Пожилая пациентка предложила мне свой, но я отказалась и попросила санитарку дать еще кусок. Она зло посмотрела на меня и швырнула кусок хлеба на стол.

— Память у тебя отшибло, а как жрать — помнишь.

Хлеб был черствый, а масло прогорклое, «чай» с горьким, металлическим привкусом, словно его сварили в медном паровом котле.

— Надо есть, хоть через силу, — сказала моя новая приятельница. — А то ослабнете и, кто знает, в этих условиях сойдете с ума.

— Эти помои в рот не лезут. — Несмотря на уговоры, я ничего есть не стала.

После ужина нас строем привели в холодную сырую помывочную с бетонными стенами и приказали раздеться. Пациентка, что-то бормотавшая себе под нос и разговаривавшая сама с собой, стояла перед ванной с большой бесцветной тряпкой в руке.

Я отказалась раздеваться.

— Здесь очень холодно.

Старшая медсестра Грюп, о должности которой сообщал ярлычок на лацкане халата, приказала мне раздеться.

— Сначала протопите это помещение.

Она молча уставилась на меня, и я уже готова была подчиниться. Какая отвратительная ситуация.

— Раздеть ее!

Медсестры схватили меня, стащили одежду и засадили в ванну с холодной водой. Бормочущая женщина принялась тереть мне спину твердым как камень мылом, чуть не сдирая кожу.

— Моем, моем, моем, моем, — приговаривала она.

У меня застучали зубы и посинели губы, когда на голову вылили несколько ведер холодной воды. Я завизжала, а медсестра Грюп влепила мне подзатыльник.

— Заткнись, а то дам тебе такое, что еще не так заорешь.

Несмотря на то что с меня еще стекала вода, на меня надели короткую фланелевую рубашку с надписью черными крупными буквами: «Психбольница, ОБО6». Сокращение означало: «Остров Блэкуэлл, отделение 6».

Когда меня уводили, я оглянулась и увидела мисс Мейнард, несчастную больную девушку, с которой познакомилась на баркасе. Она умоляла не сажать ее в холодную ванну. Конечно, ее мольбы были тщетными. Сопротивление только еще больше озлобило медсестру Грюп.

Меня отвели в палату номер 28, где меня ждали жесткая койка и одеяло из грубой шерсти.

От мокрого тела и одежды намокли подушка и простыня. Я попыталась согреться под одеялом, но когда подтянула его до подбородка, ноги оголились.

Я лежала, дрожа от холода, и вдруг услышала какое-то движение слева от себя. На кровати в темном углу поднялась девушка. Она подошла и накрыла меня еще одним одеялом. Слабость одолела меня, и я не могла должным образом поблагодарить ее — только еле слышно пробормотала: «Спасибо».

Утром я узнала, что каждой пациентке полагалось только одно одеяло. Значит, девушка всю ночь мерзла.

Ее звали Джозефина.

Она была проституткой, но в свои семнадцать лет больше походила на беспризорницу. В одиннадцать, убежав из дому от побоев и голода, она стала заниматься тем, чем могла, — торговать собой на улице. Несмотря на невероятные страдания, пережитые ею, она не утратила чувства сострадания.

Этот падший ангел и я скоро стали близкими, как сестры.

В поведении девушки я не заметила ничего такого, что указывало бы на необходимость ее пребывания в сумасшедшем доме.

— Почему ты здесь? — в конце концов поинтересовалась я.

— Меня привезли на остров с воспалением головного мозга. Вероятно, у меня были признаки психоза, но это все ушло вместе с воспалением. Теперь я в заключении. Те, у кого нет семьи или друзей, редко уходят отсюда.

Ее сомнения, что она когда-либо выберется из этих застенков, огорчили меня, и я решила довериться ей.

— Очень скоро ты выйдешь из этого заведения вместе со мной. Я обеспечу тебя крышей над головой и помогу устроиться на работу. Тебе больше не придется идти на улицу. Обещаю, ты будешь счастлива.

Бедняжка подумала, что я не в своем уме. Мне хотелось признаться, что я журналистка, пишу репортаж, но никак нельзя, чтобы меня разоблачили.

