Однако высказать все эти соображения он не успел — к ним приблизился Чумейко-Чумайс.

— Кого мы видим? Какие люди! Такие люди — и без охраны? — это была модная среди лимитградского бомонда речовка-приветствие.

— Как это без охраны? — спросила с благосклонной улыбкой Варварек. — Начальник ЛГУРа — это вам не охрана? А федеральный министр со своими братками — тоже вам не охрана? Ах, этот невозможный Анатолий Чукогекович, — и она протянула ему руку для поцелуя.

— А вы знаете, друзья мои, что мы вдвоем с Варварой Степановной являемся авторами метода торговли «ордер на квитанцию», который потом успешно выродился в карточки покупателя? — ударился вдруг Аэроплан Леонидович в воспоминания. — Тогда Варвару Степановну крупно повысили в должности.

— Вот как!? — воскликнул, потирая руки Чумейко-Чумайс. — Нам оригинально думающие люди нужны. Если родится еще какая-нибудь заковыристая мысль в вашей прекрасной головке, непременно поддержим.

— А хотите сходу потрясающее предложение? — загорелась она.

Гриша и Аэроплан Леонидович готовы были разорвать Чумейко-Чумайса за безответственное обещание — придется по его милости слушать какие-то дамские прожекты вместо того, чтобы выпить со знакомыми, особенно влиятельными и потому нужными.

— Мы все — сплошное внимание, — заявил Чумейко-Чумайс, явно издеваясь над ними.

Варварек поначалу понесла ахинею: о том, что каждый перепродавец добавляет стоимость к товару, и эта стоимость, бывает, в несколько раз превышает себестоимость или отпускную цену производителя. Все втроем стали подыскивать повод, как расстаться с Варварьком, однако она вдруг поставила условие Чумейко-Чумайсу:

— Анатолий Чукогекович, обещаете мои предприятия освободить от того, что я сейчас предложу?

— Обещаю, — Чумейко-Чумайс всегда был готов на все и добавил: — Честное капиталистическое…

— Надо ввести налог на эту добавленную стоимость!

— А кто определит, сколько и кто добавил? — спросил Аэроплан Леонидович.

— Какая вам разница: сколько и кто добавил. Главное, чтобы все платили налог на эту добавленную стоимость при покупке товара. А определять величину налога будет правительство.

— Пусть бы платил налог тот, кто добавил эту стоимость, то есть сделал накрутку. Почему кто-то будет накручивать, а кто-то должен платить за это налог? Извините меня, но это чистой воды дамская логика, — с раздражением высказался Гриша.

— Григорий Палыч, я не обижаюсь на вас, хотя бы потому, что вы никогда не ответите на вопрос: а что у нас делается не по дамской логике? Более того, не через известное нижнее место?

— Друзья, — поднял руку Чумейко-Чумайс, прекращая спор. — Я должен вам заметить, что это сильнейший ход. Более того, гениальное предложение: оспорить его невозможно, а понять — тем более. Но платить будут все. Это спасение нашего бюджета. Варвара Степановна, пока я при должности, а буду при ней всегда, ваши предприятия освобождаются от налогов. Более того, вы получите бюджетную дотацию за счет нового налога, назовем его для краткости НДС. Предлагаю выпить за Варвару Степановну, спасительницу бюджета!

Когда они чокались с изобретательницей нового налога, к ним к ним присоединилась Марта Макарьевна. Заговорщицки прищуриваясь и оглядываясь, она вполголоса объявила:

— Мужчины выбирают девушек. А дамы — юношей, — при этом она показала Варварьку глазами на появившихся парней, затянутых в черные фраки.

— А мужчины могут выбирать юношей, а дамы — девушек? — спросил игриво Аэроплан Леонидович.

— Господин министр, у нас все как в цивилизованной Европе! — с гордостью доложила госпожа Коновалова.

— А все-таки мужики — скоты, — с обидой прошипела обойденная их вниманием Варварек.

