... Спустя четыре месяца, в августе 1970-го, на плацу 17 дивизии атомных подводных лодок Северного флота в торжественном строю экипажей стоял и поредевший экипаж “К-8”. Первый заместитель Командующего Северным флотом Герой Советского Союза вице-адмирал А.И. Петелин зачитал Указ Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Командиру подводной лодки “К-8” капитану 2 ранга Всеволоду Борисовичу Бессонову было присвоено звание Героя Советского Союза. Погибших подводников наградили орденом “Красной звезды”, были удостоены правительственных наград и оставшиеся в живых. А на сопке в Гремихе заложили камень для будущего памятника.

Время берет свое. События 1970 года стали достоянием истории, а гремихинская база - мощной флотилией атомоходов. Крошечный поселок вырос в город, и в нем появились улицы, названные именами Бессонова и Соловья. И хотя и двадцать лет спустя на гласность еще смотрели криво, в 1992 году мне удалось издать в Париже, в старейшем французском издательстве “Роберт Леффон”, свою книгу “Атомная подводная эпопея” и рассказать в ней о гибели “К-8”.

В июле 1974 года с должности корабельного инженера Северного флота меня назначили в Гремиху, заместителем командующего флотилией по ЭМЧ. Вместе с сослуживцами мы постарались достроить памятник погибшим морякам подводной лодки “К-8”. Мне нравится идея скульптора, изобразившего на гранитном парусе незабываемый момент: корабельный врач капитан медицинской службы Арсений Мефодьевич Соловей передает свой дыхательный аппарат больному мичману Ильченко.

К слову, отец капитана Соловья, Мефодий Соловей, жил тогда в одном из Крымских совхозов. После гибели его сына мы из Гремихи послали к нему делегацию, состоящую из офицеров и того самого, спасенного доктором мичмана Ильченко. Скорбное известие о гибели сына отец принял мужественно. На общем собрании совхоза было принято решение установить на свои средства памятник флотскому врачу. Мефодий Соловей долго переписывался с 17 дивизией подводных лодок, и предложил мичману Ильченко, который был сиротой, усыновить его.

31 мая 1998 года в Гремихе отмечали 40-летие атомного флота. Меня пригласили на этот праздник, как члена первого экипажа первой атомной подводной лодки “К-3”. Я не знал и не мог видеть, что такое “Мамаев набег”, о котором говорят в народе, но теперь представляю вполне. Некогда располагавшая всем необходимым флотилия стратегических атомных подводных лодок менее, чем за 10 лет “военных реформ” превратилась в так называемый район базирования, в котором нет ни одной “живой” лодки. Городские дома зияют выбитыми и забитыми крест-накрест окнами. По подвалам и дворам гуляют бездомные кошки и собаки, причалы разрушены. С таким трудом создававшиеся учебный центр, энергоблоки, сухой док и другие береговые сооружения разваливаются на глазах. И все это — бывший ядерный щит страны!..

Атомная подводная лодка “К-429” (по классификации НАТО “ЧАРЛИ-1”) была построена в г. Горьком в 1980 году. Совершив подо льдами Арктики переход с Северного флота на Тихоокеанский, субмарина влилась в состав второй флотилии атомных подводных лодок. После очередного шестимесячного похода в Индийском океане в конце мая 1983 года благополучно возвратилась в базу. Экипаж отправили в отпуск, а лодку поставили в межпоходный ремонт. Впрочем, находясь на заводе, “К-429” почему-то... числилась на боевом дежурстве. Более того, имела на борту ядерное оружие и готовность в девятнадцать часов. А говоря проще, в случае необходимости лодке отводилось на сборы менее суток. Но выйти в море, врядли бы сумела: штатный личный состав грелся на солнышке где-то в отпусках. А “прикомандированный” личный состав 228 экипажа и его командир Белоцерковский не отработаны и, следовательно, не допущены к самоуправлению кораблем. Экипаж к тому же еще и не доукомплектован.