Из разговоров с пациентками я узнала, что самая страшная тайна психиатрической больницы не то, что здесь жестоко обращаются с беззащитными женщинами, а то, что они загадочным образом исчезают. За пять предыдущих месяцев с острова исчезли четыре женщины, и персонал об этом умалчивает.

— Им до этого нет никакого дела, — сказала Джозефина. — Женщины бросаются в воду и тонут, пытаясь бежать отсюда.

Меня заинтересовало то, что все четыре были проститутками. Странное совпадение, если учесть, что жрицы любви составляли незначительную часть обитательниц сумасшедшего дома. Я попыталась осторожно выведать более подробные сведения, но никто не хотел говорить об этом — пациентки боялись, а медсестры хотели избежать скандала.

Я сидела на кровати, перебирая в памяти ужасные подробности, связанные с заведением, о котором собиралась написать, когда вернулась от врача возбужденная Джозефина.

Она подсела ко мне и прошептала:

— Я нашла способ, как нам улизнуть с острова.

Она ходила на прием к больничному врачу по имени Блюм. Он сказал ей, что если она поможет ему провести один эксперимент, то он посодействует ей выбраться на свободу.

— Я сказала, что соглашусь, только если и ты получишь освобождение.

— Что это за эксперимент? — Моя первая мысль была о том, что врач хочет получить сексуальное вознаграждение.

— Не знаю. Что-то связанное с научным исследованием. У него есть лаборатория с оборудованием в хибаре на старом пирсе.

Я вспомнила, что видела этого врача на территории больницы. Он носил мешковатую одежду и канотье. У него были длинные волосы, окладистая борода и очки с толстыми стеклами. Я слышала, что медсестры называли его «немецкий доктор» из-за того, что он говорил с сильным восточноевропейским акцентом. За ним утвердилась репутация одинокого и скрытного человека, что было неудивительно. Многие обычные врачи проводили научные эксперименты, надеясь получить известность, что удавалось не многим в результате важных открытий.

— Я слышала, как медсестры сплетничали о нем, — сказала я. — Странная личность, от него слова не добьешься. И он никого близко не подпускает к своей хибаре. Медсестра Грюп отправилась к нему однажды с каким-то пакетом, так он не пустил ее даже на порог.

— Он производит впечатление порядочного человека, — заметила Джозефина. — Уверена, у нас все получится. — Она нервно крутила кольцо на указательном пальце — дешевый медный ободок с сердечком. Кольцо подарил человек, которого она любила, и который бросил ее, когда ему надоело пользоваться ее телом.

Видя возбужденное состояние девушки, я не хотела гасить ее энтузиазм. Обычно у нее был удрученный вид и меланхолическое настроение.

— Да, конечно. А что конкретно тебе нужно будет делать?

— Сегодня в полночь я должна сказать санитарке, что у меня болит живот, что мне надо идти в лазарет и что мой лечащий врач — Блюм. Но я пойду не в лазарет, а к нему домой. — Она сжала мою руку. — Нелли, я обещала, что никому не скажу. Не выдашь меня? Дай слово.

Мне пришло в голову, что в этой истории есть еще одна тема для моей статьи. Если он добивается от нее услуг интимного характера, я позабочусь, чтобы у него ничего не вышло, и чтобы в дальнейшем он не пользовался своим положением в отношении несчастных женщин в этом заведении.

— Обещаю. Но не удивляйся, если, оглянувшись, сегодня ночью ты увидишь меня.

Я дремала, когда Джозефина встала, чтобы идти к доктору.

— Удачи, — прошептала я, когда она выходила в дверь.

Я подождала несколько минут, давая ей фору, а потом быстро оделась и пошла на пост дежурных санитарок, чтобы выйти под тем же предлогом, что и Джозефина. На ночь нас запирали, словно заключенных.

Когда я вошла в приемное отделение, ночной дежурной там не было. Вот те на! Мне нужно было идти вместе с Джозефиной, но я не сделала этого, уверенная, что дежурная нас двоих не выпустит. Я услышала храп и увидела ненормальную старушку «Моем, моем, моем», спящую сидя на скамейке, закутавшись в одеяло. Бедняга. Она, вероятно, ушла из палаты, спасаясь от демонов, одолевавших ее в темноте.