Когда они вышли из уголовного суда, то разошлись в разные стороны: Линли отправился обратно в Ярд, а Барбара пошла к дантисту. Они не видели друг друга до самого конца рабочего дня, когда столкнулись в шедшем наверх лифте. Барбара села в него на подземной парковке, а когда лифт остановился в вестибюле первого этажа, в него вошёл Линли. Барбара видела, что он погружён в свои мысли. Он с утра в этот день был занят в зале судебных заседаний номер один, но сначала Барбара предположила, что скорее его задумчивость связана с предстоящими ему показаниями относительно Грима Рипера, у которого в багажнике «Форда» кое-что обнаружилось… Впрочем, что-то тут выглядело не так. И когда двери лифта открылись и Линли скрылся в кабинете суперинтенданта Ардери, Барбара решила, что знает причины его состояния.

Линли, конечно, думал, что Барбаре неизвестно, что происходит между ним и Ардери. Барбаре были вполне понятны причины подобного вывода. Ведь больше никто в Ярде не догадывался о том, что Линли и суперинтендант резвятся вместе две, а то и три ночи каждую неделю, но ведь никто и не знал Линли так, как знала его Барбара. И хотя она просто вообразить не могла, кому бы вдруг действительно захотелось играть в такие игры с суперинтендантом, — чёрт побери, это же было всё равно что лечь в постель с коброй! — она все три месяца их отношений твердила себе, что Линли по крайней мере заслуживает того, чтобы иметь какую-то разрядку. Его жена погибла прямо на улице от руки двенадцатилетнего урода, и после этого он пять месяцев бродил по берегу моря в Корнуолле, ничего не соображая, а потом вернулся в Лондон чуть живой… Если ему хотелось сомнительного развлечения с Изабеллой Ардери, то почему нет? Конечно, они оба могли угодить в серьёзные неприятности, узнай кто-нибудь об этом, но парочка вела себя очень осторожно, так что вряд ли кто-то мог что-либо пронюхать, а Барбара не собиралась никому сообщать об этом. Кроме того, Линли ведь не собирался всерьёз связывать себя с кем-то вроде Изабеллы Ардери. Человек, у которого за спиной была история рода продолжительностью в три столетия, если не больше, прекрасно осознавал свой долг, и всё это никак не было связано с мелким эпизодом, в течение коего он трахался с женщиной, которой титул графини Ашертон подошёл бы как корове седло. Люди его положения предназначены для того, чтобы производить на свет достойное потомство, дабы имя рода было прославлено в будущем. Линли прекрасно это знал и должен был действовать соответственно.

И тем не менее Барбаре нелегко было смириться с тем, что Линли и суперинтендант стали любовниками. И каждый разговор, и каждая встреча Барбары с Томасом были для неё отравлены мыслью об этих странных отношениях. Ей это было отвратительно. Не Линли был отвратителен, не сами по себе его шашни, но тот факт, что он не желал ничего ей рассказывать. Не то чтобы она ждала от него подобной откровенности. И не то чтобы действительно хотела её. И не то чтобы могла придумать какие-то рассудительные, разумные слова, которые стоило бы сказать, если бы вдруг Линли упомянул о своей интрижке. Просто они были напарниками, она и Томас, или, по крайней мере, назывались ими, а быть напарниками — значит… «Значит что?» — спросила себя Барбара. Но это был вопрос, на который она предпочла не отвечать.

Она наконец открыла дверцу машины. Дождь не был настолько силён, чтобы требовался зонтик, так что Барбара просто подняла воротник жакета, схватила пакет с новыми приобретениями и побежала к дому. И, как обычно, посмотрела на окна квартиры цокольного этажа эдвардианского здания, за которым прятался её крошечный коттедж. День уже переходил в сумерки, в окнах загорелся свет. Барбара увидела соседку, прошедшую мимо французского окна.

Ладно, подумала Барбара, она готова немножко пообщаться… Но на самом деле ей было необходимо. Чтобы кто-то заметил. Она провела столько часов в кресле проклятого дантиста, а вознаграждением за это оказался лишь короткий кивок Изабеллы Ардери и её слова: «Ну, теперь можно заняться и волосами, сержант», и на том всё и кончилось. И потому, вместо того чтобы обогнуть здание и пройти в садик за ним, где под высоченной белой акацией стоял её домик, Барбара направилась по каменным плитам прямиком ко входу в нижнюю квартиру и постучала в дверь. «Лучше уж пусть это заметит девятилетний ребёнок, чем никто вообще», — решила она.

