Литмир - Электронная Библиотека
Содержание  
A
A

После этого воскресник и попал в разработку подколодных. И сразу же продемонстрировал умение отделять от себя непонятную субстанцию, которая зависла, как спутник над митингом в честь победы забелдомовцев, заставила всех с вдохновением бацать «Мурку». Для обитателей ЦДЛ срочно была составлена деза, что это брат поэта. Когда воскресший гулял там, ему подсыпали все известные яды, но безрезультатно. Не считая того, что в туалете Иван Где-то струей насквозь прожег два финских писсуара по пятьсот долларов каждый.

«Идиоты! Два финских писсуара по пятьсот долларов каждый!» — возмутился Главлукавый тем, что подчиненные подсовывали ему совершенно точные, но абсолютно ненужные факты.

Далее в записке шло описание операции «Варварек». И опять все было перегружено заходами да подходами: ну какой смысл в том, что вместо Ивана Где-то эта прохиндейка повела в загс родного отца? К делу имело отношение то, что Варварек из пистолета выстрелила Ивану Где-то в голову, а пока ждала двоих своих бандитов, чтобы отвезти труп и прикопать на какой-нибудь загородной свалке, поэт как ни в чем ни бывало поднялся с дивана и пошел в ванную комнату зубы чистить. Должно быть, пороховые газы в рот попали. Бездельники, разумеется, информировали и о том, что у Варварька была и его зубная щетка!

В раздражении читал Главлукавый о посещении поэтом бывшего министра Хванчкары в тюрьме, о том, что он способен быть в нескольких местах сразу, неизвестно куда исчезать — в будущее или в прошлое, или в так называемое гиперпространство.

Главлукавый снизошел до того, чтобы посмотреть одну из видеозаписей.

…Продрогнув на улице, Иван Где-то робко проходит в зал судебного заседания. Садится в углу, закрывает глаза, пригревшись, и в то же время следит за тем, что происходит в зале. Суд лишает замызганную и нетрезвую даму родительских прав, определяет шестилетнего мальчишку в дом ребенка. Изможденный мужчина в потертом камуфляже с несколькими наградами на груди пытается доказать суду, что мальчишка — его сын.

— Нет, не его. Уж я-то знаю! — мстительно выкрикивает бывшая родительница и торжествует.

— Папа, папочка, я не хочу в дом ребенка. Я хочу быть с тобой! — заливается слезами мальчишка, прижимается всем тельцем к отцу, однако эта сцена не трогает даму в судейской мантии.

— Мы предлагали вам провести генетическую экспертизу, однако вы ее не сделали, — говорит судья.

— Я лежал два месяца в госпитале… На генетическую экспертизу надо шестьсот тысяч… Я устраиваюсь на работу… — сбивчиво торопится доказать истину инвалид-афганец, обнимая рукой прижавшегося к нему мальца.

— У вас нет ни работы, ни денег. За год вы дважды продолжительное время лежали в госпитале. Вы не располагаете достаточными основаниями претендовать на отцовство. Пока вы будете лежать в госпитале, мальчик будет предоставлен сам себе, — монотонно говорила представительница так называемой третьей власти.

— Сережа — парнишка очень смышленый. Не надо его в дом ребенка, прошу вас, как женщину, как мать… — афганец готов был упасть на колени перед нею.

— Повторяю, у вас на это нет никаких оснований, — голос судьи наполняется нетерпимостью.

— Я сам умею картошку жарить! И кашу манную сам варю! — доказывает мальчишка, но, увидев, что судья непреклонна, чисто по-детски кричит: — Ты плохая! Плохая! Плохая!..

Судья поднимет вновь вошедший в моду деревянный молоток, чтобы огласить решение… В этом месте Иван Где-то подается вперед, делает глоток от перевозбуждения, поскольку кадык у него поднимается и тут же опускается.

И тут происходит то, что не столько удивляет, сколько озадачивает Главлукавого. На месте судьи — мальчишка, только совершенно взрослый, даже с залысинами. А на его прежнем месте — бывшая судья, маленькая, с мокрым носом и блеклым розовым бантом на давно немытой голове.

— Определить в дом ребенка, — объявляет вердикт судья и ударяет громко молотком.

