Мэй едва дождалась, когда можно будет переговорить с Джейн наедине. Она была вне себя от гнева.

— Он же мальчишка! Он вам в сыновья годится!

— Брось, — отмахнулась Джейн. — Ему за тридцать.

— Я бы скорее поверила, что двадцать пять, — фыркнула Мэй.

— Мэй, когда ты так фыркаешь, ты напоминаешь мне мою мать. — Джейн рассмеялась, однако ответной улыбки так и не дождалась.

— И куда же подевалась вся эта ваша хваленая скорбь?! И года не прошло, как умер принц! Это ужасно! Джейн, что это значит?

— Кажется, ведь именно ты не раз говорила, что я должна взять себя в руки? — парировала Джейн.

— Говорила, но совсем не это имела в виду. Вы выставляете себя совершенно в идиотском свете.

— Мэй, я распоряжаюсь своей жизнью по своему усмотрению и была бы тебе признательна, если бы ты не выговаривала мне в дальнейшем. Или ты забыла, что служишь у меня и получаешь от меня жалованье?! — рассердилась наконец Джейн.

— Нет, не позабыла. Но если вы рассчитываете, что я буду обслуживать его, то лучше сразу же увольте.

— Мэй, черт тебя подери! Я вовсе не намерена тут препираться с тобой!

— Я всегда говорю то, что думаю. И вам едва ли стоит ожидать, что я когда-нибудь сделаюсь другой, — воскликнула Мэй со слезами на глазах.

— Я понимаю, ты несколько шокирована, но, знаешь, Мэй, с ним я забываюсь, он доставляет мне радость. Я по-прежнему очень горюю, что Роберто больше нет. Я его никогда не забуду. Но это — совсем другое. Роберто меня бы понял.

— Ничуть! Его бы кондрашка хватила. Вы — и вдруг какой-то жиголо!

— Если такое могла себе позволить Онор, то и я могу.

— А вы думаете, она была при этом очень уж счастлива?

— Ну, может, и не очень. То, что у меня было, скорее всего никогда не повторится, но из возможных вариантов этот — самый лучший. Он очень милый молодой человек.

— Вы испугались, потому что разменяли пятый десяток, разве нет?

— Оставь, Мэй. То, что мне сорок лет, решительно не имеет значения.

— Ну, словом, единственный вариант, который сейчас мне приходит в голову, такой: если хотите, чтобы этот человек здесь жил, нанимайте еще кого-нибудь. Я его обслуживать не намерена.

— Мэй! — воскликнула Джейн.

— А что Мэй, что Мэй-то? Я не обязана прислуживать таким типам.

— Ты иногда бываешь совершенно невозможной. Не пойму только, чьи интересы ты в данном случае защищаешь?

— Ваши, черт побери, ваши! — с этими словами Мэй выскочила из комнаты, громко шарахнув дверью.

Джейн созвонилась с агентством, которое занималось подбором прислуги в частные дома. Когда прибыла новая служанка, Мэй успокоилась, однако слову своему оказалась верна и отказывалась даже пальцем пошевелить для Жака. Но в одном Мэй оказалась все-таки не права: интересы Джейн вовсе не были задеты. Конечно, заниматься любовью было очень приятно, но ей доставляло еще большее удовольствие находиться в обществе Жака. Хорошо, когда есть с кем сходить по магазинам, есть с кем прогуляться, поговорить и отобедать. Джейн осточертели все эти одинокие завтраки-обеды-ужины.

Лето пролетело незаметно. Она не знала, что именно заставило ее переменить свое решение. Может, дело было в той крашеной американке, вокруг которой все увивался молодой мужчина? Или в том, с каким интересом Жак посмотрел однажды на молодых девчонок в бикини? Или Джейн наконец взглянула на себя со стороны? Взглянула и поняла, что в некотором смысле Мэй, может, и права и что молодой Жак — всего лишь реакция на разменянный пятый десяток. Как бы то ни было, а Жак должен был уехать.

Наблюдая за тем, как Жак упаковывает вещи, она не испытывала ни удовольствия, ни раскаяния. Она чувствовала лишь легкое раздражение оттого, что Жак так медлил.

— Я не пойму, Джейн, почему мне непременно нужно уезжать? — Он вытащил из шкафа последний костюм и ногой захлопнул дверцу.

Она очень даже хорошо расслышала вопрос, но не сочла нужным отвечать.

— Отчего ты вдруг так переменилась? — спросил он, швыряя одежду как попало.

