— Ты перестанешь орать? — закричал в свою очередь Иван Петрович и обматерил заядлую феминистку по высшему разряду.

Должно быть, отборная матерщина на феминисток вообще влияет благотворно, во всяком случае, Хинга выключила громкость, но из угла не вышла.

— Слухи насчет моей смерти оказались слишком преувеличены, — произнес знаменитую фразу Иван Петрович, но поскольку она принадлежала автору-мужчине, Нечиталка вряд ли была знакома с нею.

Он дернул верхний ящик стола — вместо скопища его всевозможных бумажек с записями сверкнувших в голове строк, записных книжек с телефонами и папки с новыми стихами, где находилась заветная заначка, теперь в нем находились ножницы и ножнички, пилочки, кусачки. Словно здесь была не редакция, а филиал святой инквизиции, ну и крема, лаки, духи, пудры и в завершение всего — несколько пачек денно и нощно рекламируемых прокладок.

— Где мои телефонные книжки, где папка с новыми стихами? Там у меня были еще и деньги!

— Я…я… не знаю…

— А кто должен знать… — и поэт пустил в ход такой крутой папирус из отборного мата, который на Нечиталку вновь подействовал, как крест на нечистого.

— Извините, я собрала все в мусорный мешок, а уборщица выбросила.

— Не читая — все в мусорный мешок?

— Извините, не могу же я в чужих вещах рыться. Это я считаю ниже своего достоинства.

— Ах, это ниже твоего достоинства………..- передать мои рукописи и записные книжки в комиссию по моему литературному наследству? Члены комиссии нашли бы заначку и хотя бы выпили за помин моей души.

— Сколько у вас было?

— Много, — отрезал он, памятуя о том, что муж у нее какой-то кидала-предприниматель.

— Вот, что у меня есть, — протянула Нечиталка несколько купюр.

«С паршивой овцы хоть шерсти клок», — подумал Иван Петрович, принимая деньги, и метнулся к шкафу — там висела у него почти новая теплая куртка на меху. Поразительно, она была на месте.

— Хоть куртку ума хватило не выбросить, — проворчал он.

— Я хотела передать ее в Литературный музей. Когда поднялся шум вокруг вашего имени.

«Вот железная логика: стихи в мусор, а куртку — в музей?!» — мысленно воскликнул поэт.

Тут дверь неожиданно распахнулась, в комнату ворвались два мента с пистолетами в руках. Мгновенно его скрутили, защелкнули наручники и поволокли по коридору.

— Этот мошенник выдает себя за поэта Ивана Где-то. Мне его вдова рассказывала, — семенила рядом Николяня Зоевна, боясь, что менты, чего доброго, не разберутся, как следует, и отпустят опасного преступника.

Иван Петрович совершенно спокойно отнесся к очередному задержанию. Третий раз за сутки схватили, как говорится, хошь не хошь, а привыкнешь. «Кобир», — произнес он про себя, велел ментам освободить его от наручников, угостить бабушку Николяню палкой-демократизатором и следовать за ним. Он надеялся на то, что Варварек не догадалась получить десять авторских экземпляров сборника в отделе распространения, если какая-нибудь доброжелательница, наподобие Николяни, не подсказала.

«Кобир», — повторил он пароль снова, заходя в отдел распространения, и получил там книжную упаковку. Один из бдительных ментов тут же отобрал ее. Вместо того чтобы возмутиться, Иван Петрович поблагодарил за помощь.

— Знаете начальника отделения милиции Семиволоса?

— Так точно.

— К нему.

Семиволос встретил его как родного. Выпроводил ментов из кабинета, отобрав у них книжную упаковку. Прочитал наклейку на ней и предложил:

— Давай книжками меняться? Ты мне свою даришь, а я тебе нашу, милицейскую. Идет?

— Еще как идет! — обрадовался Иван Петрович — Меня без вашей книжечки каждый час арестовывают.

— Это твоя фиктивная супруга расстаралась. Только твоя книжка с фотографией, а наша книжечка — без. Не положено, сразу же опять схватят. Отпускать тебя в фотосалон, пусть даже пятиминутный нельзя — опять приведут ко мне. Бандюга какой-нибудь может под окнами отделения разгуливать годами, а хорошего человека мои городовые тут же сцапают! Придется вызвать своего фотографа.

В кабинете появился, как ни странно, косоглазый фотограф, и Семиволос велел ему снять гостя на паспорт. Фотограф щелкнул оцепеневшего перед объективом поэта и спросил:

— А в профиль делать?

