— Почему?

— Что?

— Вас вернули назад за спасение чужой жизни? В этом нет смысла, мисс Клиэри, если только вы сами не хотели вернуться.

— Я хотела остаться.

— Тогда, почему вас наказали за спасение жизни?

— Откуда я знаю! — Шеннон в недоумении смотрела на трубку. Почему ее вернули? Великий Дух должен был быть доволен ею.

— Мисс Клиэри! — голос был тверд. — Я не ученый и даже не религиозный человек. Я не могу утверждать, что человек не может путешествовать во времени. Я поверю, что такое возможно, если все будет изложено логично.

— Я вернулась… — Вдруг она испугалась, что, если узнают все подробности случившегося, ее оставят в больнице навечно. — Правда, у Джона отвратительный почерк? — ласково спросила Шеннон, быстро меняя тактику. — Его «Т» похожа на «X», а «О» он никогда не дописывал до конца.

Снова долгое молчание.

— У вас есть образец его почерка? Или хотя бы какое-нибудь доказательство?

— Однажды Джон прислал мне записку, но я забыла ее под подушкой в доме его матери в Нью-Амстердаме. Когда мы вернулись, записки под подушкой не было. Должно быть, служанка выбросила.

— Понятно. Что-нибудь еще? Кольцо, например?

— Нет, ничего не осталось. Кольцо украли. Джон собирался купить другое, но не успел.

— Ага. Удобное объяснение.

Шеннон поморщилась от намека.

— Мне все равно, верите вы мне или нет. В любом случае, есть нечто, о чем не знает никто, кроме вас. — Голос девушки стал мелодичным. — Что-нибудь незначительное, странное, о чем вы не упоминали в своих книгах. Ни в одной, даже в новой.

— Вы спрашиваете об изучении дневника Шиллера?

— Шиллера?

— У его родственников сохранился дневник, но сестра Шиллера оставила распоряжение никому его не показывать. Это условие нарушили только пять лет назад. Мне удалось убедить семью доверить тайну, которую я обещал хранить.

— Мередит вышла замуж за Бена? — Шеннон удивилась, потом хихикнула. Одека онемел от изумления. — Я знаю много интересного…

— Этот факт я упоминал в своей последней книге «Девственный лес». Вы читали ее?

— Читала. Одну из ее версий. Почему вы должны хранить тайну?

— Видите ли, в дневнике много сугубо личных высказываний Катлера, не поддающихся расшифровке и не имеющих отношения к его романтической жизни. Они говорят о его одиночестве.

— Одиночество! — У Шеннон разрывалось сердце от любви и жалости к своему мужу, и она прошептала: — Значит, он так и не женился снова? Я этого не вынесу. Мне бы хотелось увидеть дневник и встретиться с Шиллерами…

— Возможно, вы увидитесь с ними, — осторожно согласился Одека. — Удивительный дневник. Я потратил пять лет, выясняя, достоверен ли он, и расшифровывая записи.

— Если он всегда передавался в этой семье из поколения в поколение, почему вы усомнились в его подлинности?

— В нем были ошибки… — эксперт замолчал и смущенно покашлял. — Некоторые несоответствия.

— Не ошибки, — поправила его девушка, — а доказательства.

— Нелепое замечание. Ряд записей можно рассматривать, как анахроничные, но я считаю, что они возникли из-за плохого почерка. Как вы говорили, «Т», «X» и «О» неразборчивы.

— Слушайте внимательно, — оживленно сказала Шеннон. — КПО — кардиопульмонарное оживление. Правильно? Гм… Герцогиня. Спортивная сумка? Это вас не наводит на мысль?

— Мисс Клиэри, это бессмысленно. Нам следует сконцентрировать внимание на тех фактах, которые опровергают ваш бред, чтобы помочь вам выздороветь.

— Подождите минутку. Я вспомнила. Серьги в форме дельфинчиков… газовый баллончик… мой бюстгальтер — он всегда называл его «штуковина». А еще моя футболка… теннисные туфли…

— И синие джинсы, — пробормотал Одека.

Сердце Шеннон замерло.

— Синие джинсы? — повторила она. — Это одна из ошибок? — Она долго ждала ответа. Потом прошептала: — Скажите, пожалуйста, Майкл Одека!

Он отвечал, как в трансе.

— В одном месте дневника Катлер восхвалял ораторское искусство Кахнаваки. Он сказал, что вождь так убедителен, что смог бы продавать синие джинсы… ну… этим…

— Нудистам. Верно?

