— Ты свободен, — ткнул пальцем Грыбовик в сторону ТКЗНП, и тот беспрекословно покинул кабинет. — А ты, дорогой наш лендлорд, после отсидки сильно теперь прибавил в авторитете. Кто о теплицах теперь вспомнит? Главное — сидел по политическим мотивам, жертва политических репрессий — вот кто ты! И скажи мне, отныне наш политический тяжеловес, оцениваешь нынешнюю ситуацию — как?

— Очень просто оцениваю — помыться бы, вши заели.

— Какие вши? — остановились глаза у Грыбовика.

— А вот такие, — Ширепшенкин свел ладони вместе и зашевелил пальцами.

И тут зазвонил прямой телефон.

— Декретик, — призывно и в то же время таинственно сказала Кристина Элитовна, — тебе срочно надо заболеть. Я все утро слушаю вражеские голоса и считаю, что надо, пока все не прояснится, полежать в больнице. Сейчас же положи руку на сердце, да не перепутай сторону — оно с левой! Достань лекарство, оно в верхнем ящике справа, и старайся на глазах у посетителей принимать его. Перевоплотись, милый, вспомни, что я тебе говорила о системе Станиславского, ты же можешь, иначе все это очень дорого обойдется. Еще неизвестно, кто тут кого. Через десять минут направляю к тебе бригаду «скорой помощи».

— Договорились, — согласился он и обратил свой взор на Ширепшенкина. — Ох, как мне тут без тебя доставалось. Значит, вшей, развели, да? У-у, сволочи… Они готовы любым способом сожрать нас с потрохами. Ой… сердце что-то… — Декрет Висусальевич, как и наставляла специалистка по лирическому придыханию, схватился за левую сторону груди, запустил правую руку в ящик стола и вынул пузырек с лекарством. — С тех пор только на таблетках и живу — вот…

— Может, воды?

— Угу.

— Цецилия Антоновна! — выбежал в приемную Ширепшенкин. — Шефу плохо, скорее воды. Воды!

Шарашенский лендлорд товарищ Ширепшенкин за время отсидки позабыл, что у начальника уезда всегда на столе стояло несколько бутылок минералки, и бросился в приемную. Тем самым очень убедительно подыграл Декрету Висусальевичу, который десять минут спустя уже с носилок воздавал должное своему спасителю, завещая слабеющим голосом:

— Остаешься за меня — ты… Не наломай дров, договорились? Не труси никому ни вшей, ни блох… Цецилия Антоновна, подготовь сейчас же решение и в больницу на подпись — мне…

Санитары уносили будущего великого ошамхала как героя, получившего свои священные раны в битве за счастье родного народа. Уносили под знаменитый танец маленьких лебедей.

Подоплека собственного невероятного успеха среди коллег-литераторов стала понятнее Ивану Где-то, когда он стал рассчитываться с таксистом перед своим домом. В конверте никакой «зелени» не осталось — с трудом нагреб в карманах мелких бумажек да мелочи. Но это его не расстроило — дома была заначка да и аванс за последний сборник стихов в сберкассе не тронут.

Выгребая карманы, осознал, что ключей от квартиры нет и не может быть — кто же в гроб кладет их? Полтергейстам без надобности, они через бетон и железо шастают, а вот таким как он, воскресникам, не помешали бы. Когда-то он на всякий случай спрятал запасную связку в своем подъезде под первым маршем лестницы. Там была удобная щель.

Это происходило еще в те времена, когда в столице только набирала силу повальная мода жить цивилизованно, то есть за кодовыми замками, домофонами и стальными дверьми. Поэтому Иван совершенно беспрепятственно вошел в подъезд, нырнул под лестницу, нащупал щель, но ключей там не оказалось. Расстроился, однако поднялся на свой этаж, задумав в случае чего высадить дверь плечом — она ведь хлипкая, из оргалита пополам с опилками.

Первое, что удивило, — необыкновенная новизна коврика под дверью. Купил он его десяток лет назад, выколачивал из него пыль и даже раз в год мыл, но такой первозданной свежести узоров никогда не добивался. На всякий случай поднял коврик — под ним, все еще совершенно нецивилизованно, лежали ключи, но не от его квартиры. Соседи-пенсионеры, уезжая на дачу, оставили, чтобы он их цветы поливал.

