Я вздыхаю. И начинаю от печки, с сумасшедшего дома на острове Блэкуэлл.

Он слушает очень внимательно, но с наибольшим интересом — мое описание внешности человека, которого я стала называть «немецкий доктор». К сожалению, в одной только Франции можно встретить миллионы людей с бородой и длинными волосами. Я прерываю рассказ на эпизоде на кладбище.

Он поджимает губы в знак неодобрения — не меня, а человека, который убивает женщин. Он бормочет что-то непонятное по-русски, а затем снова переходит на французский.

— Вы говорите по-французски гораздо лучше меня, почти совсем без акцента. Вы долгое время жили во Франции?

— Нет. У России особое влечение к Франции. Языку я учился у наставника-француза в дворянской семье, где воспитывался. Многие молодые люди из зажиточных семей в России едут учиться во Францию. Французский — это второй язык у образованных русских; французская литература, мода, кухня… В Москве или Санкт-Петербурге человек не считается образованным или культурным, если он воспитан без влияния французских традиций.

Я подумала, что такому русскому легче ассимилироваться в Париже, не вызывая подозрений, чем в Нью-Йорке.

Он читает мои мысли.

— Да, русскому легче здесь, в Париже, чем в любом другом городе. Не только потому, что русские подражают французам, но еще и потому, что Париж — самый космополитический город. Он наиболее открытый политически. Революционные идеи варятся в Париже. Временами котелок начинает бежать через край.

— После рассказанного мной вы можете сообщить мне что-нибудь об анархисте, которого я считаю ответственным за эти убийства?

— Один факт вам уже известен. Его внешность подходит под описание почти каждого анархиста в Париже. Если вы меня спрашиваете, знаю ли я что-либо о русском анархисте, убивающем женщин, то мой ответ «не знаю». Если бы я знал, то сообщил бы во французскую полицию.

Он снова поджимает губы.

— Но может быть, нам проанализировать факты и составить список подозреваемых? Вы рассказали мне, как проявляет себя этот человек, — о его действиях в Нью-Йорке, Лондоне и сейчас в Париже. Чтобы связать ваши подозрения с каким-нибудь русским анархистом, нужно знать, что представляет собой этот человек.

— Да, конечно.

— Вы что-либо знаете об этом движении?

— Не многое. Насколько мне известно, анархисты считают, что правительство притесняет народ, они думают, что могут свергнуть правительства и освободить народ путем насильственных действий — в частности, убивая политических руководителей страны.

— Вы также, наверное, знаете, что не все анархисты сторонники насилия. В Париже и Лондоне в среде писателей, художников и прочей интеллигенции стало модным придерживаться радикальных взглядов. Но эти люди не выступают сторонниками насилия, так сказать, «пропаганды действиями». Наиболее активно практика насилия применяется итальянскими и русскими анархистами. Я опишу ситуацию в русском анархизме и назову его персонажей, и мы, мадемуазель, посмотрим, узнаем ли мы среди них интересующего вас человека. — Он негромко спросил: — Вы когда-нибудь слышали об обществе «Бледный конь»?

Я качаю головой, но потом вспоминаю, что видела кулон в виде лошади у цирковой артистки, а Жюль заметил такие же броши у двух головорезов в анархистском кафе.

— Я видела украшения в виде лошади у анархистов. Это что — отличительный знак какой-нибудь анархистской организации?