— Такое странное замечание, — размышлял вслух Одека. — Еще более странно, за этим замечанием следовал ряд бранных выражений… из дневника ясно, что Катлеру они… не нравились.

Сердце готово было разорваться от боли. Шеннон прошептала слова благодарности и повесила трубку. И только тогда заметила обеспокоенную мать.

— Надеюсь, этот человек не расстроил тебя?

— Привет, мама. Рада, что ты пришла. Ты выглядишь отдохнувшей.

— Я чувствую себя лучше. А ты?

— Никогда не беспокойся обо мне, мама. Займись собой. Обратись к Роберту Маршу, как к врачу. Он очень помог мне. Кажется, тебе тоже нужна помощь.

Лоис пожала плечами.

— Я никогда не чувствовала себя более счастливой, — в ее голосе послышалось отчаяние. — Тома выпускают из тюрьмы.

— Тома? — Улыбка Шеннон угасла. Убийца ее отца. — Ты собираешься встретиться с ним?

— Он отец Гвен и Филиппа, хотя положение всегда было неловким из-за… Да ладно, пустяки… не обращай внимания.

«Из-за вмешательства моего отца в твою счастливую семейную жизнь?» — мрачно подумала Шеннон.

— Обратись к Роберту Маршу, мама, — повторила она.

— Поговорим об этом в другой раз. Лучше поешь. — Она поставила перед дочерью поднос с едой. — Здесь нет мяса… Я предупредила их.

— Спасибо. — Шеннон с удовольствием ела оладьи. — Мама, поможешь мне принять душ и одеться?

— Не думаю, что тебя выпишут…

— Знаю, — она невинно улыбнулась. — По субботам внизу проводят тренировки по оказанию первой помощи. Как инструктор я в отпуске, но, может быть, повеселею, глядя на них.

— Они будут рады видеть тебя. Когда я ходила к ним в четверг, чтобы взять тебе новую футболку…

— Зачем мне новая футболка?

— Старая совсем выцвела. — Лоис рассмеялась. — Я подумала, ты не расстроишься, если я ее выброшу.

— А мои джинсы?

— Они у меня. Я их замочила. Но я принесла тебе другие… взяла у тебя в шкафу.

— Замечательно. — Ее глаза наполнились слезами сожаления и облегчения. — Мама, очень мило с твоей стороны принести мне новую футболку. И вегетарианский завтрак был чудным. Помоги мне, пожалуйста, одеться.

Шеннон вышла из такси на «границе» и весело улыбнулась: домик смотрителя стоял почти на том же месте. Только встретил ее бронзовый черноволосый дежурный. Когда ей удалось выскользнуть из больницы, она была вне себя от радости. Этот мир чудесен — чистый, зеленый, духовный. Но у нее не было желания оставаться в нем. Ей предоставлялась еще одна возможность выбора между веком нынешним и веком прошлым, куда она попала однажды против своей воли. Сейчас Шеннон выбрала мир своего мужа и его народа по доброй воле.

— Добрый день, мисс, — ей улыбнулся высокий темноволосый саскуэханнок.

— Здравствуйте. — На лице девушки засияла приветливая улыбка.

— Вы приехали по делу?

— Нет… просто… посещение. — Она пробежала глазами правила, наткнулась на слово «разрешение». — У меня нет разрешения, но Александр Блэкнайф обещал оставить мне пропуск, чтобы я посмотрела ваш музей. — На лице дежурного появилось скептическое выражение. — Несколько дней назад я здесь упала, ударилась головой и потеряла сознание… Наверное, мистер Блэкнайф хотел смягчить неприятные воспоминания об этом месте.

— Слышал о несчастном случае, — заметил молодой человек. — Из-за вас я попал в затруднительное положение. В тот день я и дежурил. Ума не приложу, как вы прошли мимо меня. — Он коснулся плеча Шеннон, как бы говоря, что его это не очень огорчает. — Рад, что вам лучше. Если вы подождете, я отведу вас в музей, он в миле отсюда, в свой обеденный перерыв. Алекс еще не вернулся, но я с удовольствием покажу вам наш музей.

— Могу я пройти прямо сейчас? День такой чудесный. Обещаю больше не терять сознания.

— Сейчас позвоню в музей, предупрежу о вашем приходе. — Он набросал несколько строк на картоне. — Вот пропуск на один день. Вас зовут Шеннон Клиэри? Возвращайтесь к шести часам вечера. — Дежурный застенчиво улыбнулся. — Охотиться запрещено… Нельзя сорить… разжигать костры в огороженных местах.