Таким образом, предписываемая на бумаге боеготовность “К-429” - чистая “липа” для вышестоящих штабов, в том числе и для штаба Генерального. Командир первого экипажа этой подводной лодки капитан 1 ранга Н.М. Суворов с отпуском подзадержался, так как с возвращением с моря его ожидала приятная шифр-телеграмма, что он назначен для дальнейшего прохождения службы в г. Петербург. Решил совместить отъезд в отпуск с отъездом к другому месту службы. Имея за плечами десятилетний опыт командования атомной лодкой и многолетние бесквартирные мытарства по флотским гарнизонам, Николай Михайлович мечтал о квартире в Питере и размеренной преподавательской работе.

Однако чемоданный настрой неожиданно нарушил телефонный звонок из штаба дивизии. Комдив Акаев выдал ценное указание: “Отпускам дробь, готовиться к выходу в море, торпедные стрельбы!” - “Но ведь экипаж разъехался” - удивился Суворов. — “Приходи в штаб” — не стал тратить слов комдив.

Суворов пришел в штаб и стал возражать против выхода “К-429 ” в море. Пытался доказать, что сборный экипаж, это не сборная солянка, к выходу в море он совершенно не готов. Командование дивизии и флотилии доводы командира во внимание не приняли. С утра 23 июня начали собирать “с миру по нитке”. И хотя из штатного экипажа сумели разыскать всего процентов сорок, в тот же день, 23 июня 1983 года, лодка вышла из базы. Капитан 1 ранга Н.М. Питулайнин, в то время служивший на Камчатке, позже рассказывал мне, что после межпоходового ремонта корабль передали смежному экипажу всего за три часа! Проверку лодки на герметичность перед выходом в море не произвели, что уже само по себе факт беспрецедентный.

С чем же была связана столь невероятная суета и спешка? Оказывается, в масштабе флотилии и дивизии не был выполнен план боевой подготовки. Над начальниками давлело одно обстоятельство - поддерживать установленный процент боеготовых сил, тем более, что объединение числилось в передовых. Чтобы не получить “фитиль” и не оказаться в отстающих шли на любые меры. Это характерно было, увы не только для второй флотилии на Камчатке. На предстоящих торпедных стрельбах (их должен был выполнить начштаба флотилии) “К-429” хотели использовать, как мишень. А кроме того “отстажировать” на ней командира Белоцерковского с 228 экипажем, укомплектованным едва на половину.

С выходом из базы, Суворов получил шифровку следовать в полигон торпедной стрельбы. Это не совпадало с планом подводной лодки, ей сначала нужна дифферентовка, а она выполняется в другом - мелководном полигоне. В районе торпедной стрельбы глубина достигала двух тысяч метров. Командир доложил старшему руководителю торпедных стрельб контр-адмиралу О. Ерофееву, что лодке надо идти в бухту Саранную для выполнения дифферентовки. Находившийся на борту лодки, начальник штаба дивизии капитан 1 ранга Гусев (однокашник Суворова) советовал командиру все же выполнить приказ старшего. Однако, в сердцах, Суворов просил не вмешиваться в его действия, или брать командование на себя!

В бухте Саранной где глубина составляла 45 метров, заняли точку погружения. Командир дал радиограмму в штаб и на торпедолов - О. Ерофееву, получил квитанцию.

Приняли главный балласт, кроме средней группы цистерн, осмотрелись, из отсеков поступили доклады: “Замечаний нет!”. Стали заполнять среднюю группу цистерн главного балласта - порциями в три приема. После приема третьей порции лодка камнем пошла ко дну. Позже выяснилось, что корабль имел отрицательную плавучесть равную 60 тоннам. То есть вес подводной лодки был более на 60 тонн от расчетного. В центральном посту все были “слепые”, как оказалось приборы, показывающие глубину - глубиномеры, были отключены. И об этом догадались только лишь тогда, когда лодка легла на грунт. Попытка продуть главный балласт результатов не дала, т.к. растерявшийся оператор на пульте общекорабельными системами произвел действия обратные необходимым. Он закрыл кингстоны, а клапана вентиляции остались открытыми, и драгоценный воздух высокого давления уходил в океан вместо того, чтобы вытеснять воду из цистерн главного балласта.