При этом над головой судьи светятся слова: «В отделение предпродажной подготовки для экспорта за рубеж».

— Я протестую! Вы не имеете права! — совершенно взрослым голосом возражает девочка.

— Заседание окончено, — объявляет судья и, собрав бумаги на столе, поднимается, чтобы покинуть зал.

— Встать! — велит секретарь суда.

Иван Где-то, сжимая виски ладонями, выходит из суда и шатаясь, словно пьяный, бредет по улице…

Наверняка он пожелал, чтобы женщина-судья и мальчик поменялись местами. Что и случилось мгновенно — такое не под силу и нечистым. Но то, что произошло после этого, совершенно обескуражило Ивана Где-то — Главлукавый подметил это.

«Посланники Саваофа не менее жестокосердны, чем слуги Сатаны», — удовлетворенно подумал 666-й.

Было ясно, что свои супервозможности Иван Где-то пока не осознал. Если бы он осознал их, то ограничился бы только тем, что мальчишка остался бы с отцом. Однако он поддался эмоциям и накуролесил… В его власти была способность изменять ход событий, в том числе повернуть вспять и время. Не говоря уж о реформах, которые без устали генерирует давний недруг поэта Около-Бричко, возглавивший соответствующее министерство.

«Да разве нужны небесам эти дурацкие реформы? Делать Саваофу больше нечего что ли?! Нет, тут что-то не так», — сделал вывод предводитель столичной нечистой силы, почувствовав как внутри грудной клетки, пусть и защищенной щетиной как бронежилетом, нарастает непонятная тревога.

— Держать Ивана Где-то под постоянным колпаком! — приказал он всему нечистому воинству.

Глава двадцать вторая

В карманах у Ивана Где-то не было ни копейки — все деньги выгребла доблестная милиция. Деньги небольшие, остатки от недавних гулянок на халявные доллары, но хватило бы перекантоваться несколько дней. После ментовки пирожок с ливером — и тот недосягаемая мечта. Ничего не скажешь, подчистую сработали. И, как назло, засосало под ложечкой — если в кармане ни гроша, всегда почему-то есть хочется. Эту закономерность он сполна познал еще в детстве. Эх, подумалось вдруг ему, был бы рядом Володька Хванчкара, взяли бы немецкую губную гармошку и пошли по Руси нищенствовать…

Еле дождавшись открытия сберкассы, которая располагалась в одном здании с его любимым 75-м почтовым отделением, Иван Петрович задумал снять со счета весь аванс за последнюю книжку. Работница сберкассы Серафима Аркадьевна, которую он знал не один год, а она — его, попросила вдруг переписать расходный ордер.

— Подпись не сходится, — объяснила она.

Иван Петрович заполнил еще один квиток, со всем старанием расписался, но от напряжения рука задрожала и вывела черт знает что. Пришлось заполнять еще один. На этот раз расписался размашисто, без всякого старания.

Серафима Аркадьевна вертела расходный ордер и так и сяк, улыбалась приветливо и отрицательно качала головой.

— Не сходится, — извиняющимся тоном сказала она.

— Серафима Аркадьевна, милая, да разве вы не знаете меня? — взмолился он.

— Иван Петрович, не отрицаю, что знаю вас, однако подпись не сходится.

— Как же так, — расстроился Иван Петрович, опять усаживаясь за стол заполнять квиток.

И снова Серафима Аркадьевна приветливо улыбалась, но отрицательно кивала головой.

— У меня в кармане — ни гроша, понимаете ли вы это?

— Охотно верю, — согласилась Серафима Аркадьевна. — Но я не могу выдать деньги. Может, у вас паспорт с собой и тогда попросим разрешения у заведующей переоформить вклад и выдать новую сберкнижку?

— А заведующая здесь?

— Да.

— Где она?

— Перед вами.

— Так за чем же дело стоит, Серафима Аркадьевна?!

— Но у вас же нет паспорта.

Она сказала это таким тоном, словно знала, что у него вообще нет его. Не в данный момент отсутствует, а вообще нет никакого паспорта. Серафима Аркадьевна умышленно устроила возню с расходными ордерами, и в этом Иван Петрович убедился, когда к сберкассе подкатила милицейская машина и навстречу ему бросились два мента со стволами наизготовку.

36
{"b":"135481","o":1}