Манетт увидела Тима сразу, как только подъехала к зданию администрации; классы и спальни образовывали могучий прямоугольник сразу за ним. Сын её кузена сидел на скамье, ссутулившись, бросив рюкзак на землю. И занимался он тем, чем, по наблюдениям Манетт, занималось большинство подростков всё свободное время: набирал на телефоне сообщение.

Она остановила машину у бордюра, но Тим не поднял головы — он был слишком сосредоточен на своём занятии. Это дало Манетт возможность понаблюдать за ним; так она и сделала, не в первый уже раз отмечая те гигантские усилия, которые предпринимал Тим для того, чтобы скрыть своё сходство с отцом. Он так же, как Ян, слегка отставал в развитии и пока что не достиг момента полового созревания. И был невелик для своего возраста, а уж без школьной формы казался и вовсе малышом. К тому же он носил слишком мешковатую одежду, которая буквально висела на нём, и даже бейсбольная кепка была ему велика. Зато она полностью скрывала волосы, которые Тим не стриг уже целую вечность и которые падали ему на глаза. Конечно, больше всего ему как раз и хотелось скрыть именно глаза. Потому что они были такими же, как у его отца, — большими, карими, ясными; они как будто иллюстрировали пословицу о том, что глаза — зеркало души.

Манетт видела, что Тим нахмурился. Что-то ему не понравилось в ответе на его сообщение. Мальчик поднял руку и начал грызть ногти. Он кусал их с такой силой, что Манетт поморщилась при таком зрелище. Она поспешила выйти из машины и окликнуть Тима. На мгновение на лице мальчика отразилось удивление — и Манетт хотелось бы назвать его радостным, но она не осмелилась зайти так далеко, — и тут же он снова нахмурился. И не тронулся с места.

— Привет, дружок! — сказала Манетт. — Сегодня я тебя забираю. Мне нужна кое-какая помощь, и ты будешь моим мужчиной.

— Мне кое-куда нужно съездить, — угрюмо ответил он и снова принялся набирать какой-то текст. Или сделал вид, что набирает.

Манетт возразила:

— Ну, не знаю, как ты собираешься куда-то там добраться, потому что единственные колёса — у меня, как видишь.

— А где этот чёртов Кавех?

— А при чём тут вообще Кавех?

Тим наконец поднял голову. Манетт видела, что он сильно раздражён. Мальчик испустил злобный вздох, выражая своей отношение к родственнице, и хотя он не произнёс ни слова, это было всё равно что сказать вслух: «Глупая корова!» Тех, кому всего четырнадцать, всегда видно насквозь.

— Идём, Тим, — сказала Манетт. — Поехали. В школе не разрешат никому другому забрать тебя сегодня, потому что твоя мама им звонила.

Тиму следовало признать поражение. И то, что дальнейшее упорство не имеет смысла. Он что-то пробормотал себе под нос, лениво поднялся и потащился к машине, волоча за собой рюкзак. На переднее сиденье он свалился с такой силой, что машина покачнулась.

— Пристегнись, — сказала Манетт. И повторила: — Пристегни ремень, пожалуйста!

И подождала, пока он это сделает.

Манетт искренне сочувствовала Тиму. Ему столько всего досталось… К тому же нельзя было и придумать худшего возраста для того, чтобы семью бросил отец, по какой бы то ни было причине. А уж то, что отец ушёл из семьи ради другого мужчины… тут весь мир просто слетал со своей оси. И как было мальчику всё это воспринимать, как ему было теперь быть с собственной пробуждавшейся сексуальностью? Манетт ничуть не удивлялась тому, что Тима швыряло из стороны в сторону, что он готов был укрыться в монастырской безопасности школы… Да и кто не захотел бы того же в его положении?

Выехав за школьные ворота, она аккуратно повернула на дорогу и сказала Тиму:

— Там, в отделении для перчаток, есть диски. Может, выберешь какую-нибудь музыку?

— У тебя нет ничего такого, что мне нравится. — Он отвернулся от Манетт и уставился в окно.

— Спорим, есть? Ты загляни туда, приятель.

— Мне нужно кое с кем встретиться, — снова сказал он. — Я ведь уже говорил.

— С кем?

— Кое с кем.

— А твоя мама об этом знает?

Снова последовал нервный, злобный вздох. Тим что-то проворчал себе под нос, а когда Манетт попросила его повторить, огрызнулся:

— Да ничего. Забудь.

