— Венчаться? Ты никогда не говорила этого.

«Потому что я только что придумала все это», — ответила она про себя. Вслух же сказала:

— Я хочу обвенчаться. И чтобы твоя мать присутствовала в церкви.

— Неправда. Я знаю тебя, Шеннон. Ты всегда болтаешь чепуху, если желаешь добиться своего. Почему ты не хочешь видеть саскуэханноков?

— Мне неуютно в деревне, Джон. Женщины там какие-то странные. Пока я была с ними, они не поднимали глаз.

— У них это считается проявлением вежливости и уважения, — в голосе Джона звучало раздражение. — Что еще?

— Ну, я не хочу провести брачную ночь в одном из вигвамов. Представь себе, семьдесят пять человек слышат, как мы занимаемся любовью.

Джон рассмеялся.

— Согласен. Обещаю, мы проведем брачную ночь в более удобном месте, — он нежно взял ее за руку. — Через несколько недель у Кахнаваки должен родиться первенец. Он мой единственный брат, и я хочу быть рядом с ним в эту счастливую минуту.

— Несколько недель?

— Может быть раньше. В любом случае, нам нужно поговорить. О будущем. Теперь, когда ирокезы учли его «видения», нужно торопиться.

— Ты обманывал меня, когда обещал, что мы пойдем к твоей матери? — Голос Шеннон дрожал от волнения.

— Конечно, нет. По правде говоря, я уже давно собирался побывать дома. Мы отправимся сразу же, как родится ребенок, и мы поженимся. Уверяю тебя, мама не поймет наши… скажем так, легкомысленные отношения.

— В таком случае отправляйся в деревню один. Я останусь с Принцем здесь. Возвращайся, как только ребенок появится на свет, или возвращайся через две недели. Можешь ты сделать это для меня, Джон Катлер?

— Шеннон, — он обнял ее с раскаянием. — Я помню свои ощущения в первые дни, проведенные в деревне. Мне тоже было неуютно. Я задыхался от дыма, от того, что вокруг все время люди… — Джон ласково погладил ее волосы. — Но потом я научился их языку, совсем немного… мне это очень помогло. Я понял, что они живут в тесной связи друг с другом. В этом находишь утешение. Быть частью сплоченного общества… Это трудно объяснить.

— Мне всегда будет там неуютно. Иди один. Оставь со мной собаку.

— Может быть, Малиновка обидела тебя? У нее слишком сильно развит инстинкт собственности.

— Нет. Все были ко мне добры. В этом-то как раз причина. — Ей хотелось все объяснить Джону, Но она не могла сделать этого. Не могла она находиться среди них, зная, что дни их сочтены, и что она может спасти их.

С минуту Джон внимательно смотрел на Шеннон. Затем прорычал:

— Ты — моя женщина и пойдешь со мной!

— Джон Катлер, мне не нравится твой тон. Решено, я не иду. Кроме того, я не собираюсь с тобой спорить.

— Прекрасно. Больше не спорим. — Он поднялся на крылечко, обернулся и твердо сказал: — Ты идешь со мной. — И скрылся в хижине, прежде чем Шеннон смогла ответить.

Она пристально смотрела на лес. Впервые за эти дни ей захотелось убежать, остаться одной, найти дорогу домой.

Если не считать того, что ее дом теперь здесь. Ничем непримечательная полянка, на которой стоит скромная маленькая хижина. Непритязательная пища и одежда. Бдительный волкодав, охраняющий жилье с одержимостью воина, но который повизгивает, как щенок, когда рука «женщины» хозяина нежно коснется его шерсти. Герцогиня с мягкими карими глазами и изящной мордочкой.

И хозяин, Джон Катлер. Широкоплечий, сильный, любящий. И упрямый, и своевольный. Привыкший заниматься любовью. Он заставит ее вернуться в деревню. И опять она будет болеть душой за саскуэханноков. Ушла радость ожидания путешествия вдвоем с возлюбленным.

Шеннон вошла в хижину. Джон сидел, уставившись на тлеющие угли в очаге. Он повернулся к ней, в глазах не было ни сожаления, ни согласия» Только властность и решительность. Уставшая от сопротивления и согласная на все, Шеннон прильнула к его груди. Ей нужна была его сила и решительность. Ее положение требовало максимального напряжения сил. Джон взял ее на руки и понес в постель. И она погрузилась в его любовь.