Был бы потрезвее, события этой ночи пошли бы по иному сценарию. Вероятнее всего, трезвый человек спокойно открыл бы квартиру соседей и переночевал бы там, а утром пригласил бы какого-нибудь дядю Васю вскрыть свое жилье и заменить замки, поскольку к ним ключей теперь уж не найти. Нет, Иван сделал несколько шагов назад, обеспечивая дистанцию для разбега, выставил вперед плечо, определил место для выбивания двери и вдруг увидел кнопку звонка.

Давно замечено: если пьяный падает или попадает в автомобильную катастрофу, то с ним в большинстве случаев ничего серьезного не случается. Там, где трезвые всегда кости ломают или вообще погибают, поддатые граждане отделываются одной-двумя царапинами. А что могло произойти в нашем случае, если совершенно не похожий на трезвого Иван Где-то, который, кстати, знал, что в квартире никого не было и быть не могло, нажал кнопку звонка? Правильно, раздался звонок, дверь распахнулась — на пороге возник Аэроплан Леонидович Около-Бричко в цветастых трусах и сиреневой советской майке.

— Не ждали! — воскликнул он, и Ивану померещилось, что в тусклом свете коридорного светильника в глубине зрачков рядового генералиссимуса пера полыхнул рубиновый огонь. — Но кто к нам пожаловал! Герой демократических баррикад знаменитый Ваня-бульдозерист! Или он же — недавно почивший поэт, редактор и литконсультант Иван Петрович Где-то, а?

— Послушайте, я живу в этой квартире…

— Вот нахал! А покажите паспорт с прописочкой…

— Не знаю, где он. Может, в квартире, в больнице, в загсе — откуда мне знать, если меня заживо закопали?

— С хорошими людьми так не поступают, — издевательски заметил Около-Бричко.

— Согласен, серьезный недостаток — отсутствие паспорта. Но у вас-то он есть? Предъявите свой!

— С удовольствием, — согласился Около-Бричко, извлекая, как показалось поэту, новенькую краснокожую паспортину прямо из трусов. — Прошу.

Иван Петрович, то и дело слюнявя палец, медленно знакомился с записями на каждой странице. Удивил в графе «национальность» прочерк. Только вопрос был не национальный, а квартирный, поэтому он искал прописку. В штампе черной тушью был вписан его адрес: улица, номер дома и квартиры!

— Невероятно, — произнес он и потряс головой, убеждаясь, что все это происходит с ним не во сне. — Так не бывает.

— Почему? Бывает, например, в кино. «С легким паром» помните?

— Но там же герой попадает в другой город!

— А здесь?

— Что — здесь? — не понял Иван и снова стал всматриваться в штамп — там вместо «Москва» стояло «Лимитград».

— Убедительно? — спросил Около-Бричко.

— А Москва куда девалась? — в свою очередь спросил Иван.

— Какая Москва?! — возмутился герой героев, поразив поэта тем, что он, судя по всему, о таком городе и не слышал.

— Столица Советского Союза, СССР, Союза Советских Социалистических Республик!

— Так много? Ничего из перечисленного никогда не слышал.

— А государство, простите, это какое?

— Это не государство, — почему-то самодовольно произнес Около-Бричко. — Мы против всякого государства. Поэтому у нас просто страна, мы называем ее эта страна. И обязательно с маленькой буквы, если вам угодно.

После этих слов Иван Где-то схватился за голову и, сдавливая до боли виски, побрел к лифту. Если бы он обернулся, то мог бы увидеть как здешний Около-Бричко небрежно, с презрением подцепил дверь хвостярой с черной мохнатой кисточкой на конце и не без злорадства захлопнул.

Иван Петрович лихорадочно барахтался в собственном, возможно, привнесенном извне, потоке сознания. «Куда я лез, а куда вылез?! — неутешительные биотоки искали ответ в его извилинах. — То-то меня в ЦДЛ нахваливали все, кому не лень. А я и разнюнился. Тут нет государства, о Советском Союзе не имеют понятия! Сколько же надо выпить, чтобы такое примерещилось? Даже при белой горячке — это игра воображения, в основе лежат существующие реалии. А тут весь Советский Союз куда-то пропал. Одна шестая планеты исчезла — шутка ли? Стоп: а планета это какая, может, по пьяни не на ту попал? Или на кладбище в параллельный мир вылез? На хрен он нужен? Мне мой мир отдайте — пусть в нем многое через жопу, но привычно. Зачем подняли? Лежал бы себе спокойно, так нет же — выкарабкивайся! Чтобы получить ксиву Ваньки-бульдозериста?»