— Да, но мы еще вернемся к ней. Чтобы понять Россию и разгул насилия, нужно учитывать громадную территорию, суровый климат и удаленность населенных пунктов друг от друга. Франция — большое европейское государство, а Россия — это сорок Франций. Там водятся волки. Я имею в виду не четвероногих хищников, а голод, снежные бури, насилие. Русский должен уметь работать одной рукой, а другой отбиваться от нападающих на него волков. Естественно, что народ, ратующий за перемены в обществе, прибегает к насилию. Доктрину «пропаганды действиями» выдвинул итальянский анархист Энрико Малатеста. Русские анархисты взяли ее на вооружение. Они считали, что, если убьют главу правительства, народ восстанет против дворянства и помещиков, эксплуатирующих простых людей. Сначала человеком, стоящим у них на пути, был царь Александр II. Он освободил крепостных и собирался предоставить народу конституционные права, но все делал медленно. Радикалы считали, что реформы поверхностны, что крепостные получили несправедливую долю при разделе земли и должны были еще платить за нее слишком высокую цену. Первое покушение на царя было совершено более двадцати лет назад, и только через пятнадцать лет после нескольких попыток террористам удалось осуществить свой замысел. Царь чудом избегал готовящихся покушений, его презрение к смерти стало легендой. Первую попытку убить царя совершил некий Каракозов. Когда император стоял у кареты, он достал револьвер и хотел прицелиться, но кто-то в толпе его случайно толкнул. Двумя годами позже здесь, в Париже, в Александра, ехавшего в открытом экипаже с императором Наполеоном III, дважды выстрелил поляк-фанатик Березовский и промахнулся. Помимо покушений на царя нападения совершались на государственных чиновников. Так, молодая — двадцатишестилетняя — Вера Засулич стояла в очереди просителей к петербургскому градоначальнику Трепову. Когда подошла ее очередь вручить ему прошение, она достала револьвер и хладнокровно выстрелила в него. К счастью для Трепова, она оказалась неважным стрелком и только ранила его. Весьма любопытно, что суд присяжных оправдал ее.

Оскар как-то рассказывал мне, что Вера Засулич была героиней его пьесы, которую поставили, но потом сняли после нескольких показов.

— Если мне не изменяет память, после этого случая правительство решило больше не судить радикалов судом присяжных.

— Совершенно верно. — Он прищелкивает языком и продолжает: — В том же году нападению подвергся еще один вельможа. — Он откашливается, прикрывая платком рот. — Эти дикие убийства становятся все более и более невероятными. И безрассудными. Снова в Санкт-Петербурге радикал Соловьев дважды стреляет в царя, когда он прогуливается по городской набережной, и промахивается. Убийца теряет самообладание и убегает. Проходящая мимо молочница преграждает дорогу беглецу. Бесславный финал замысла убить самого могущественного в мире монарха. Примерно десять лет назад убийство Александра стало делом жизни двух молодых радикалов — Софьи Перовской и ее любовника Андрея Желябова. Софья была организатором покушения. Она создала небольшую подпольную группу молодых интеллигентов, которые поклялись не щадить своей жизни ради того, чтобы убить царя. Они откололись от народнической партии «Земля и воля» и создали «Народную волю», террористическую организацию анархистов, нигилистов и прочих радикалов с целью убивать правителей России. Сначала они пытались взорвать царский поезд. Андрей заложил самодельную бомбу на нитроглицериновой основе на путях, по которым должен был проследовать специальный поезд царя, направлявшегося на Украину. При прохождении поезда бомба не взорвалась. Софья пыталась подорвать поезд на подходе к Москве. Она взорвала не тот поезд.

Он встает и некоторое время ходит по кухне. Потом снова садится.

— Это только пролог к необычной и жестокой драме. Один из их сторонников, Степан Халтурин, устроился на работу плотником в Зимнем дворце. Туда он носил взрывчатку, пряча ее под своей одеждой. Он сделал бомбу и взорвал ее под столовой, где должен был обедать царь. Погибли люди.

Чернов смотрит на меня и пожимает плечами.

— Царь опоздал к обеду и не пострадал.

Я в изумлении качаю головой.

— Видимо, еще не пришло его время умирать. Пока, судя по вашим рассказам, только кто-то из двоих — или Андрей Желябов, любовник Софьи, или Степан Халтурин, плотник, — может быть человеком, которого я ищу.

— В том случае, если они встанут из могилы. Но есть еще один, чье имя не упоминается, хотя он принимал участие во всех покушениях. Вы говорите, что у того, кого вы ищете, есть лаборатория. Значит, он может быть химиком.