Константин Семенович видел засунутые в самую глубину ящика корешки двух книг, но не решался их трогать: пускай Уваров сам разбирает «находку». Увидел и пачку долларовых бумажек, лежавшую под книгой.

— Доллары, — медленно произнес Виталий Павлович. — Зачем?

— Ну, если он собирался побывать за границей, то это самая ходовая валюта.

— Понятно! — вздохнул Уваров-отец.

Дошла очередь и до книг. Обе были напечатаны в Берлине, и при одном взгляде на название — «За железным занавесом» и «Свободный мир» — было ясно, что издавали их не в демократическом секторе.

Книги доконали отца. Вынув их из ящика и прочитав названия, Виталий Павлович грузно сел на стул, опустил голову и весь как-то обмяк.

— Не надо отчаиваться, Виталий Павлович. — Это не самое страшное, — обратился к нему Константин Семенович. — Мы не нашли ни бесшумного пистолета, ни яда, ни симпатических чернил… Всё это он мог бы получить и привезти потом… Его бы обработали там…

Уваров поднял голову, и в глазах его Горюнов увидел такую тоску, что пожалел о сказанном. Лучше было оставить его одного.

— До свиданья, Виталий Павлович, — как можно теплей попрощался Горюнов. — Постарайтесь взять себя в руки. Повторяю — еще не всё потеряно!

— Да, да… может быть… — бессознательно проговорил Уваров. — Всё может быть…

Он забыл, что ему, как хозяину, следует встать и проводить гостя до двери.

На стадионе уже шла работа, когда Константин Семенович и присоединившаяся к нему по дороге стайка ребят остановились возле школы.

Бульдозер проделал огромную работу, и сейчас по выровненной площадке школьники, со шнурком и колышками, размечали беговую дорожку. Работающих было немного, но директор сразу услышал и узнал голос Жени Байкова.

— Возьми правей! От меня правей! — кричал он, присев на корточки. — Что ты делаешь? Алиса, покажи ему, где правая рука! Вот! Еще немного! Еще!.. Та-ак! Колоти!

Солнце поднялось еще невысоко и отбрасывало длинные тени. Неподалеку от угла здания, контражуром, как говорят фотографы, четко вырисовывались силуэты двух юношей в узких брюках и в рубахах навыпуск. Засунув руки в карманы, они в независимых позах, расставив ноги на ширину плеч, наблюдали за работающими. Рядом с ними стояла девушка.

— А что это за ферты? — спросил Константин Семенович.

— Ферты! — со смехом повторил один из мальчиков. — Это тоже наши, Константин Семенович. Старшеклассники.

— Что-то они мало похожи на школьников.

Сбоку подошли Клим и Моника. Поздоровавшись с директором, начальник штаба доложил, что школьный патруль почти весь собрался и что все дежурные на сегодня назначены.

— Клим, что это за ферты? — спросил мальчик, когда доклад был окончен. — Одного я знаю: Логинов из десятого «б».

— А второй Свищев Юра. И Галя Хлынова, — сказал Клим и шепнул директору: — Уваровские прихвостни.

Константин Семенович сделал вид, что не придал особого значения последней фразе.

— Пройдемте ко мне, товарищи! — пригласил он своих помощников. — Есть небольшой разговор.

Вчера вечером привезли несколько новых вешалок, составили их в вестибюле, и сейчас воздух здесь был насыщен приятным запахом хвойного выструганного дерева.

В канцелярии орудовала Поля со щеткой, тряпкой и ведром.

— Здравствуйте, Константин Семенович!

— Здравствуйте, Поля. Андрей Архипыч пришел?

— Они поехали куда-то насчет нашей столовой, с девочками, — с готовностью сообщила нянечка, отпирая дверь в кабинет директора. — Бают, что нам кухонные машины установят. Будто они сами тесто месят и мясо мелют. Как в кино!

Пропустив вперед Клима и Монику, Константин Семенович закрыл за собой дверь и жестом пригласил их сесть на стоявшие возле стола стулья.

— До начала учебного года осталось немного, а комсомольский актив плохо дает о себе знать, — начал он, проходя на свое место. — О причине я догадываюсь, но это слабое утешение. Нам нужно что-то предпринимать. Что, если завтра вечером собрать всех, кого можно, кто в городе, и поговорить откровенно, по душам? Тем более, что у нас в школе ЧП.

