Катя задумалась. Нет, она не оставит аспирантуру… Наоборот, работа в школе даже поможет.
— Я с удовольствием, Константин Семенович! — наконец ответила она и как всегда покраснела. — Только нужно посоветоваться с папой. Такая уж у меня привычка… Думаю, что он не будет возражать.
— Неплохая привычка! — похвалил Константин Семенович.
44. Кулинар
— Привез! — объявил Архипыч, появившись в кабинете. — Мастер высшего сорта… Но туша!
— Что за мастер?
— Кулинар! Бычагин из «Нарпита», помните, рекомендовал. Между прочим, сам собирался не сегодня-завтра заглянуть.
— Прекрасно! — обрадовался Константин Семенович. — Давай его сюда. Как зовут?
— Иван Иванович.
— А с Бычагиным нужно крепче связаться. Он много может для нас сделать. Человек, кажется, деловой.
— Фронтовик!
— О своей дочери ничего не говорил?
— Сказывал, что вы обещали принять.
— Всё правильно! Ну, зови кулинара.
— Не напугайтесь…
Предупреждение Архипыча имело основание. Иван Иванович оказался невысокого роста, но в ширину таких необъятных размеров, что в первый момент действительно мог испугать. Глыба, а не человек! Если бы скульптор вылепил такого из глины, его бы обвинили в абстракционизме или в том, что он работает в манере наивного, детского творчества. Бритая круглая голова с маленьким носиком и узкими глазами не имела шеи, а сидела прямо на плечах, как у снеговика. Пухлые руки, короткие толстые ноги. Самым странным в этой фигуре было то, что полнота распределялась равномерно по всему телу. Даже живот особенно не выпирал.
— Вот, Константин Семенович… Великий мастер поварского дела. Кулинар на все руки!
От такой характеристики на лице Ивана Ивановича появилась довольная улыбка, и Константин Семенович невольно вспомнил изображение луны на рисунках своей дочери.
— Очень рад! — сказал он, протягивая руку. — В школе и должны работать только первоклассные мастера. Садитесь, Иван Иванович!
Толстяк оглянулся, увидел стул и, пошатав его за спинку, передвинул к столу.
— Как бы не сломать, — застенчиво пояснил он высоким тенорком. Стул заскрипел, но выдержал.
— Вы работаете где-нибудь? — спросил Константин Семенович.
— Теперь нет. На пенсию ушел.
— Сколько же вам лет?
— Шестьдесят четыре.
— Вот уж не сказал бы! — удивился Константин Семенович. — Вам и пятьдесят не дать.
— Могу открыть секрет, — всё с той же застенчивой улыбкой сказал толстяк. — Дело в нервах. Не придавайте большого значения мелочам жизни, и вы, сохранитесь.
— Что ж… спорить не буду, — согласился Константин Семенович. — У вас большая семья, Иван Иванович?
— Теперь мы вдвоем с женой. Дети живут своей жизнью.
— Вам говорил Андрей Архипыч, что мы задумали?
Толстяк всем корпусом повернулся к Архипычу и, убедившись, что он тут, усмехнулся:
— Говорил. Только я думаю, что он маленько прибавил. Николай Афанасьевич Бычагин тоже фантазировал… Но я сомневаюсь. Одно дело кое-чему научить детей… Чтобы они имели представление, чтобы не считали, что булки на деревьях растут, — это я понимаю… А вот начать производство…
— Правильно вам говорили, — подтвердил Константин Семенович.
— Да? Значит, всё-таки производство? — переспросил Иван Иванович. — А зачем?
— Чтобы дать о чем-то представление, Иван Иванович, достаточно одной-двух экскурсий на хлебозавод. А мы хотим не только учить детей, но и воспитывать. И главным образом — воспитывать. Видеть и знать мало, Иван Иванович. Нужно, чтобы дети понимали и умели. Нужно дать им навыки и привычки. — Константин Семенович подумал и прибавил: — А кроме того, нам нужны и прибыли. Деньги, заработанные своими руками, хорошая штука, влияют на сознание… Как вы считаете?
— Безусловно влияют, но по-разному…
— Тоже верно. От вас и будет зависеть, чтобы влияние было в нужном направлении. Так?
— Безусловно. Но сейчас я вам ничего определенного сказать не могу, товарищ директор. Нужно посмотреть…
— Помещение?
