— Он считает, что мы все должны стоять перед ним на задних лапках. Мало каши ел…
32. День продолжается
Мария Васильевна ушла обедать, а летчик по-прежнему сидел над бумагами и что-то прилежно выписывал себе в блокнот. Директор был в своем кабинете.
— Как дела, Михаил Петрович? — громко спросил он.
— Да вот в-видите, занимаюсь рекогносцировкой… Д-документов много… А вы?
— Я тоже с документом вожусь. Приемо-сдаточный акт готовлю. Может быть, устроим перекур, сходим куда-нибудь перекусить?
— Да нет… я некурящий. Надо з-закончить. У меня такое правило.
— Хорошее правило, — подхватил Константин Семенович, выходя из кабинета и потягиваясь. — А почему вас так рано демобилизовали, Михаил Петрович? Вы же еще не старый.
— Ничего не поделаешь. Износились какие-то ц-центры, — летчик постучал карандашом себя по виску. — На испытаниях свалился со стула… Мы регулярно проходим медицинские комиссии и испытания.
— Но может быть, это временное?
— Да нет уж… т-теперь конец. Всё, что мне положено господом богом, отлетал, — с горькой иронией проговорил летчик. — Между прочим в списке родителей нашел двух знакомых. С одним из них служил в армии, до войны… З-затем вот еще какая штука, Константин Семенович… Вы знаете, с-сколько ребят растут без отцов?
— Точно не знаю… Процент безотцовщины в среднем одинаков для всех городских школ.
— В чем дело, Константин Семенович? Ну в старших классах понятно: многие отцы п-погибли на войне. Но там и процент выше. А в младших? Они же родились после войны! С-сидел вот… и думал.
— Ну и до чего же вы додумались?
— Н-не знаю… н-не могу сказать. А вы знаете?
— Знаю. Во многом это результат воспитательной работы.
— В-вот, вот! Я тоже думал что-то такое… Отцы этих детей р-родились в наше время… Черт знает, что!.. А кто должен нести ответственность за такое явление?
— Ответственность за безответственность? — шутливо переспросил Константин Семенович. — Все понемножку. Сложный это вопрос, Михаил Петрович. На голодный желудок нельзя заниматься такими проблемами. Надо пообедать. Пойдем. Недалеко от нас я видел столовую…
В школе стояла тишина. Ребята разошлись по домам на обед, но из глубины коридора гулко доносились взрывы звонкого смеха и что-то вроде перебранки.
— Слышите? Это они уже осваивают свою фабрику-кухню, с улыбкой сказал Константин Семенович, прислушиваясь к шуму. — Нетрудно представить, что там происходит…
— А что?
— Играют в столовую. Слышите, как им весело?
Константин Семенович не ошибся. Девочки действительно играли в столовую и очень веселились. Виолетта Макарова взяла на себя роль обедающей, а Фаина Селезнева официантки.
— Это не столовая, а какая-то тошниловка! — возмущалась Виолетта, бегая по залу. — Я всё зубья здесь поломала! Где жалобная книга! Кто у вас повар? На мыло таких поваров!
Фаина, тараща испуганно глаза, еле поспевала за ней. В руках она держала битую тарелку, на которой лежал кусок хлеба. Хлеб часто падал. Фаина поднимала его, наспех вытирала о юбку и снова клала на тарелку.
— Не беспокойтесь, пожалуйста. Всё в порядке! Всё хорошо! Попробуйте вот это блюдо, — угодливо твердила она. — Самый первый сорт… Аля-пуаля… Дюшес поджаристый!
— Что? Не желаю! Жалобную книгу! И живот болит… И челюсти свело!..
На подоконнике сидели зрители и от всей души смеялись. Особенно громко и заразительно хохотала Поля. От смеха она свалилась с подоконника и, присев на корточки, стонала:
— Ой, лишеньки… ой, умру! Ты поплюй, поплюй еще! — подсказывала она, когда Фаина вытирала подолом упавший хлеб, и снова хохотала, захлебываясь и повизгивая.
Виолетту поощрял успех. В голосе ее вдруг появились новые интонации. Не переставая возмущаться и по-прежнему выкрикивать короткие фразы, она изменила походку, жесты, и сразу стало видно, что изображает она теперь сердитую мамашу.
