— Довольно мрачно, — сказала Зоя. — Женщины с подавлением культа Великой Богини потеряли права на землю, имущество, передачу родового имени своему ребенку, а потом и вовсе превратились в кусок мяса, мужскую собственность и игрушку.

— Даже сегодня, — подтвердила Талия, — ортодоксальные раввины учат молитве «Благословен Господь наш Создатель, что не создал меня женщиной». А Магомет сказал, что когда Бог создал Еву, Сатана возрадовался… Все здесь. — Талия постучала пальцем по фризу. — А еще — в Библии, Коране и Торе. Законы о сексе и наказания применяются лишь к женщинам и касаются только их. Так начинается практика двойных стандартов. Нравственность и невинность — для женщин, чтобы можно было установить отцовство.

Они посидели в тишине, словно ощущая на своих плечах тяжесть тысячелетий. Потом Зоя нарушила молчание:

— А что это за орнамент из листьев со змеями?

— Отчаянная дерзость художника, — ответила Талия. — Даже богохульство, если я поняла правильно.

— В каком смысле?

— Это утверждение художника, что от Великой Богини избавиться невозможно. Змея и лист смоковницы — вот эти знаки — есть два наиболее могущественных символа Великой Богини. Именно поэтому авторы Книги Бытия изобразили Сатану в виде змеи: они пытались убедить всех, что Великая Богиня — зло. Им требовалось представить ее в как можно более невыгодном свете, чтобы иметь моральное право разрушать ее святилища и запрещать поклонение ей.

— Информационное манипулирование.

— Скорее, хвост, виляющий собакой, — сказала Талия. — Смоковница была ее храмом, именно поэтому ветхозаветные пророки так бранились на алтари под деревьями. Там люди поклонялись Великой Богине даже после официального признания Яхве богом. Почитание и причастие заключалось, в числе прочего, и в поедании смоквы — плоды были чуть крупнее современного винограда и совсем не похожи на те фиги, к которым мы привыкли сейчас. Когда верующие ели эти плоды, они причащались тела Великой Богини.

— Истоки христианского причастия?

— Да, — кивнула Талия. — Одна из множества вещей, которые иудаизм и христианство заимствовали из прошлого. Они ассимилировали старую запретную религию в достаточной степени, чтобы удовлетворить тягу верующих к ней… Кооптируй и властвуй, только за Богиней осталось последнее слово.

— Какое?

— У античных греков она стала Кибелой и Артемидой. И даже декреты императора Константина, официально запрещавшие поклонение Великой Богине на территории Римской империи, смогли лишь заставить ее храмы сменить вывеску на церкви Девы Марии. Вот что пугает до смерти ватиканских прихлебателей.Они точно знают:почитание Девы Марии — на самом деле не что иное, как богомерзкое поклонение Великой Богине… Это, кстати, стало и одной из причин, по которым римляне и мой народ должны были убить мужчину Иисуса. Он верил в равенство мужчины и женщины; иудейские и христианские гностики видели Бога одновременно в мужской и в женской ипостасях; ессеи, оставившие нам свои «Свитки Мертвого моря», также верили в то, что Бог обладает одновременно и мужской и женской природой. Они даже не удосужились подвергнуть старые писания цензуре так, как им бы хотелось. «Книга Притчей и Премудрости Соломона» так и осталась с Мудростью женского рода. По-гречески Мудрость — София.

— София? — У Зои сердце зашлось в груди и кожа покрылась мурашками. — Может, она и была Мессией.

— Не может, а точно, — сказала Талия. — Я слышала, как наши мафиозные дружочки обсуждали свою основную добычу в Кройцлингене.

— Боже мой, — прошептала Зоя, — все сходится.

— Я думаю, на Никейском соборе Софию обсуждали не меньше, чем Христа, — подтвердила Талия. — Ортодоксальное христианство заменило женскую Софию — Мудростьна мужской Логос — Смысл.Настоящая борьба развернулась с подлинными еретиками, которые утверждали, что надо вернуться к истокам веры — к Софии, а не к Логосу, — признать, что она является изначальной и неотделимой частью Создателя. Они говорили о том, что нельзя ограничивать Бога одним полом или одной ипостасью, как нельзя давать Бога лишь одному народу. Они говорили, что это попытки втиснуть бесконечность в рамки человеческого понимания, а это — богохульство.