Такого полного и безраздельного торжества Дьявола и повального осатанения населения, особенно в его руководящей части, Великий Дедка не ожидал. Все, что творилось в стране, напоминало Смуту времен Бориса Годунова, хотя Бобдзедун, как обычно, кочевряжась, заявил, пока в тесном кругу, что он Боб Первый. Если М. Дойчев только оглашал свои сатанинские прожекты, прикрывая их флером заботы о несчастном населении, то банда Бобдзедуна открыто разворовывала страну и грабила население.

Как и требовал Главный Московский Лукавый прежде всего, были отпущены цены. Спекулянты, опережая друг друга, вздули их в сотни и тысячи раз — в считанные недели страна и ее граждане обнищали. Предприятиям нечем было рассчитываться с поставщиками, смежниками, государством и своими работниками. Наступила эпоха обмена продукцией между предприятиями, так называемого бартера, и бесплатного, по существу рабского труда их работников, которым иногда зарплату платили тем, что производили: железобетонные изделия — ими же, уксус — им же, гробы — гробами же…

Поскольку с бартера не взимались налоги, то не на что было содержать армию, в которой офицеры от ежесекундного унижения в печати и электронных средствах массовой информации, безденежья и безнадеги стрелялись, а военнослужащие срочной службы умирали от дистрофии. Когда самые честные офицеры перестрелялись, настала пора мародеров в погонах — без всякого стеснения они торговали оружием, которое попадало в бандитские руки, сбывали за рубеж якобы за бесценок танки, боевые машины пехоты, ракетно-артиллерийские системы, вертолеты и самолеты, боевые корабли. Такую армию стали гнать в шею не только бывшие союзники по Варшавскому договору, но и вчерашние так называемые братские республики по Советскому Союзу.

Но и внутри страны она была нежеланна. Передислоцировалась дивизия воздушно-десантных войск от южного брата в Поволжье. Дивизия находилась в воздухе, когда губернатор приказал закрыть аэропорт и не пускать десантников на свою территорию. И командир дивизии стал слезно умолять столичное начальство подыскать другую губернию, пока у самолетов не кончилось горючее! Великий Дедка, наблюдая эту историю в режиме, как сейчас говорят, on line, все ожидал, что комдив прикажет: «Первый батальон такого-то полка десантироваться, обеспечить посадку самолетов, поймать губернатора и повесить на первом же фонарном столбе!» Не приказал. Да и куда ему приказывать, когда Великий Дедка собственными глазами видел: хоронили ветерана и оркестр стал исполнять гимн Советского Союза, так офицеры из почетного караула стали разбегаться. А ведь тоже принимали присягу на верность СССР.

Не стало денег на здравоохранение и образование, сбережения населения, а это были сотни миллиардов рублей, вполне сравнимых с ньюголдордынскими тугриками, превратились в ничтожные суммы, которые ненасытные и безжалостные власти ко всему прочему еще и заблокировали. Появились голодные и бездомные, беженцы, которым во вчерашних братских республиках велели, если им дорога жизнь, убираться. В считанные месяцы продолжительность жизни упала на полтора десятилетия — да и цена жизни невиданно упала: за год только в столичном регионе совершалось несколько десятков тысяч убийств.

После расчленения Союза местные ханы и губернаторы в погоне за суверенитетом стали провозглашать верховенство своих законов над федеральными. Они боялись упреков со стороны центра, а там не знали, что делать с сотнями тысяч предприятий, которые в большинстве своем остановились. Уровень тех, кто принимал решения, был чудовищным. К примеру, совершал визит исполняющий обязанности председателя федерального правительства в один из регионов и, увидев из окна бронированного автомобиля внушительное бетонное сооружение, воскликнул: «Какие у вас домны большие!» «Это не домны, господин премьер, а элеватор», — пользуясь свободой слова, объяснило местное начальство.

Мгновение ока — и регионально-аборигенное начальство нашло общий язык с бандитами, установило в стране чиновно-криминальный террор. Тут и подоспели чумаучеры на приватизацию бесхозного государственного имущества — террор превратился в криминальную войну, и тысячи братков украсили надгробными гранитными плитами кладбища. Да чтоб надгробье было из темного гранита, с «патретом» на плите непременно торчком — многообразие как в «цинке» с патронами.