— Вот молодец, — каким-то странным, сдавленным голосом произнес он. Джейн счастливо улыбнулась, обрадованная, что сумела доставить ему удовольствие. Глаза его словно остекленели: создавалось такое ощущение, будто он, глядя на Джейн, ее не видел. Она даже испугалась.

— О, Джейн, — выдохнул вдруг он; дыхание его участилось.

Когда Алистер оказался сверху, она застонала от удовольствия, но тут же разочарованно смолкла, ибо юноша прекратил свои ласки. Джейн против желания почему-то зажалась, однако Алистер вмиг овладел ею. Резкая боль пронзила все тело Джейн, но она лишь слабо охнула. Алистер двигался мощными толчками, дыхание его стало прерывистым и громким. Он атаковал ее все сильнее и сильнее, так что девушка тоже начала задыхаться. Она полностью потеряла контроль над собой, и на какое-то мгновение ее охватил животный ужас.

— Алистер! — выкрикнула она и выгнулась дугой, пытаясь высвободиться.

— Джейн, — с усилием выдохнул он, но вместо того, чтобы остановиться, стал двигаться с каким-то невероятным ожесточением.

— Джейн! — еще раз выкрикнул юноша, моментально вышел из нее и, обессиленный, рухнул рядом. Из груди его вырвался сдавленный стон, пот градом катился по лицу.

Ей вдруг показалось, что Алистер потерял сознание, так неподвижно он лежал. Однако через мгновение он ожил: поцеловал ее в губы, в шею… Приятный холодок пробежал по телу Джейн.

— Ты замечательная, — нежно улыбнулся Алистер.

— Правда?! — В голосе Джейн чувствовалось неподдельное удивление.

— Потрясающая! — Он крепко обнял ее. — Знаешь, мне ни с кем прежде не было так хорошо! Такое сильное, глубокое чувство… — Он с удовольствием потянулся и уставился на каминный огонь. Затем посмотрел на нее. — Джейн, дорогая, тебе следовало бы предупредить меня, что ты девственна, я был бы осторожнее. Тебе не было больно?

— Разве что самую малость, — призналась она, прикрывая юбкой ноги с потеками крови. — Мне казалось, ты и сам все понимаешь.

Она улыбнулась и прижалась к Алистеру. Сообразив, что он задремал, Джейн призадумалась. Вот странно, он говорит, что все было потрясающе, однако в момент кульминации она испытывала лишь страх — и ничего более. Хотя начиналось все и вправду здорово, чего уж там… Может, она сама сделала что-то не так? Ничего, она всему обязательно научится.

В эту ночь они еще дважды занимались любовью. И всякий раз, когда он кончал, Джейн выдыхала его имя, полагая, что именно это от нее и требуется. Хотя в конце концов она несколько разочаровалась. После этих разговоров с Сандрой, после всех ожиданий и страхов секс не произвел на нее должного впечатления.

Летние каникулы Алистера были наполнены вечеринками, ужинами, посещениями выставок и бесконечной болтовней с приятелями по телефону.

Джейн приходилось тратить немало сил на перекраивание графика своих дежурств, с тем чтобы побольше времени проводить с Алистером. В палате она постоянно поглядывала на часы, более того, научилась непростому искусству почти мгновенно переодеваться, научилась догонять автобусы. Именно на автобусе она ездила к Алистеру, и на автобусе, с утра пораньше, спешила с бьющимся от волнения сердцем в общежитие, желая остаться незамеченной. Казалось, подобного темпа Джейн не выдержать, но, странное дело, она не чувствовала никакой усталости. Как будто любовь к Алистеру давала заряд энергии, стимулировала ее.

Всему, к сожалению, приходит конец. И настал день, когда Джейн со слезами на глазах застыла на платформе Ливерпул-стрит Стейшн, провожая взглядом поезд, уносивший Алистера. Поезд словно увозил не только его, но и все их восхитительное, беззаботное лето.

Лишь проводив Алистера, Джейн поняла, как устала. Теперь, закончив очередное дежурство, она подчинялась одному-единственному желанию: спать. Сон помогал ей пережить жуть одиночества, но Джейн не спалось. А вдруг телефон? Вдруг Алистер позвонит, а она и не услышит? Ожидая его звонка, она даже перестала ходить с подругами в «Кошачьи усы», то самое кафе, которое пользовалось огромной популярностью у медсестер больницы. Вместо этого в свободное от работы время она часов до десяти лежала не смыкая глаз и лишь потом позволяла себе уснуть.

