— О Боже, совершенно вылетело из головы… Надо было убраться еще после прошлой вечеринки. Вечно я забываю… Впрочем, какая разница? Надо только освободить пепельницы и перемыть все бокалы. Тем более что как только заявятся гости, опять будет в точности такой же бардак.

— Эх, Зоя, подчас я завидую твоей логике!

Джейн с нетерпением ожидала вечеринки: давно уже она не веселилась. По такому случаю она специально приобрела черное платье у «Вэллиса». Никогда прежде ей не приходилось носить такое мини: в Респрине вообще не был принят подобный тон. Оказалось, что в такой юбке ноги стали длиннее, а стильные кожаные туфли на каблуке придавали особый шарм. Джейн перехватила талию крупной цепью, распустила волосы и улыбнулась, довольная достигнутым эффектом. Зоя, облаченная в бирюзовое просторное платье с золотой нитью, словно помолодела. Она прохаживалась по комнате, завершая приготовления, и, похоже, немного волновалась. Вот те раз, а Джейн-то думала, что Зоя непрошибаема!

Джейн придирчиво осмотрела гостей. К сожалению, говорить было не с кем. Тут была масса желающих высказаться, слушать же не хотел никто.

Отказавшись от поисков собеседника, Джейн притулилась возле стены, наблюдая, как, подобно живым делящимся клеткам, группы гостей то распадались, то собирались вновь. Зоя же, оживленно размахивавшая руками, сейчас более всего походила на бирюзовую мельницу.

— Привет, я вас, кажется, раньше не встречал? — обратился к ней темноволосый молодой человек на явном кокни.

— Джейн Апнор. Я снимаю тут квартиру.

— Очередная неудачница, которую она пригрела?

— Что-то вроде того. — Джейн улыбнулась, искоса наблюдая за молодым человеком. Он казался очень симпатичным и совершенно не походил на большинство собравшихся. Джейн начала лихорадочно подыскивать тему для беседы.

— А чем вы занимаетесь? — спросил он у Джейн.

— В данный момент — ничем. Просто пытаюсь выжить.

— Надеюсь, вы никому больше не успели в этом признаться? Тут разная публика, не всякий правильно поймет.

— Да, я уже и сама поняла. Почти у всех какой-то ледяной взгляд и странная манера освобождаться от одежды.

— Это так кажется с непривычки. А вообще-то здесь собрались те, кто только и делает, что ищет знакомств с людьми, способными оказать им протекцию. Понимаете, о чем я?

— Хотите сказать, что никто из них не в состоянии заинтересоваться мной? — В голосе Джейн прозвучал неподдельный ужас.

— Но это же очевидно, черт возьми! Вы только послушайте, о чем они говорят!

— А я немало потрудилась, чтобы эта вечеринка вообще могла состояться, собственно говоря.

— «Собственно говоря»? — переспросил он, и в голосе молодого человека зазвучала усмешка, что, впрочем, лишь удивило Джейн. — Чего вам недостает, милейшая, так это способности играть, должным образом преподносить себя публике. Пре-е-мое-подносить, как говорят американцы, умеющие вкусно выражаться.

— Звучит кошмарно! Так говорят те, у кого понос красноречия. Словесное недержание.

— Отлично сказано! Сами придумали? Мне нравится. Да, словесное недержание. Правда, так человек полнее выражает свою индивидуальность. Это совсем не плохо. — И он широко улыбнулся. Джейн с ужасом поймала себя на мысли о том, что ей хочется сейчас провести пальцем по его губам.

Молодой человек полностью заслонил Джейн от гостей и почти прижал ее к стене. Джейн чувствовала явный комфорт оттого, что видит его глаза: мужчина оказался разве что на несколько дюймов выше ее. Темные, проницательные глаза смотрели с неподдельным интересом. Он постоянно откидывал со лба прядь темных волос — точь-в-точь как Алистер. Невысокий, плотный, с хорошо развитыми мышцами, которые угадывались под рубашкой, мужчина заставил ее смешаться. В нем было какое-то животное обаяние, и Джейн против воли все более возбуждалась.

— Ну так а чем же заняты вы? — с ударением на «вы» поинтересовалась Джейн.