— Это что за мода! Кто вам разрешил эксплуатировать младенцев? Ребеночкам нужно еще соску сосать, а вы их уборщиками сделали? Я не позволю! Фи, как тут пахнет! Сколько тут всякой грязи! Прекратить это безобразие! Где мой ребеночек? Что вы с ним сделали?.. Я не какая-нибудь! Я жена главного начальника… Я… Я… — Дальше у «Леонтьевой-мамаши» не хватило слов, и она остановилась.
Фаина растерялась. Неготовая к резкой перемене роли, девочка не знала, кого она должна сейчас изображать, и сначала вместе со всеми захлопала в ладоши, но быстро нашлась.
— Мамаша, не волнуйтесь! — вдруг заговорила она низким успокоительным голосом хорошо известной всем учительницы и медленно «поплыла» к Виолетте. — Ваш ребеночек абсолютно цел и невредим. Абсолютно!.. У него даже усы растут. Нельзя же так!
Поля всплеснула руками, взвизгнула и закатилась теперь уже беззвучным смехом.
Константин Семенович, стоявший в дверях, сделал знак летчику и, не желая мешать девочкам, тихо направился к вестибюлю.
— Вот разошлись-то! — сказал Михаил Петрович.
— Да. Настроение сильно приподнятое. Дурачатся… — с улыбкой произнес Константин Семенович. — Как телята на лугу…
— Кого-то передразнивают?
— Наверно, кого-нибудь из учителей. Заметили, какая у нее стала походка, жесты, и все узнали… Способная девочка.
— А вы считаете это н-нормальным, Константин Семенович? — осторожно спросил летчик.
— Такой смех? Ну, конечно. Смех — это здоровье… Лучше всяких витаминов.
— Нет, я имею в виду д-другое… Повод для смеха! Они высмеивают учительницу…
Константин Семенович насторожился. Они вышли в пустой вестибюль и остановились.
— Ну так что? — спросил он.
— М-многие считают, что такое н-неуважительное отношение к старшим… — летчик замялся, подбирая нужное определение. — Нехорошо и… как бы сказать… роняет достоинство человека?
— И что же я должен был сделать по-вашему?
— Н-не знаю.
— Войти к ним и с возмущением прекратить недозволенное веселье? — спросил он. — Прочитать нотацию. А может быть, и наказать виновниц?
— Ну, зачем же…
— А как бы вы поступили на моем месте?
— Я? М-мне трудно представить себя на в-вашем месте. Ведь я не педагог.
— Мы все бываем педагогами. И не только родители… Позвольте, но ведь вы офицер и всё время занимались воспитанием!
— Ну, в армии д-другое дело.
— Не вижу разницы.
— Там взрослые люди.
— Ну так что? Методы другие, но законы одни. Терпимое отношение к шутке, к дружескому шаржу нужно воспитывать везде. В школе, в армии, в жизни.
— С-совершенно согласен.
— Очень рад. Честно говоря, вы меня немного напугали, — сознался директор. — Председатель родительского комитета будет задавать тон…
— Нет, нет. В-вы меня не так поняли, Константин Семенович, — заволновался летчик. — Я и сам не выношу ханжества. Как раз в армии у меня были такие столкновения… Потому я и з-затеял разговор…
Кончился перерыв на обед. Детей заметно прибавилось и в помещении и на пустыре. Соскучившиеся за лето друг по другу, школьники словно с цепи сорвались. Суетятся, бегают с места на место, затевают игры. Кое-кто из вновь прибывших и еще не разобравшихся в том, что происходит в школе, стоят группами в сторонке и, переговариваясь, наблюдают. Другие бродят по зданию, не зная, к чему приложить свои силы.
Мальчики быстрее находят дело по душе и «оседают», главным образом, на пустыре строить собственный стадион хочется чуть ли не всем.
Девочки не так решительны, и прежде чем взяться за работу, расспрашивают, думают и сомневаются.
Игры и шалости иногда кончаются не совсем весело. Вот кто-то подставил ножку пробегавшему мимо мальчику, и тот растянулся на земле, и не только перемазался, но и поставил на лбу шишку. В другом месте устроили «кучу малу».
Кто-то из маляров не может пропустить мимо проходящих или любопытных, чтобы незаметно не мазнуть белилами… Наконец, виновника обнаружили.
— Вот, Константин Семенович… этот тип безобразничает. Всех перемазал! — пожаловался Артем Китаев, притащив за шиворот испачканного краской худенького востроносого пятиклассника.