Всякий день Джейн с волнением выстаивала в длинной очереди, дожидаясь почты. И каждый день отправляла письма Алистеру. Он, однако, радовал ее нечасто. Джейн просто испепеляла привратницу ненавидящим взглядом, если среди почты не оказывалось писем от него, — словно несчастная женщина была повинна в их отсутствии.

Перед самым Рождеством Алистер приехал в Лондон, и они провели вместе два великолепных дня. Алистер никому не сообщил о своем приезде, и потому телефон его молчал. Они ели, пили, занимались любовью и болтали, за все это время практически ни разу не сомкнув глаз. На Рождество Джейн подарила ему ярко-красный джемпер. Алистер преподнес ей сборник стихов поэтов-метафизиков в кожаном переплете. Взяв в руки изящную книжку, девушка устыдилась своего подарка. Да, нужно было связать самой, хотя, судя по реакции Алистера, подарок ему пришелся по душе.

Но вот Джейн вновь застыла на платформе со слезами на глазах. На сей раз он отправлялся к родителям, чтобы всей семьей справить Рождество. У Джейн возникло ощущение, что так всегда и будет: толпа провожающих, грязная платформа — и необходимость расставаться с Алистером…

На Рождество ей пришлось дежурить, отрабатывая прежние выходные. Из-за этого настроение у нее было совсем не праздничным: какой уж тут праздник без любимого? Впрочем, хлопот в больнице хватало, и Рождество пролетело настолько стремительно, что Джейн даже не заметила. По телефону Алистеру девушка чистосердечно ответила, что все у нее хорошо и она счастлива.

Но когда праздники миновали, когда Джейн вновь стала простаивать в очередях за почтой, подолгу ожидать его телефонных звонков, — время почти остановило свой бег. Порой Джейн даже стыдилась того, с каким равнодушием она относилась к уходящим дням своей жизни.

В конце января Джейн получила недельный отпуск и тотчас поспешила в Кембридж.

Студенческая жизнь явилась для нее полной неожиданностью. Казалось, вся учеба Алистера состояла в том, чтобы, развалившись в кресле, пить кофе и болтать часами напролет. Когда подходило время ленча, они шли в местный кабачок — «Щучку», где студенты пили пиво, играли в дартс и все так же болтали друг с другом. Затем они возвращались к нему на квартиру в Мадлен-колледж, в его комнату, окно которой выходило на Бенсон-корт. Алистер закрывал внешнюю дверь, и, согласно обычаю, хозяина никто уже не беспокоил ни при каких обстоятельствах. Профессура же считала, что студент занимается. Выходили Алистер с Джейн лишь к чаю. В Кембридже существовала священная традиция: по некоему неписанному графику студенты собирались в комнатах то у одного, то у другого, и Джейн у каждого из приятелей Алистера попробовала едва ли не все виды пирожных кондитерской Фитцбиллиз. Одних только сдобных пышек она съела столько, что чуть не лопнула.

По вечерам Алистер оставлял Джейн на попечение хозяйки «Щучки» Мюриэл, тогда как сам уходил ужинать в Холл. Мюриэл давно уже смирилась с необходимостью занимать молодых леди, пока их молодые люди решают свои дела. Она следила, чтобы никто из посторонних не приставал к девушке и, поскольку питала симпатии к медицинским сестрам, тарелка с деликатесами для Джейн никогда не пустовала.

Когда студенты возвращались, пьянка возобновлялась с новой силой, разговоры становились громче, а маленький паб тонул в клубах табачного дыма. Подчас студенческие беседы делались столь глубокомысленными и наукообразными, что Джейн казалось, будто молодые люди нарочно пытаются дать ей понять, кто она на самом деле. Впрочем, в душу Джейн не раз закрадывались сомнения относительно того, понимают ли сами студенты, о чем ведут речь. Она с изумлением выслушивала формулировки жгучих мировых проблем и пути их решения. При этом Джейн не оставляла уверенность, что молодые люди в действительности понятия не имеют о проблемах современности. В итоге она укрепилась во мнении, что Кембридж представляет собой искусственный мирок, отделенный забором от всего живого.