— Я Том Хатчинс, начнем с этого. По профессии художник.

— И что же вы рисуете?

— Картины.

— То есть вы настоящий художник?!

— Нет, я просто художник. Настоящий художник — это, например, Пикассо. Или Босх, или Тернер. По сравнению с ними я всего лишь подмастерье.

Он изобразил на своем лице странную сардоническую улыбку, лицо его тотчас приобрело горестное выражение. Как завороженная, слушала Джейн его рассуждения о живописи, о картинах, о том, какое важное место занимает в его жизни работа.

— А вам хотелось бы взглянуть на мои работы? — вдруг спросил он.

Она чуть поколебалась, но ответила утвердительно.

— Идемте, в таком случае.

— Да, но…

— Или вы идете, или нет!

Вечеринка приближалась к своему апогею, так что ухода Джейн решительно никто не заметит. Да и что такого, если она прогуляется часок-другой?

Том шел так стремительно, что Джейн приходилось нагонять его чуть ли не вприпрыжку.

Они вышли на улицу, немного покружили и оказались в районе, примыкающем к Милл-роуд. Наконец остановились у домика с террасой. При свете уличного фонаря Джейн сумела разглядеть, что окна в доме были грязными, а с внутренней стороны вместо штор завешены одеялами. Дверь ярко-изумрудного цвета поражала огромным пурпуровым глазом в центре. В коридоре они столкнулись с толстой и неопрятной молодой женщиной с распущенными волосами. Она была одета в яркие просторные одежды свободного покроя. Подол юбки украшали крошечные колокольчики, звеневшие при всяком движении.

— Это Берта, мамочка всей нашей группы.

— Здравствуйте, Берта, — вежливо сказала Джейн.

— Входите с миром, — сказала молодая женщина, подняв руку. Она сопроводила свой жест сонной улыбочкой, после чего уплыла в комнату. В воздухе чувствовался сильный запах ароматизирующих китайских палочек. Джейн последовала за Томом по пологим ступеням лестницы на второй этаж. Они попали в крошечную комнатку, все стены которой от пола до потолка были разукрашены надписями и рисунками. У каждой стены валялись полотна, кучи полотен! Сильно пахло скипидаром. Кроме того, тут стоял небольшой расписной столик, а на полу лежал матрас. И никаких стульев или кресел.

Том предложил Джейн сесть прямо на матрас, потом протянул налитое в треснувшую чашку вино. От резкого кислого вкуса перехватило дыхание, Джейн закашлялась.

— Полагаю, вы не привыкли к дешевому вину? — Он взял бутылку и стал придирчиво разглядывать этикетку.

— Просто в дыхательное горло попало, — солгала она.

Том развернул верхнее полотно.

— Как вам? — Она увидела отдыхающих на пляже: жирные зады распирали плавки, жирные дети пожирали облепленное песком мороженое. Все это очень напоминало те открытки, которые ее тетка некогда присылала с курортов, впрочем, с одним существенным дополнением: в центре полотна была изображена чудовищная рожа. Отвратительная физиономия, искаженная гримасой, на удивление притягивала взгляд.

— Забавно… А кто это? — поинтересовалась она, однако Том даже не потрудился ответить. — Правда, Том, смотрится очень живо. Сразу вспомнилось детство.

— Детство… — фыркнул он.

— Да. Бывало, мы вместе с теткой отдыхали на море. У тетки был такой же огромный зад. Скажи, а эта картина продается? Я бы купила.

— Нет, она не продается.

— А какие картины продаются?

— Никакие.

— Ты что же, вообще не продаешь свои работы?!

— Когда-нибудь, конечно, продам, чтобы освободить комнату. Здесь и так уже негде повернуться. Но вообще-то я не хочу, чтобы жирные свиньи вкладывали «бабки» в мои полотна. Я говорил тем, кто тут нарисован, что рано или поздно у них появится новый владелец. Им это известие вовсе не понравилось, скажу откровенно. Они потом долго на меня дулись… — сказал он так, словно люди на его полотне были живыми.

Затем Том начал разворачивать одно за другим и прочие полотна: на каждом был изображен свой дьявол с хитрыми злобными глазами. Удивительно — такой сосредоточенный, такой серьезный человек и рисует смеющихся людей?