Константин Семенович, как и другие работники милиции, прекрасно понимал, что такая забота и мягкотелое отношение прокурорши к правонарушителям не только не пресекают, а скорее поощряют детскую преступность.

Чувствуя полную безнаказанность, дети еще больше распускаются. Они видят, что прокурор неожиданно оказался доброй тетенькой, понимают, что в милиции их не смеют тронуть, знают, что в колониях отлично кормят, одевают, учат. Ребята в колонии «свои в доску», и живется там весело.

Нет! Детские пороки, воровство, хулиганство необходимо пресекать в самом начале, в зародыше. Очень важно, чтобы несовершеннолетним преступникам, впервые попавшим в милицию, не захотелось бы попасть туда вторично.

— Ну вот, Алексей Николаевич! Поговорили мы с Петуховым по душам. Теперь я не знаю, что мне и делать? — с искренним огорчением сказал Константин Семенович. — Парень в общем, действительно, неплохой. Душа у него еще не прогнила. А прокурор… Ты же сам знаешь, какой он… Он не посмотрит, что Максим первый раз пошел на такое позорное дело. Факт кражи налицо… и кончено!

— Да… — со вздохом согласился Глушков. — Прокурор строг. Он, конечно, не будет ни с чем считаться… Под суд, и весь разговор!

— Вот именно… Отправят его в колонию, и совсем пропадет Максим!

Петухов завертел головой от одного следователя к другому, и в широко открытых его глазах появился ужас.

— Дяденька… не надо… отпустите меня домой… — со слезами заговорил он. — Я никогда больше… Я вам верно говорю… Честное пионерское!.. Отпустите домой…

— Замолчи! — резко остановил его Константин Семенович и, немного помолчав, строго продолжал: — Ты думаешь, мы можем нарушать из-за тебя закон? Ошибаешься. Алексею Николаевичу нравится, что ты любишь голубей и вообще животных. Я тоже юннатов люблю… Но вопрос о тебе должен решать прокурор. Он будет обвинять. Именем закона!

Все эти слова падали на рыжую голову, как тяжелые удары. Мальчик совсем съежился.

— А знаешь, Константин Семенович, я думаю, что насчет голубей нужно всё-таки сказать прокурору, — в раздумье проговорил Глушков. — Затем нужно сказать о том, что он чистосердечно раскаялся и сознался.

— Их же на месте поймали. Как тут не сознаться!!

— Ну, всё-таки… На допросе не путал, не врал. Мальчишка правдивый… Затем, если мы с тобой поручимся…

— А ты можешь за него поручиться?

— Не знаю… Вообще-то, кажется, ему стоит поверить.

— Максим, если мы за тебя поручимся — не подведешь? — спросил Константин Семенович.

— Нет… Не подведу. Вот, что хотите… — торопливо забормотал мальчик.

— Честно?

— Вот честное-пречестное слово! Я даже землю буду есть…

— Ну ладно. Попробуем поручиться.

— Попробуйте, пожалуйста! Вот увидите — не подведу. Я и учиться буду только на пятерки…

— Довольно болтать! Алексей Николаевич, забери его.

— Идем, что ли, Максим, — со вздохом сказал Глушков, направляясь к выходу.

— Куда?

— То есть как куда? В камеру, за решетку. Будешь сидеть, пока решается твоя судьба.

Ни слова не говоря, Петухов с поникшей головой поплелся за следователем.

В дверях они чуть не столкнулись со Щербаковым. Глаза сотрудника блестели, а на губах играла многозначительная улыбка.

— Ну, Константин Семенович, вы угадали! — сказал он, шумно садясь возле стола. — Действительно, поджидал. И по всему было заметно, что молодой человек сильно нервничал.

Предвкушая какое-то удовольствие, Щербаков потер руки, а затем хлопнул себя по коленям:

— Так вот! Вы говорили, что зовут его Олег?

— Да.

— Никак нет. Зовут его не Олег, а Игорь. А сейчас вы, наверно, еще больше удивитесь! Знаете, как фамилия этого субчика?

— Ну?

— Уваров. Игорь Уваров!

— Неужели? Сын Виталия Павловича Уварова?

— Да, да! Представьте себе, что именно сын того самого Уварова. Красивый такой юноша, чистенький, откормленный, но, судя по некоторым данным, высокомерный… Чувствует за своей спиной папашу.