— Какой профиль — разве на паспорт в профиль уже фотографируют? Сделаешь снимки — и к начальнику паспортного стола. Оттуда с паспортом этого гражданина ко мне — одна нога здесь, одна там, но обе сюда!

Не успел Иван Петрович как следует обдумать и написать на книжке благодарственный автограф, а начальник отделения плеснуть в рюмки коньяку, как фотограф явился с новым паспортом. Вручая его Ивану Петровичу, начальник поднял тост за здоровье владельца паспорта, пожелал ему долгих лет жизни и в конце концов признался, что хотел выписать ему документ на Колоколова Ивана Сергеевича, но передумал — очень не хотелось подводить поэта и уступать его имя Варваре. Дело-то принципиальное.

— Откуда вы знаете мою якобы настоящую фамилию?

— На то и служба, дорогой. И не якобы, а это настоящая твоя фамилия. Родственница твоя Колоколова Мокрина Ивановна проживает в деревне Малые Синяки Шарашенского уезда. Там и участковый твой Триконь сейчас находится. Настоятельно советую, Иван Петрович, отправиться в гости к родственнице, поскольку гарантировать безопасность, в том числе и сохранность жизни, не могу. Варвара, поверь мне, очень опасна. Чтобы тебе, литератору, было понятнее, скажу: по сравнению с нею Миледи из «Трех мушкетеров» — тургеневская девушка-очаровашка. Ты отлеживался хрен знает где и не видел, во что превращается бывшая советская женщина. Варвара на Варваре, а бля-я-а-а-дищи!.. Так что доброго тебе пути, выпьем на дорожку. И привет Василию Филимоновичу — пусть не комплексует, как-нибудь пробьемся.

Докончив бутылку, они по-братски на прощанье заключили друг друга в объятья. По пути на вокзал перед глазами Ивана Петровича все четче и четче возникал облик старухи, которая хлопотала возле него в больнице.

После Вискулей, где под знатную выпивку и закусь, была уничтожена эта страна — самое большое государство планеты, к Аэроплану Леонидовичу окружающие прониклись большим уважением. Под генеральным президентом М. Дойчевым, которого весь цивилизованный мир приветствовал криками «Мути, Мути!» и которому Ганслянд присвоил звание лучшего фрица, не оказалось страны. Многим это показалось сжиганием всего дома, чтобы избавиться от одного таракана, но таким задавали вопрос: «А где ты был 19 августа?» Все втягивали языки в положенное в подобных случаях место. Вопрос сформулировал лично Аэроплан Леонидович Около-Бричко. Поэтому с подчеркнутым подобострастием его принимали во всех государственных, полугосударственных и негосударственных конторах и организациях. Все знали, что Аэроплан Леонидович приложил руку к историческому событию, изменившему не только страну, но и весь мир. К тому же, всеми он воспринимался как сослуживец и соратник всепроникающего Чумейко-Чумайса Анатолия Чукогековича и как лицо, входящее в ближайшее окружение самого Бобдзедуна.

И хотя он все еще плохо играл в теннис, ему, наравне с самыми виртуозными теннисистами, после Вискулей направляли на отзыв важнейшие государственные проекты. В сугубо приватном порядке предлагали еще раз модернизировать его программу на Грабьлевском шоссе, чтоб увеличить пропускную способность беспроцессора, но великая занятость делала это практически невозможным. Он все еще довольствовался славой обладателя головы, которой можно железные кузова КамАЗам гнуть — для бомонда с ракетками-мячиками это было достаточно круто.

Порой Аэроплану Леонидовичу приходилось бодрствовать всю ночь, занимаясь важнейшими государственными гумагами (От слова гуманизм, однако, как некогда заметил рядовой генералиссимус пера. Публикатор.) Их, как правило, присылали поздно вечером, а ответ требовали к утру — в расчете на то, что никто не станет вникать в смысл предлагаемых реформ и они будут утверждаться с кондачка. Однако Аэроплан Леонидович вникал в каждую гумажку — недаром же он занимал первые места по научным отсидкам в ставшем ныне знаменитом НИ-НИ. Из него столько чертей в розовых штанишках выпрыгнуло во власть, схватилось за самые важные штурвалы и рычаги — и давай ими шуровать, нацеливая курс барахтающегося в дурацких реформах и тонущего в них государственного корабля на заокеан, на Нью Голд Орду. Туда же целили и заслуженные нинишники — Чумейко-Чумайс, сам лично Около-Бричко, Гриша Ямщиков, возглавивший ЛГУР, то бишь Лимитградский уголовный розыск, Фил Мак О'Шанс, вечно пребывающей в зарубежных вояжах…