Хадия тут же откликнулась, хотя Барбара и услышала, как её мать сказала:

— Милая, мне бы очень хотелось, чтобы ты так не делала. Там может оказаться кто угодно.

— Это я! — крикнула Барбара.

— Барбара, Барбара! — закричала Хадия. — Мама, это Барбара! Мы ей покажем, что мы тут сделали?

— Конечно, глупая девочка! Приглашай её.

Барбара вошла в пахнущее свежей краской пространство, и ей понадобилось меньше мгновения для того, чтобы понять, что именно «сделали» мать и дочь. Они перекрасили гостиную. Анджелина Упман сумела полностью изменить интерьер. Она раскидала по дивану декоративные подушки, и ещё в гостиной были два букета свежих цветов в двух вазах: одна, низкая и весьма артистичная, стояла на кофейном столике, вторая — на полке электрического камина.

— Правда, чудесно?

Хадия таращилась на мать с таким обожанием, что у Барбары сжалось горло.

— Мамочка умеет делать всё по-особенному, и это так просто на самом деле! Правда, мама?

Анджелина наклонилась и поцеловала дочь в макушку. Потом взяла девочку за подбородок, заставила поднять голову и сказала:

— Ты, милая, самая главная моя поклонница, и я тебе за это благодарна. Но нам нужен независимый взгляд. — Она улыбнулась Барбаре. — Что ты думаешь? Мы с Хадией добились успеха при смене декораций?

— Мы решили устроить сюрприз, — добавила Хадия. — Барбара, ты только представь! Папа даже и не знает ничего!

Прежний грязновато-кремовый цвет стен сменился на нежную, светлую зелень ранней весны. Этот цвет был весьма к лицу Анджелине, и она, безусловно, это знала. «Разумный выбор», — подумала Барбара. На таком фоне Анджелина выглядела ещё более привлекательной, чем обычно: светлые волосы, голубые глаза, хрупкая, как эльф…

— Мне нравится, — сказала она, обращаясь к Хадии. — Ты помогала выбирать цвет?

— Ну… — Хадия переступила с ноги на ногу.

Она стояла рядом с матерью и тут же вскинула голову и посмотрела на Анджелину, прикусив нижнюю губу.

— Помогала, — беспечно соврала Анджелина. — За ней осталось последнее слово. Осмелюсь сказать, перед ней лежит будущее дизайнера по интерьерам, хотя вряд ли её отец согласится на это. Тебе, малышка, предназначено стать учёным.

— У-у! — прогудела Хадия. — Я хочу стать… — Последовал быстрый взгляд на мать. — Я хочу стать эстрадной танцовщицей, вот!

Это оказалось для Барбары новостью, но ничуть её не удивило. Она знала, что Анджелина на четырнадцать месяцев исчезала из жизни дочери под тем предлогом, что желает стать профессиональной танцовщицей. То, что исчезала она не в одиночестве, Хадии никто сообщать не стал.

Анджелина засмеялась.

— Эстрадной танцовщицей, вот как? Ну, мы с тобой никому об том не скажем. — И тут же она обратилась к Барбаре: — Выпьешь с нами чашечку чая? Хадия, включи чайник. Нам просто необходимо отдохнуть после дневных трудов.

— Нет-нет, я не могу остаться, — ответила Барбара. — Я просто забежала…

Она только теперь осознала, что и они тоже ничего не заметили. Столько долгих часов в кресле этого проклятого дантиста — и никто, никто… и это значило… Барбара взяла себя в руки. Боже, да что с ней происходит?..

Она вспомнила, что держит в руке пакет, в котором лежат блузка и шарфик.

— Просто я купила кое-что. Вот и подумала, что неплохо бы получить одобрение Хадии, прежде чем надевать всё это завтра.

— Да-да! — закричала Хадия. — Давай посмотрим! Мамуля, Барбара решила сменить гардероб и вообще измениться! Она теперь покупает новую одежду и всякое такое. Она сначала хотела пойти в «Маркс и Спенсер», но я ей не позволила. Ну, то есть мы там купили какую-то юбку, ведь так, Барбара, но это и всё, потому что я ей сказала, что в «Маркс и Спенсер» ходят только бабушки, и…