— Н-да! Действительно неожиданность, — задумчиво произнес Константин Семенович. — Чем дальше в лес…

— Тем больше ягод! — со смехом договорил Щербаков, закидывая ногу на ногу. — У вас это часто бывает. Поодиночке вы не таскаете. Уж если закинете невод, непременно рыбку зацепите. Да еще какую… Осетровой породы!

— Неожиданность, неожиданность… — снова повторил Константин Семенович и, повернувшись к уполномоченному, попросил: — А теперь расскажите, пожалуйста, всё по порядку, как вам удалось установить его фамилию?

— А ничего особенного, Константин Семенович!

— Он вас не заподозрил?

— Ну что вы! Да он меня и не видел. Встретил он эту Волохову на дороге, недалеко от дома. Поджидал напротив. Там небольшой садик. Я его издали заметил. Смотрю, молодой человек дорогу переходит… Э-э, думаю, не иначе, как на ловца и зверь бежит… Так и получилось. Подошел к Волоховой, поздоровался и проводил до подъезда. О чем они там разговаривали, один аллах ведает. Потом отправился домой. Куда он отправился, я выяснил позднее, а сначала всё время искал повода, как бы к нему прицепиться. Всё ждал случая, может, улицу наискосок перейдет или что другое… К счастью, под воротами дома, куда он свернул, дворник стоял. Вижу: дворник поздоровался, итак, знаете ли, почтительно. Вот этот самый дворник и доложил мне подробности… — Щербаков вырвал из маленького блокнота листок и положил на стол. — Вот, пожалуйста, адрес.

— Спасибо! По дороге он никого не встретил?

— Нет. Домой шел быстро. Торопился. А вы, я вижу, не очень обрадованы?

— А чему тут радоваться? — со вздохом проговорил Константин Семенович. — Отец — крупный, талантливый работник. Умница, организатор, а за спиной у него…

— Кто же виноват?

— Кто виноват? — медленно переспросил следователь. — Не знаю. Пока что ничего не знаю… Не будем делать поспешных выводов.

— Понимаю. Вы полагаете, что отец занят с утра до вечера, часто в разъездах, на совещаниях… И, конечно, где уж там — воспитывать сына. Некогда! Объективные причины! — горячо заговорил Щербаков. — Удивительное дело! Чем больше отцы зарабатывают, тем хуже у них дети.

— Дети портятся не потому, что родители много зарабатывают, а потому, что их неправильно воспитывают. Эта самая Волохова, которую вы провожали, на свое богатство пожаловаться не может… А сын у нее избалован…

— Вот я и говорю — кто виноват?

— Я не защищаю Уварова. Просто мне досадно за этого человека, и если говорить откровенно, то и жаль его.

Вернулся Глушков. В руках у него был поясной ремень и старенький перочинный нож Петухова.

— Напугали мы здорово парнишку! На всю жизнь запомнит! — сказал он, кладя на стол отобранные вещи. — Если бы эту сцену видела наша прокурорша, попало бы нам с тобой здорово! Ну, а что с Волоховым? Привести, Константин Семенович?

— Сегодня у меня особый день… но допрашивать придется. Ничего не поделаешь. Тем более что нашли автора, — сказал Константин Семенович.

— Алексей Николаевич, знаете, кто у них в группе? — спросил Щербаков. — Игорь Уваров. Слышали, конечно, такую фамилию? Папаша — человек известный…

— Вот как! Ты думаешь, сынок тоже ларек грабил?

— А что?

— Нет. Тут что-то другое… ты хоть и «опер», а нюх у тебя неважный. Тут не ларьком пахнет. Читал, что он ему наколол?

— Нет.

— Можно его ознакомить, Константин Семенович? — спросил Глушков.

— Конечно.

— Читай. Видишь… «Держись на поверхности»… Значит, есть и глубина… Это дело будет посложней. Гошка Блин сразу не расколется. Стреляный воробей.

Георгий Волохов вошел в комнату без всяких признаков смущения, уверенной, развалистой походкой, словно он делал кому-то одолжение. Остановившись посредине комнаты, он огляделся и, увидев свободный стул, кивнул головой.

— Сюда? — спросил он сопровождавшего его Глушкова.

— Нет. К нему.

— А что, у тебя квалификации не хватает?