— И помещение… и вообще возможности. Производство производству рознь. Николай Афанасьевич обещал всячески помочь. Он человек слова. А кроме того, тут вопрос особый. Вопрос, так сказать, самолюбия. Дело в том, что у нас много внимания уделяют металлистам, шахтерам, транспортникам. А нарпитовцы, торговые работники — вообще… на десятом месте. Это, прямо скажем, — обидно. Вот почему ваша идея по душе пришлась Николаю Афанасьевичу. Мы можем на него рассчитывать. А дело нелегкое… Производство сейчас требует механизации. Не вручную же детям тесто месить. Силенки не хватит. Стало быть…
— Очень рад, что вы так думаете, Иван Иванович. С моей стороны никаких помех не будет. Организуем хорошее производство — ну, скажем, такое, как при коммунизме!
— Вон вы куда! — засмеялся толстяк. — Не рано ли? Да и вообще… Я не знаю, какое оно будет при коммунизме.
— Самое совершенное?
— Раньше некоторые болтали, что при коммунизме люди таблетками должны питаться, — подал голос молчавший до сих пор Архипыч. — Проглотил одну таблетку — и неделю сыт. Я думаю, что такая фантазия от худосочия в мозгах. Если ты, Иван, не знаешь, как будет при коммунизме, то спрашивай меня. Я знаю.
— Вот и отлично! Так и решили! — с удовольствием выслушав Архипыча, заключил беседу о коммунизме Константин Семенович. — У меня к вам, Иван Иванович, только одна просьба… или даже требование: делать всё должны дети. Решительно всё! От самой черной работы до самой тонкой. Учите их, помогайте, советуйте, но не опекайте. Фабрика-кухня нужна не столько для обслуживания ребят, сколько для обслуживания ее ребятами. Они хозяева!.. Посмотрите, какую они уже проделали работу: пыльный и грязный склад вычистили до блеска и очень этим гордятся. Я очень рассчитываю на вас как… ну как на воспитателя! Придут матери. Разные матери… без родителей не обойтись… И некоторые из них могут перехватить инициативу и освободить детей от непосильной, по их мнению, работы. Так вот, надо, чтобы этого не случилось.
— Не только матери. Среди учителей тоже такие нянечки есть, — вмешался Архипыч.
— Когда вы рассчитываете пустить производство? — спросил толстяк.
— К первому сентября.
Константин Семенович ждал возражений, но Иван Иванович только покачал головой и начал задавать вопросы:
— Работать будет постоянная бригада?
— Нет. Работать будут старшие классы, начиная с восьмого, один раз в неделю.
— Сколько человек?
— Самое меньшее тридцать.
— Кто будет ведать учетом?
— Они же.
— Куда будем девать готовые изделия?
— Продавать. У нас мощные шефы. Откроем у них на заводе палатку… или в буфете…
— Дети сами будут торговать?
— А почему бы и нет?
— А не рискованно? — прищурился, как для стрельбы, Иван Иванович.
— А без риска мы никогда никого не воспитаем, Иван Иванович. — Я понимаю, чего вы боитесь. Деньги в руках!.. Могут утаить, обсчитать, обвесить… Да, такие случаи возможны, и будут, но бояться их не стоит. Чтобы воспитать настоящего человека, нужно его не изолировать, а сталкивать с жизнью и закалять. Правильно поставленная советская торговля должна воспитывать очень хорошие качества.
— Приятно слышать умные слова.
— Конечно, как говорят: «У хлеба не без крох», — продолжал Константин Семенович, пропустив мимо ушей похвалу, — но без доверия мы никогда не воспитаем честности.
— Доверяй и проверяй! — заметил Архипыч. — А у иных повелось — никому не доверять. Тут одна учительница шуметь было начала: что, говорит, вы делаете? А я как раз решетку у вешалки собирался снимать. У вас, говорит, всё разворуют!
— Что за учительница?
— Не спросил фамилию. Востроносая такая, а вместо волос — пакля…
— Лизунова! — сразу догадался Константин Семенович.
— Может, и она. Не знаю! — проворчал Архипыч. — Так вот она как о детях судит! Заранее всех ворами определила.
— Ну довольно о ней! — остановил Архипыча директор и снова обратился к Ивану Ивановичу: — Сейчас вы познакомитесь с нашими девочками… С Клавой Ивановой, председателем комитета. Помогите ей составить списки оборудования, посуды… Девочки, наверно, в столовой?
