Зед заметил Николаса Файрклога в то самое мгновение, когда тот заметил его. Он сидел в дальней части палатки, откинувшись на спинку стула и положив ноги на стол, но, как только он встретился глазами с Зедом, сразу вскочил. И быстро направился к выходу. Подхватив Зеда под руку, он увлёк его наружу и сказал:

— Тут у нас не открытое собрание.

И его голос прозвучал отнюдь не по-дружески. Из этого Зед сделал вывод, что он стал свидетелем того, что мужчины не хотели бы демонстрировать посторонним, то есть заседание анонимных алкоголиков, или наркоманов, или что-то в этом роде. И ещё ему стало понятно, что Николас Файрклог вовсе не намерен с распростёртыми объятиями снова впускать его в свою жизнь. Да, это было не слишком приятно.

— Мне бы хотелось поговорить, — сказал Зед.

Файрклог кивнул в сторону палатки и ответил:

— Я, как видите, занят. Придётся вам подождать.

— Не думаю, что это возможно, — возразил Зед и достал блокнот, чтобы подчеркнуть своё заявление.

Файрклог прищурился.

— В чём дело?

— В Люси Кеверни.

— В ком?

— Люси Кеверни. Или, возможно, вы её знаете под каким-то другим именем? Та женщина, которую вы с женой наняли для суррогатного материнства.

Файрклог уставился на него во все глаза, и Зед сразу понял всё то, что говорил ему взгляд собеседника. «Ты что, с ума сошёл?› Но ведь вопрос Зеда не имел никакого отношения к безумию.

— Суррогатное материнство? — повторил Файрклог. — Зачем?

— А вы как думаете? — ответил вопросом Зед. — Суррогатная мать. Мне бы хотелось поговорить с вами о той сделке, которую вы с женой заключили с Люси Кеверни, которая должна выносить вашего ребёнка.

— Сделка? Нет никакой сделки! Чёрт побери, о чём вы говорите?

Зед почувствовал, как его охватывает радость, а в его уме вспыхнуло слово: «Попал!» У него была статья.

— Давайте-ка немного пройдёмся, — предложил он.

Манетт всё ещё пыталась осмыслить услышанное, когда поднималась по лестнице, оставив родителей и невесту Кавеха в гостиной после того, как приготовила и подала им чай и бисквиты, которые принесла на ржавом подносе, найденном в кухонном буфете. Бог знает, зачем она стала хлопотать с этим чаем, думала Манетт, но ей, видимо, до конца дней было суждено страдать от хорошего воспитания и устоявшихся привычек.

Они уже разобрались в замешательстве, возникшем при упоминании имени Яна Крессуэлла и того, чем он был для Кавеха, по крайней мере настолько, насколько вообще что-то знали его родители. Несколько секунд обсуждения, и выяснилось, что в представлении стариков Кавех просто снимал комнату в доме владельца фермы; просто, когда они разговаривали с сыном по телефону, он никогда не упоминал его имени, И этого имени не было в его письмах, на открытках и так далее. И они сочли чудом из чудес то, что владелец почему-то составил завещание в пользу их сына, когда сам совершенно неожиданно купил эту ферму. Это было более чем чудом, потому что Кавех теперь мог наконец жениться, так как обзавёлся собственным домом, куда и мог привезти жену. Конечно, он не нуждался в доме, как много раз напоминали ему отец и мать, потому что они с женой вполне могли бы жить с родителями, так это принято на их родине, в Иране, там ведь в одном доме могут обитать много поколений. Но Кавех — современный молодой человек, и он нахватался современных британских идей, а британские молодые люди не желают приводить жён в дома своих родителей. Он считал это невозможным. Хотя, по правде говоря, какая разница, если теперь Кавех настаивает: родители должны переехать к нему на ферму. Наверное, они так и сделают, чтобы поторопить его с появлением внуков.