И опять стал смотреть в окно.

Но в этой части страны смотреть было особо и не на что. От Улверстона на юг, до самого Грейт-Урсвика, раскинулась почти совершенно плоская открытая равнина, на которой стояли фермы, отделённые от дороги живыми изгородями или невысокими стенами, сложенными из известняка, и по пастбищам бродили овцы, да ещё кое-где торчали купы ольхи или японской берёзы.

Дорога была недолгой. Манетт жила в Грейт-Урсвике, и её дом находился к школе Маргарет Фокс ближе, чем жилища прочих родственников Тима. И именно поэтому, уже не в первый раз подумала Манетт, было бы самым логичным оставлять Тима у неё на свободное от школы время; она говорила об этом и с Яном, и с Найэм сразу после того, как они отправили мальчика в это учебное заведение. Но Найэм и слышать ничего не хотела. Она твердила, что не нужно забывать о Грейси. Девочка не вынесет, если брат перестанет проводить с ней время после занятий. Манетт прекрасно понимала, что дело не только в Грейси и даже совсем не в ней. И решила, что будет видеться с мальчиком так часто, как только сможет.

Грейт-Урсвик был не слишком большой деревней — всего лишь одно из тех скоплений коттеджей, что выросли на пересечениях сельских дорог, в глубине страны, далеко от Бардси и залива Моркам. Здесь имелись пивная, почта, ресторан, две церкви и начальная школа, но индивидуальность этому местечку придавало нечто вроде очень большого пруда. И самым шикарным районом, как называли это Манетт и Фредди, были дома, стоявшие у берега этого самого пруда. Они располагались вдоль дороги, но большие сады за ними подходили прямо к воде. Между садами и прудом создавали небольшие барьеры заросли камышей, а там, где камышей не было, крошечные причалы давали возможность добраться до вёсельных лодок или просто посидеть и полюбоваться на уток и двух лебедей, круглый год живших в пруду.

Дом Манетт и Фредди как раз и был одним из таких домов. Манетт подъехала ко входу (гараж она полностью предоставила Фредди) и сказала Тиму:

— Идём, посмотришь. Мне нужна твоя помощь. Это за домом.

— А почему Фредди тебе не помогает? — резко спросил Тим.

Он даже не подумал расстегнуть ремень безопасности.

— Фредди? — Манетт рассмеялась. — Это невозможно. Ему придётся сто раз прочитать инструкцию, да и то неизвестно, что получится в результате. Я думаю, мы с тобой отлично справимся вдвоём. Я буду читать вслух, а ты — строить. А потом приготовим бургеры и жареную картошку.

— Строить? Что? Я ничего не умею строить.

— Это ты сможешь. Погоди, сейчас увидишь. Это за домом. Идём же!

Она направилась к углу дома, не оглядываясь и не зная, пойдёт ли за ней Тим.

Её замыслом была палатка. Конечно, Манетт прекрасно могла и сама её установить, даже без посторонней помощи. Но дело было не в этом. Суть заключалась в том, чтобы заняться чем-то вместе с Тимом, заставить его разговаривать — или, по крайней мере, дать ему возможность более или менее расслабиться и позволить ей хотя бы чуть-чуть облегчить его страдания.

Манетт распаковала палатку и разложила все детали на лужайке. Палатка была здоровенной, более подходящей для семьи человек из четырёх, но сейчас был не тот сезон, когда покупают палатки, и Манетт пришлось удовольствоваться тем, что нашлось в магазине. Она как раз разбиралась в разнообразных колышках и верёвках, когда Тим наконец вышел из-за угла дома.

— А, вот и ты… — сказала Манетт. — Отлично. Хочешь перекусить, пока не взялись за дело?

Он покачал головой. Посмотрел на расстеленную на траве палатку, на Манетт, на воду и спросил:

— А зачем ты собираешься ставить её прямо здесь?

— Да просто для тренировки, — пояснила Манетт. — Когда мы будем знать, как всё это делается, мы сможем взять её в поход.

— Зачем это?

— Чтобы устраивать привалы, глупый. Для чего ещё может понадобиться палатка? Твоя мама говорила, что ты ходишь в школе в пешие прогулки, я тоже это люблю, так что мы можем отправиться в поход вместе, только нужно подготовиться.