— Они явно проиграли.

— Пока что да, — согласилась Талия. — А ведь именно эту идею художник и воплотил в нашем камне, — продолжала она. — Надпись, которая идет по внешнему контуру рисунка. Слово, которое содержит в себе все, начиная от триединой божественной сущности мужчины-женщины-дитя до Бога Яхве.

Зоя снова опустилась на колени и провела пальцем по древним письменам, вырезанным в камне.

— Это слово постоянно повторяется на арамейском языке, — сказала Талия. — Имя. София.

Зоя отдернула руку, словно камень обжег ее.

В три часа подлой и темной ночи Зоя сидела за столом перед своим допотопным компьютером и почем зря ругалась.

— Будь ты проклят! — Она стукнула кулаком по столу. — Только вот этого дерьма не надо! Только не сейчас.

Винчестер медленно заполнялся сканами фотографий, документов и детальных провенансов бывшего имущества Вилли Макса, которые Зоя копировала с сервера.

Зоя открыла «Эксплорер» и стала смотреть, что еще можно удалить, чтобы освободить место на диске. Она постаралась успокоиться, убеждая себя, что они еще не выключили и не начали готовить к отправке сервер в художественной студии вместе с остальными вещами. Вечером, пока она шла в наручниках к себе в камеру, весь склад стоял на ушах. Обед принесли позже, причем из «Макдоналдса», а не из «Мовенпика». Надежная предсказуемость последних месяцев в одночасье сменилась тревогой — ее запах буквально исходил от каждого. Она видела, что похитители знают о ее догадках. Возможно, они пытались ее этим напугать.

Но свет свободы, который уже был заметен впереди, разгонял сумрак ее мрачных предчувствий. Зоя мстительно удаляла с винчестера все ставшие ненужными файлы — каждое приложение, каждую картинку. Потом очистила корзину. Освободилось еще 160 мегабайт. Получив достаточно свободного места, Зоя продолжила копирование, глядя, как бегут минуты на мониторе.

Пока файлы копировались, Зоя еще раз оглядела свои приготовления к побегу. Кровать она разобрала; обогреватель лежал решеткой на полу рядом со столом, включенный в розетку у двери. Она потерла озябшие ладони и на секунду спрятала их под мышками. Шум жалкого обогревателя был таким назойливым, но едва она его выключила, стало заметно прохладнее. Верхней одежды тюремщики ей не давали, поэтому теперь она натянула весь свой гардероб — две майки, фланелевую рубашку и шерстяные брюки. Дешевые тапки из кожзаменителя почти развалились, но на вечер их должно хватить.

Маникюрные ножницы — единственное серьезное оружие, разрешенное ей, — лежали на столе рядом с мышью. Их лезвия и крохотная пилочка для ногтей были погнуты и покорежены Зоей в успешных сражениях с шурупами на крышке обогревателя и корпусе компьютера.

Под мерное жужжание и пощелкивание жесткого диска Зоя разглядывала кроватную сетку, которая раньше поддерживала матрас, а теперь была привязана к трубам противопожарной системы веревкой, скрученной из разорванных простыней. Одним концом импровизированная веревка перехватывала посередине сетку, и та свисала вялой перевернутой буквой V. Другой конец, перекинутый через трубу, шел затем к полу и был привязан к ножке стола.

Зоя так испереживалась, что уже не слышала, как винчестер пережевывает файлы, которые она скачивала по локальной сети. Она вновь пробежала глазами и прокрутила в голове каждый шаг предстоящего побега, ища возможные проколы; каждый шаг должен быть безупречен, если она хочет снова увидеть солнце.

Снова увидеть Сета.

Электрический провод обогревателя Зоя протянула к подвешенной кроватной сетке. Маникюрными ножницами зачистила изоляцию. Потом отрезала вилку и розетку от шнура удлинителя и оголила по два провода из трех с каждого конца. Подсоединила оба провода с одного конца шнура к неизолированным частям провода обогревателя, плотно скрутила концы проводов и не столько для изоляции, сколько для верности обмотала поверх остатками простыни. Потом, наконец, примотала эту часть провода к ножке стола, чтобы даже случайное движение не могло разорвать электрическую цепь.