— Зачем ты так швыряешь? Все же помнется, — заметила она.

— Да мне наплевать! — Он повернулся к Джейн и протянул к ней руки. — Прошу тебя, Джейн, ради Бога, скажи мне, что я сделал неправильно? — Она услышала мольбу в его голосе и закрыла уши, чтобы не слышать всего того, что Жак может наговорить. Она еще подумала, что нужно было вообще оставить его одного: пускай бы себе укладывал все сам. Однако никакой вины она за собой не чувствовала, она лишь дожидалась, когда все закончится и можно будет заняться собственными делами.

Конечно, и его можно было понять: все так неожиданно. Его привлекательное лицо сейчас было искажено гримасой отчаяния, а он всегда выглядел таким счастливым… Ей было очень неловко. И собственно, из-за чего он так расстраивается? Стоит ли? Ведь она едва ли будет горевать без него. Хотя, конечно, ей вновь придется привыкать к одиночеству.

Золотой браслет Жака зацепился за перетяжку чемодана, Жак сдержанно выругался. Она всегда ненавидела этот его браслет, равно как ненавидела и золотой медальон, который вечно болтался у него на груди. Вовсе не потому, что золотые игрушки достались Жаку от американки, предшественницы Джейн, но потому, что эти побрякушки отлично выдавали сущность самого человека и, следовательно, красноречиво говорили, в каких она с ним отношениях. Ее передернуло. Она отчаянно тряхнула головой, как бы сбрасывая всякую нерешительность: он непременно должен покинуть этот дом.

Она улыбнулась Жаку, стараясь улыбаться тепло и дружелюбно.

— Ты все делал совершенно правильно, Жак. Дело не в тебе, пойми. Я хочу остаться самой собой. — Поискав в сумочке, она извлекла пухлый конверт, набитый американскими долларами. — Вот, возьми. — Она протянула ему деньги. Жак даже не подумал отказаться.

Наконец он уложил все вещи в автомобиль. Джейн совершенно забыла про этот автомобиль, который подарила Жаку на день рождения. Может, и не стоило бы давать ему столько денег? Впрочем, Бог с ним… Сейчас уже было поздно что-либо менять.

— Странная ты женщина, Джейн, — сказал он, забираясь в машину. — Вот тут адрес, по нему ты всегда меня отыщешь, если вдруг передумаешь. — Он протянул ей визитную карточку и попытался улыбнуться.

— Я не передумаю, Жак. Просто буду помнить про одно чудесное лето.

Она и сама не знала, зачем произнесла эти слова. Лето было неплохим, но едва ли «чудесным»; по сравнению с былыми летними сезонами это была, скорее, жалкая пародия.

Она махнула рукой вслед удаляющейся машине. Будь она поэнергичнее, Жак мог бы не так понять, особенно после ее прощальных слов.

Она подождала, пока звук автомобиля растает вдалеке, затем вернулась на опустевшую виллу. В беломраморном холле Джейн задержалась: все тут было каким-то странным. Вообще этот дом не привык к подобной тишине. Джейн помедлила, как бы впитывая в себя тишину. Потом прошла в гостиную, плеснула себе джина с тоником, вышла на террасу. Солнце, как это вообще характерно для Средиземноморья, стремительно клонилось к закату, небо приобретало огненный и совершенно непередаваемый оттенок. Кажется, только в Британии солнце умеет неспешно, с достоинством клониться к горизонту. Джейн внезапно остро почувствовала, как ей сейчас хочется оказаться дома, ощутить приятный ветерок Шотландии, а не сидеть тут среди этой иноземной жары. Да и вообще, если подумать, что она тут делает?! Ей никогда не следовало бы соглашаться жить за границей, где все воспринимают ее как человека пришлого. Она ведь нашла уже свой собственный дом, то самое место на земле, где ей так хорошо. Она слушалась юристов и советников, то есть людей, обеспокоенных исключительно финансовой стороной дела, и именно эти люди смогли убедить ее покинуть надежную крышу родного дома и переехать сюда. И все ради того, чтобы сэкономить на налогах, выгадать какие-то ничего не значащие для нее суммы.

Потягивая из бокала, она наблюдала за тем, как заходящее солнце освещает воды морского залива. Гарри, пес Роберто, вдруг зашлепал в ее сторону, затем уселся у ее ног и преданно посмотрел на Джейн. «До чего же хорошо быть собакой… Все полагают, что собаку непременно нужно любить — и любят…» — подумала Джейн.