— Посмотри, кто-то идет, — Джон был занят последними приготовлениями к путешествию. Был рассвет дня, когда они отправились в Нью-Амстердам. Широкая улыбка озарила его лицо. — Похоже, мой брат решил навестить нас.

Шеннон обернулась и грустно улыбнулась, поражаясь безжалостности своей судьбы. Встреча с саскуэханноками была предрешена. Молодой вождь привел мула Джона. Он смотрел на них огромными понимающими глазами. Гость был желанным, несмотря на то, что нарушал их планы. Он был лучшим другом, братом Джона. Пусть неожиданная встреча порадует его. В последний раз Джон видит человека, сыгравшего важную роль в его жизни. Шеннон подумала, что они отправятся в деревню вместе. Беспокоиться было не о чем. Вещи уложены. Пора в путь.

Джон двинулся гостю навстречу. Шеннон пригладила волосы и подумала смущенно, будут ли они говорить о ней. Несомненно, они поговорят о ее странностях. Но скажет ли Джон своему другу о ее сексуальности?

К счастью, на Шеннон были джинсы. Постоянно и недвусмысленно Джон объяснял ей, что на улицу нужно выходить одетой. Теперь она поняла, почему. Друзья смеялись и шутили. Шеннон подошла к ним и вспыхнула, когда Кахнаваки бросил на нее внимательный взгляд.

— Привет, Кахнаваки, — смущенно пробормотала Шеннон.

— Рад видеть тебя. Малиновка передает тебе привет.

— Как она чувствует себя?

— Нервничает.

Он говорил по-английски лучше, чем обычно, и Шеннон подумала, что ранее Кахнаваки просто демонстрировал свою неприязнь к европейцам. Если так, то его беседа с ней была в высшей степени любезной и продолжительной. Шеннон признательно улыбнулась ему.

— Ты голоден? Приготовить тебе поесть?

Кахнаваки уставился на Джона. Шеннон с беспокойством смотрела на них. Казалось, — хотя она ничего не заметила, — он прочел в глазах Джона предостережение.

— Нет, я не голоден, — его голос звучал ровно. — Я принес тебе подарок.

Только этого ей и не хватало! Подарок от саскуэханноков!

— Спасибо. — Она взяла кувшин, надеясь, что в нем не запечатаны духи. — Что это? Бренди? Виски?

Джон залился смехом.

— Виски от Кахнаваки? Понюхай. Это кленовый сироп Оджибвы. Малиновка обожает его, и Кахнаваки каждый год покупает его.

— О! Мне нравится кленовый сироп! Можно приготовить оладьи, даже кукурузные, и смазать их кленовым сиропом. — Глаза Шеннон заблестели от удовольствия. — Как бы мне хотелось подарить тебе что-нибудь! — Она хотела передать Малиновке свои серьги, но вспомнила, что такой подарок был бы оскорбителен для Кахнаваки: изделие из Европы…

— Ты подаришь мне племянника. Он будет расти и учиться вместе с моим сыном. Это будет чудесный подарок.

Шеннон быстро отвернулась, опасаясь, что Кахнаваки — человек впечатлительный — заметит беспокойство в ее глазах. Оно оставляло ее только в объятиях Джона, но вернулось с появлением вождя приговоренного племени.

— Почему бы вам не поговорить, пока я буду заниматься своими делами?

— Шеннон, подожди, — Джон схватил ее за руку и гордо улыбнулся своему брату. — Она очень капризная, но чертовски хороша, — шутливо сказал он. — Побудь с нами. Кахнаваки говорит, что Малиновка все время в плохом настроении из-за будущего ребенка. Ему хочется поболтать с милой женщиной.

Кахнаваки рассмеялся.

— Мул и сироп — всего лишь предлог.

— Понятно. Мы рады видеть тебя.

— Шеннон нравится слушать о твоих видениях. Кажется, она стала твоей сторонницей.

— Это честь для меня, — Кахнаваки с любопытством глядел на нее. — Шеннон, где твой дом?

— Не начинай все сначала, не дразни меня. Твой брат может обо всем рассказать тебе. Правда, он не поверил ни единому моему слову.

— Я не говорил, что ты лжешь, — энергично защищался Джон. — У тебя богатое воображение. Большая разница.

— Разница в том, — Шеннон повернулась к Кахнаваки, — что у тебя видения, а у меня — бред и вздор.

— А ты называешь свой… видениями? Расскажи мне о своих видениях. Если я смогу, то поверю в них.