— А что случилось?

— Арестован Уваров.

— Ка-ак арестован! — ахнул Клим.

Наступила пауза. Константин Семенович посмотрел на сильно побледневшую девушку и невольно отвел взгляд в сторону.

— Пока что особенно распространять эту новость не стоит, — барабаня пальцами, предупредил он, — От имени штаба напишите повестки. Там-то и тогда-то собирается чрезвычайное совещание актива комсомола школы. Подчеркните слово чрезвычайное, или лучше поставьте сверху ЧП. Вы поняли, товарищи?

— Да… но я всё еще не могу очухаться… Уваров арестован! За что? — спросил Клим.

— Если над ним будет суд… если появится какая-то возможность, я постараюсь, чтобы вы присутствовали. В крайнем случае, приглашу следователя, и он сделает сообщение. А сейчас назовите мне фамилии его друзей. Наиболее близких друзей.

— Близких друзей у него, кажется, и не было, Константин Семенович, — не задумываясь ответил Клим. — Он всегда держался особняком.

— Тем лучше! Но только что вы бросили фразу — «уваровские прихвостни».

— Ах, эти ферты… А почему вы их назвали фертами, Константин Семенович?

— Ферт — старинное название буквы «эф». Если человек держит руки в карманах?..

— Понятно! — со смехом сказал Клим. — Эти ферты последние годы действительно держались около Уварова… Подлизывались к нему и, как бы это сказать… подхалимничали! Но он с ними, по-моему, не очень церемонился.

— Они комсомольцы?

— Да-а! Логинов и Хлынова активисты. А Свищев у них на побегушках.

— А кто еще?

— Ну… кто еще? — в раздумье повторил юноша, — Моня, среди девчонок у него много поклонниц? — спросил он и, взглянув, теперь уже на покрасневшую девушку, смутился. — Сразу как-то не сообразишь, Константин Семенович, — пробормотал он и, покрутив пальцем около виска, закончил: — Пошуровать надо.

Директор не стал допытываться и выяснять, почему так резко менялась краска на лице Моники и почему смутился Клим. «По всей вероятности, мой вопрос бестактен, — подумал он, — если она когда-то тоже была в числе таких поклонниц».

— Ну, хорошо, «пошуруйте», — сказал Константин Семенович. — На комсомольском собрании жду от вас прямого, откровенного и смелого выступления. Так? А сейчас за дело, товарищи! — сказал он, поднимаясь из-за стола. — И попросите, пожалуйста, ко мне… этих фертов…

У Юры Свищева по-детски пухлые губы, широко открытые, светло-серые глаза и слегка вздернутый нос на круглом лице. Миша Логинов годом старше, но почти на голову выше Свищева. Над губой у него уже наметились усики. Прямой, открытый взгляд внимательных глаз, небольшой и очень правильной формы нос делали его привлекательным. Но всё портила одежда. На обоих были надеты чрезмерно узкие, хотя и хорошо сшитые брюки зеленого цвета и полосатые, с короткими рукавами рубахи навыпуск. Впечатление какой-то фальшивости, чего-то чужого, наносного усиливалось еще их манерой держаться. Оба так и вошли в кабинет директора, не вынимая рук из карманов.

— По-вашему приказанию явились! — нехотя произнес Логинов, чуть отставляя правую ногу.

Константин Семенович нахмурился.

— Приведите себя в порядок! — приказал он.

Логинов, а за ним и Свищев сразу поняли, о чем говорит директор и, без всякого протеста, вытащили руки из карманов.

— Вам никогда не приходилось видеть седло на корове? — серьезно спросил Константин Семенович.

— Нет, — ответил Свищев и засмеялся.

— Жаль! Весьма поучительное зрелище. А где Хлынова?

— Она там, в канцелярии. Жук сказал, что вам не понравились наши узкие брюки? — с ленивой улыбкой спросил Логинов.

— Ваши брюки меня очень мало волнуют. Это дело вкуса. Вкус же обычно определяется внутренним содержанием человека.

— Если оно есть, — проговорил Логинов.

— Да. Если оно есть. Если это не пустое, бездумное подражание.