Саймон скомкал салфетку и бросил ее в тарелку. Вечер был безнадежно испорчен.

Часом позже, уже в своем номере, Саймон, мучаясь от подкатившей опять зубной боли, пытался заснуть. В голову лезла всякая чушь, и он никак не мог сосредоточиться на завтрашней лекции. В конце концов, к трем часам утра ему удалось сомкнуть глаза, однако вскоре его разбудил холод. Саймон непонимающе посмотрел на будильник, где веселый кенгуру подпрыгивал между праздничными цифрами пять – ноль – восемь.

За окном глухо грохнуло, отчего стекло тоненько зазвенело. Саймон ступил на холодный пол и, поджимая ноги как от битого стекла, подошел к радиатору.

"Холодный, собака", он прошипел ругательство сквозь зубы и набрал номер портье на терминале. Вместо бодрого лица на экране засветилась надпись "доступ временно ограничен". Секундой позже ему в номер постучали. Недовольно ворча, Саймон поинтересовался:

— Кто там?

— Это портье, – ответил молодой голос за дверью. – Наша администрация просит вас не беспокоиться. Мы выплати неустойку за все неудобства.

— А что случилось, – крикнул Саймон в уже открытую дверь, но там никого не было, и только еще два-три соседа по этажу заспано разглядывали полутемный коридор.

Вопрос Саймона остался без ответа, и он поспешил закрыть дверь.

На улице посветлело. Саймон пытался разглядеть все еще темное дно городского каньона, где скрывалась улица. Там что-то происходило, шевелилась какая-то тёмная масса. Неожиданно внизу блеснула тусклая вспышка, и здание вздрогнуло.

"Взрыв", догадался Саймон. Теперь он понял, что глубоко внизу улица была перекрыта и на ней копошилась в тени людская толпа. Сам не понимая, зачем он это делает, Саймон стал лихорадочно одеваться.

Лифт не работал, поэтому он потратил немало времени, спускаясь на первый этаж. Холл был пуст. Темно-синий ковролин был смят у самого выхода и явно нуждался в чистке. За зеркальными дверями глухо лязгнуло.

Саймон приоткрыл входную дверь и увидел медленно проезжавший по улице тяжелый армейский танк "Бегемот". В крадущихся сумерках, через сизую гарь он разглядел идущих цепью солдат в "хаки". Неожиданно из-за колонны вынырнул полицейский и, направив ему в глаза свет фонарика, резко спросил:

— Ваши документы!

Саймон залез во внутренний карман и протянул копу идентификационную карту. Только сейчас он заметил в руках полицейского пистолет и осознал свою оплошность – ведь тот мог подумать, что Саймон вооружен, и выстрелить. С такого расстояния он бы не промахнулся.

Полицейский пристально всмотрелся в фотографию, в Саймона и еще раз в фотографию, после чего, взяв под козырек, сказал:

— Мистер Мерфи, будет лучше, если вы пройдете в гостиницу. Здание теперь охраняется, – в подтверждение его слов откуда-то вынырнули человек двадцать солдат и охватили вход цепью.

Половина из них вошла внутрь гостиницы.

— Оцепить все здание, – рявкнул над ухом мегафон, по команде которого с топотом промчалась полурота солдат.

— Что случилось? Переворот? – Саймон не узнал свой голос, таким он был слабым и запуганным.

Однако полицейский вглядывался куда-то в дым и поэтому невпопад ответил:

— Конечно, мистер Мерфи. Солдаты вас проводят.

Саймону ничего не оставалось, как снова вернуться в гостиницу. Мрачный детина с винтовкой М-34 наперевес старательно пыхтел за спиной. Саймон так и не добился от него, что же случилось и, входя в свой номер, сердито хлопнул дверью. Однако мрачный потомок гориллы, судя по всему, остался сторожить этаж.

Чтобы отвлечься Саймон посмотрел на часы. На них было без четверти шесть. Он включил терминал. По программе шли глупые детские мультики и ни слова о событиях.

"Чип!", позвал Саймон. Тот подозрительно долго молчал. Саймон начал злиться. Неожиданно внизу на улице раздалась пальба и отдаленный рев разъяренной толпы. Он снова выглянул в окно: стало совсем светло, но разглядеть что-то внизу было невозможно. Дым тяжелыми черными клочьями наползал от перекрестка. Минут пять Саймон напряженно вглядывался в происходящее, но тут его отвлек частый топот на лестнице. Он услышал, как кто-то яростно заколотил в дверь. Затем стук еще приблизился. Казалось, некто пытается вломиться во все двери по очереди. Наконец частые удары посыпались в дверь Саймона. Он тупо стоял и смотрел в окно. На лестнице раздались новые шаги, приглушенные крики и тупой звук выстрела. Что-то с шумом повалилось. Затем Саймон услышал звук, как будто перетаскивают что-то тяжелое.