Эти добрые люди представления не имели о склонностях своего сына, и Манетт тут же решила, что не ей рассказывать им об этом. Но она пожалела милую бедняжку Иман, собравшуюся замуж за человека, который, скорее всего, будет вести двойную жизнь, вроде той, какую вёл сам Ян. Но что она могла поделать? Да если бы и попыталась… ну, например, сказала бы: «Вы меня извините, но разве вы не знаете, что Кавех много лет развлекался с мужчинами?» — то она лишь всё усложнила бы, сунувшись не в своё дело. Манетт решила, что Кавех вправе поступать как ему вздумается. Его родные могут и сами со временем узнать правду. Или останутся в блаженном неведении. Её собственной задачей в данный момент были поиски Тима Крессуэлла. Но теперь она, по крайней мере, знала, почему Тим сбежал. Наверняка Кавех сообщил ему о предстоящей свадьбе. И от этого бедный парнишка мог вообще свихнуться.

Но куда мог податься Тим? Манетт вернулась в спальню мальчика, узнать, нашёл ли Фредди хоть какой-то след.

Похоже, он его действительно нашёл. Фредди продолжал копаться в ноутбуке Тима, но повернул его так, чтобы входящие в комнату не смогли увидеть монитор. Манетт решила, что это не к добру. Тем более что лицо Фредди было мрачным.

— Что такое? — спросила она.

— Фотографии. Они тут появились некоторое время назад.

— О каких фотографиях речь? — Манетт шагнула к стулу Фредди, который он тоже развернул так, чтобы видеть дверь.

Фредди вскинул руку:

— Тебе не нужно на них смотреть, дорогая.

— Фредди, что там?!

— Начинается всё довольно мягко, не более того, что можно увидеть в тех журналах, которые продаются в чёрных пакетах. Ну, ты знаешь, что я имею в виду. Обнажённые женщины, демонстрирующие определённые места своих тел, хорошо сделанные снимки… Мальчики любят такие вещи.

— Ты тоже любил?

— Ну… И да и нет. Мне скорее нравились фотографии груди. Красивые позы и всё такое. Но времена меняются, а?

— Ладно, а потом?

— Ну, первая подруга у меня появилась тогда, когда я был ещё слишком молод для подобного…

— Фредди, милый, я говорю о компьютере! Там есть что-то ещё? Ты сказал, что начинается всё мягко.

— Ох… да. Но потом уже идут снимки мужчин и женщин вместе, занятых… ну, ты понимаешь.

— Но это тоже вполне естественное любопытство, так?

— Согласен. Но дальше идут мужчины с мужчинами.

— Это из-за Яна и Кавеха? Может, потому, что он сомневается в самом себе?

— Всё может быть. Даже скорее всего. Тим мог пожелать разобраться. В себе, в них, вообще…

Но Фредди произнёс это таким мрачным тоном, что Манетт без труда поняла: это не всё.

— А что дальше, Фредди? — спросила она.

— Ну, потом начинаются фильмы. Живое действие. И актёры — или кто уж там снимался — меняются.

Фредди с силой потёр подбородок, и Манетт услышала шорох его щетины, и это напомнило ей, как всегда действовал на неё этот звук — успокаивал и расслаблял, — хотя Манетт и не могла бы объяснить, почему это так.

— Мне, видимо, следует спросить, как именно меняются действующие лица?

— Мужчины и мальчики, — ответил Фредди. — Очень молодые мальчики, Манетт. Лет десяти-двенадцати. А сами фильмы… — Фредди заколебался на мгновение-другое, потом наконец посмотрел прямо на Манетт, и в его глазах отразилась вся глубина его опасений. — Юные мальчики с немолодыми мужчинами, иногда наедине, но чаще группами. Я хочу сказать, мальчик всегда один, но мужчины… Там даже… боже, это просто невыносимо… там даже есть один пацан, которому на вид лет девять, не больше.

— Боже… — выдохнула Манетт.

Она попыталась связать всё вместе: почему интерес Тима от обнажённых женщин сместился к обычному сексу между мужчинами и женщинами, потом — к сексу между мужчинами, потом — к сексу мужчин и мальчиков… Она не настолько разбиралась в подростках, чтобы понять: естественное ли это любопытство, или здесь кроется нечто куда более зловещее. И боялась, что скорее последнее.

— Как ты думаешь, мы должны?.. — спросила Манетт.

Но закончить вопрос она не сумела, потому что просто не знала, каким может быть следующий шаг — то ли звонить в полицию, то ли детскому психологу, то ли просто надеяться на лучшее…

Подумав, Манетт снова заговорила: