Виктория повернулась и взглянула на него. Он сонно смотрел на, нее из-под полуприкрытых век. Сонный или нет, этот красавец всегда действовал на нее одинаково – сердце вновь учащенно забилось.

– Я просто смотрела на дорогу.

– Зачем?

Виктория отвела глаза и снова посмотрела в окно.

– Мне никогда не приходилось бывать так далеко от Лондона.

– Никогда? – недоверчиво переспросил Сомертон.

– Да, – ответила она, пожимая плечами.

– Но мы едва выехали из города.

– Все равно, для меня это уже далеко. Он тихо рассмеялся:

– Забавно. Я много лет провел в путешествиях и, признаться, забыл, что некоторые люди живут иначе.

– Вы находите мою жизнь забавной? – спросила Виктория в негодовании. Как смеет этот человек насмехаться над ней?

– Вовсе нет, – негромко возразил он. – Напротив, я считаю ее весьма печальной.

– Чудесно, – произнесла она, снова взглянув на него. – Теперь я превратилась в предмет вашей жалости.

– По моему разумению, вы можете служить предметом только для…

– Для чего? – требовательно спросила Виктория, когда он умолк посреди фразы.

– Ни для чего, – отрезал он. – Вы здесь только для того, чтобы сыграть роль моей любовницы.

– Сомертон, зачем вам мнимая любовница? – Виктория наклонила голову и поджала губы. – Мне кажется, вам не составило бы большого труда обзавестись настоящей.

– Настоящая любовница? Нет, знаете ли, на этой неделе я хотел бы обойтись без дополнительных сложностей. Мне нужна женщина, которая будет исправно играть роль, а не лелеять в душе дурацкие фантазии о том, что ради нее я готов измениться и стать другим человеком. – От его пронизывающего взгляда ее бросило в жар. – Этого не будет. Мы достигли взаимопонимания, не так ли?

– Безусловно. Вы не хотите связывать себя лишними обязательствами и желаете избежать всяческих, чувственных притязаний.

Она готова поверить в это, но тогда отчего здесь даже воздух пропитан напряжением? И почему от взглядов Сомертона у нее замирает сердце?

Следующие несколько минут тянулись бесконечно долго. Она снова принялась изучать окрестные пейзажи и пыталась не обращать на него внимания, хотя он, сидя напротив, угрюмо взирал на нее.

– Как вам удалось перейти от продажи апельсинов к содержанию приюта для сирот? – спросил Сомертон, нарушая гнетущую тишину. – Той суммы, которую вы украли у меня, должно было хватить лишь на кратковременную аренду дома.

Виктория обернулась к нему в полном недоумении:

– О чем вы говорите? Я никогда не крала у вас денег.

– В тот вечер я выиграл порядочную сумму. Она исчезла. И вы тоже.

Она с досадой скрестила руки на груди:

– И поэтому вы пришли к заключению, что деньги взяла я?

– Я выиграл, и вы об этом знали. Когда мы разговаривали, деньги лежали у меня в кармане. А потом пропали. Разве я мог рассудить иначе? Я вовсе не виню вас. Вам же причиталась какая-то сумма за то, что произошло между нами.

Боже, он принял ее за обыкновенную уличную шлюху!

– В тот вечер вы были пьяны. Когда я уходила, вы спали. Я оставила вас – вместе с вашими деньгами – на ступенях церкви. Очевидно, вас уже потом обокрал случайный прохожий.

Сомертон молча отвернулся. Затем задумчиво произнес:

– Возможно.

– Наверное, вы не верите мне? – пробормотала она, покачав головой.

А почему он должен ей верить? Она для него просто торговка апельсинами, отдавшаяся первому встречному прямо на улице, как обычная проститутка. А украденное ожерелье? Господи, да она сама себе не поверила бы в такой ситуации.

– Я же сказал, возможно. Но вы тоже должны признать, что у меня были некоторые основания подозревать вас в краже тех денег.

– В сущности, это не имеет значения, – сказала она. Хотя для нее это имело значение. На ее совести много дурных поступков. Слишком много. Но именно в тот вечер она не сделала ничего плохого.

Она отвернулась к окну. Этот человек никогда не сможет относиться к ней как к женщине, достойной доверия. Почему ее так волнует его мнение? От нее требуется только одно – сыграть свою роль подобно актрисе на сцене.

– Вы так и не ответили на мой вопрос, – невозмутимо напомнил он.

Она нахмурилась:

– На какой именно?

– Как вам удалось перейти от торговли апельсинами к содержанию сиротского приюта?

Виктория закрыла глаза, едва сдерживая слезы. Десять лет назад она дала обещание молчать и без особых усилий держала слово… До этой минуты.

– У вас есть, какие-нибудь предположения на сей счет? – спросила она, пристально глядя ему в глаза, пока он не отвел взгляд.

– Полагаю, весьма незамысловатым способом, – заметил он с оттенком брезгливости.

Только бы не проговориться! Виктория с такой силой прикусила язык, что почувствовала привкус крови. Ей нестерпимо хотелось сказать правду. Неужели после десяти лет лжи она не может позволить себе облегчить душу? Желание рассказать ему все переполняло ее, но она не имела права так поступать. Она сдержит свое обещание. А что подумает о ней Сомертон, не так уж важно.

– Истинная леди попробовала бы меня разубедить, – тихо вымолвил он.

– Я не истинная леди и никогда ею не буду, – с вызовом ответила Виктория.

Энтони сжал кулаки, пытаясь подавить гнев. Вот кем она стала. Вполне вероятно, именно он послужил тому причиной. Возможно, если бы он не тронул ее тогда, она продолжала бы торговать апельсинами, а потом устроилась бы служанкой в приличный дом… Где скорее всего почтенный глава семейства воспользовался бы ею. Энтони с отвращением поморщился.

Так или иначе, она продавала свое юное тело всякому, кто готов платить. Хуже того: возможно, он первым примкнул бы к череде желающих, если бы знал, куда пойти. Он винил себя в ее злоключениях и одновременно испытывал раздражение. Почему она не обратилась к нему за помощью?

Впрочем, в тот вечер он пережил страшное потрясение и вряд ли бы согласился хоть что-нибудь сделать для нее. Его вера в женщин разбилась вдребезги. Все они не стоили доброго слова, не говоря уж о сочувствии.

В таком случае, почему его так волнует судьба этой худенькой женщины?

Не стоит играть в прятки с самим собой. То, как он поступил с ней, неразрывно связало их. Так будет, пока они живы. Он в долгу перед ней и не сможет искупить свою вину никакими деньгами. Он желал получить прощение и знал, что никогда не получит его. Он недостоин прощения.

Ну а зачем он задает ей столько вопросов? Ему интересно узнать о ней все и понять ее. И главное – его обуревает желание обладать ею. Женщину, которая никогда больше не будет принадлежать ему, он хочет, как никакую другую.

Так, похоже, в тишине кареты его мысли устремились в опасном направлении.

– Виктория, – поспешил он прервать затянувшееся молчание, – расскажите мне о своих родителях.

Она вскинула голову и хмуро взглянула на него:

– Не о чем рассказывать. Отец был пекарем. Он умер, когда мне исполнилось три года. Мать зарабатывала, чем придется, потом заболела. В семь лет я осталась одна.

– Кто о вас заботился?

– Хозяйка дома, в котором я жила. – Виктория опустила взгляд туда, где из-под мехового покрывала выглядывали ее туфли.

– Это она заставляла вас продавать апельсины?

– Миссис Перкинс делала что могла.

– А именно?

– Она обучила меня воровскому ремеслу, чтобы я снабжала ее средствами к существованию, – еле слышно ответила Виктория. – Я должна была обчищать чужие карманы, иначе она выгнала бы меня из дома.

– До чего же бессердечной должна быть женщина, чтобы посылать девочку на улицу добывать для нее деньги, – процедил Энтони, испытывая желание что-нибудь немедленно сломать.

Виктория презрительно рассмеялась:

– Сомертон, вы не так наивны. И прекрасно знаете, что случается с девочками, которым негде жить. Воровство спасало меня. Я отлично справлялась со своим делом. А взамен получала крышу над головой и еду, чтобы не умереть с голоду. Мне повезло. Большинство уличных воришек, таких же мальчишек и девчонок, как я, и мечтать не могли о том, что было у меня.