— Еще одного поймали, – отчетливо услышал он.

Только сейчас Саймон почувствовал, что его лоб покрыт холодной испариной. Он бессмысленно взглянул на терминал. До него не сразу дошли слова диктора, чуть раньше он приглушил звук:

— ...На данный момент последний очаг сопротивления около гостиницы "Трайдент" подавлен. Как ни странно, это был первый за последние тридцать лет бунт, направленный против евгенической программы "Ноев Ковчег". Никто из сотрудников ведомства не пострадал...

Диктор заливался соловьем, однако перед глазами Саймона остался только кадр: женщина, в руках которой плакат с его – Саймона – фотографией и жирной надписью "Убийца!".

Как будто со стороны он увидел свою руку, тянущуюся к коммуникатору и голос, заказывающий билет до Брюсселя.

До самого отлета он больше не сомкнул глаз и лишь лежал, бесцельно глядя в потолок. Саймон был потрясен и раздавлен. За пару часов до начала лекции он позвонил руководителю Сиднейского сектора и попросил отменить лекцию, заявив, что в условиях волнений он отказывается от соглашения и требует выплатить неустойку за моральный ущерб и отсутствие должной охраны. Глава центра рассыпался в извинениях, но Саймон, сославшись на обратный рейс, попрощался и выключил терминал.

Аэротакси быстро довезло его до аэропорта, где под охраной Саймон был доставлен минуя контроль прямо в салон. Через четверть часа стратоплан уже летел в Брюссель.

В салон вышла стюардесса как две капли воды похожая на ту, что была в рейсе на Сидней. Она весело прощебетала о том, что через двадцать минут будет невесомость, и попросила не забывать о ремнях.

Саймон довольно грубо отказался от предложенного ленча и хмуро уставился в окно. Восточную часть континента заволакивало облачной рябью. Со стороны Большого Барьерного рифа надвигался тайфун. Однако здесь на большой высоте косматое огненное солнце все также беспощадно высвечивало каждую заклепку на крыле. Резкий контраст густой синевы моря и нестерпимой белизны крыла вызывал ощущение нереальности всего происходящего: казалось, что это сон или фильм. Саймон почувствовал, как к горлу подступает тошнота: стратоплан проходил высшую точку баллистической кривой.

"Зачем они это делали?" – эта мысль уже минут двадцать не покидала головы Саймона. Перед глазами стояла то женщина с плакатом, то бравый полицейский, то мордоворот в "хаки". Саймон все также тщетно терзался вопросом о причинах бунта. "Неужели непонятно, что программа создана для их же блага. Чего можно хотеть еще? Неужели того, чтобы расплодились ублюдки? Неужели можно позволить, чтобы каждый имел сколько угодно детей, и самое главное – каких угодно детей? Неужто они собираются сами накормить эту орду инвалидов и больных?", незаметно для себя Саймон разъярился.

"Нет, конечно, они это свалят на плечи государства: раз оно облагодетельствовало их, пусть оно облагодетельствует и их детей. Они же сами себе могилу роют. Китай и так висит непомерной тушей над всем миром. А если позволить многодетные семьи, Китай только числом раздавит нас всех. Ему даже не понадобится оружие. Да уж куда до таких высоких материй этим жалким людишкам! Они в своей жизни ничего, кроме мелодрамы по сети и дешевой рабочей пайки не видели, да и не они это все затеяли. Но тогда кому это могло понадобиться? Ведь простой работяга горазд, только орать, а за ниточки дергает кто-то другой, но кто?"

Саймон не заметил, как стратоплан коснулся взлетной полосы и очнулся только от сильного рывка: заработали тормозные двигатели. От резкого толчка Саймон ткнулся носом в переднее кресло, из-за того, что забыл подтянуть ремень. И хотя стюардесса принесла ему санитарный пакет, белая рубашка была безнадежно испорчена. Сосед по ряду старался не смотреть в его сторону, но Саймону казалось, что почти весь салон стратоплана потешается над его разбитым носом.