– Это и есть светлые прядки? – спросила одна из девушек-стилистов.

Я посмотрела на Софию.

– Именно так! – подтвердила я, не подумав, что говорю.

София наградила меня хмурым взглядом.

– Иногда трудно сразу узнать человека, – проговорила она.

– О-о! – протянула я. – Какое мудрое наблюдение!

– Светлые прядки, – поправила девушку Линда, мать Софии. При этом она так четко произносила каждый звук, как будто обучала стилистов новому языку. Когда мы с Марио и Анджелой были помладше, то часто передразнивали ее. И сейчас я так и представляла, как бы мы шептались у нее за спиной: «Свет-лы-е пря-я-дки». Мы так и не поняли, что наш отец в ней нашел. Даже странноватую мать Тьюлии, Диди, было куда проще принять, когда несколькими годами раньше она появилась в нашем доме. Она не пыталась нас учить чему бы то ни было. Диди вообще не обращала на нас внимания и занималась только отцом, что нас вполне устраивало.

Несколько лет отец был одинок. Но жизнь шла вперед, матери Тьюлии и Софии снова вышли замуж и вернулись к нам работать. Поначалу я как-то об этом вообще не задумывалась, но когда я поступила в колледж, мы как-то раз в компании новых друзей обсуждали свои семьи. «Bay! – чуть ли не хором отозвались все о моей ситуации. – А мы-то думали, что это в наших семьях сложности».

– В каждой семье свои проблемы, – сказала моя мать, она же социальный работник, когда я заговорила с ней об этом. – И можешь мне поверить: многие из моих клиентов, ни секунды не раздумывая, согласились бы поменяться с тобой местами.

Довольно трудно испортить стрижку на густых кудрявых волосах, но Тьюлии это удалось. Теперь волосы ее дочери Мэгги доходили до плеч, правда, только с одной стороны. У самой Тьюлии были темные волосы и светлая кожа, как и у остальных представителей клана Шонесси, но вот чего она от него не унаследовала, так это способности делать руками то, что велят ей глаза. Как только Тьюлия закончила со стрижкой Мэгги, Анджела взяла племянницу за руку и усадила ее на другое кресло, чтобы поправить огрехи Тьюлии и подравнять Мэгги волосы.

Тьюлия же тем временем принялась за своего старшего ребенка, Мака. После нескольких взмахов ножницами одно его ухо было лишь наполовину прикрыто волосами, а второе оказалось и вовсе открытым. А челка косо спадала со лба – слева направо.

Мари о подошел к Тьюлии и осторожно забрал у нее из рук ножницы.

– Что? – недоуменно спросила она.

Покачав головой, Марио принялся исправлять причиненный ущерб. Мак был абсолютной копией Марио в подростковом возрасте. Когда я видела их вместе, у меня было такое чувство, будто я вижу компьютерную картинку, демонстрирующую, как изменится лицо того или иного мальчика с возрастом. Я надеялась, что Мак будет для Мэгги таким же хорошим братом, каким Марио был для меня.

Тут в салон из собственной двери с торжествующим видом вплыл отец. Его черные-пречериые волосы были, как водится, обильно умащены муссом и распределены ровненько по черепу. Любимое папино средство для мгновенного прикрытия лысины действовало исправно. Отец, гордившийся тем, что выглядит на каждом собрании не так, как на прежнем, сегодня надел черные кожаные брюки и черную футболку. Свитер цвета лосося был небрежно наброшен на плечи.

– Ты уверен, что он не гей? – шепотом спросил Тодд у Марио.

– Не отвлекайтесь! – шепнула им я. Мы все работали над своими записками, и сейчас были готовы начать наше «волосяное вторжение». По плану мы должны были позволить отцу открыть собрание, а потом, когда он поинтересуется, не хотим ли мы что-нибудь сказать, выступить со своим предложением.

Отец подошел к матери Софии, Линде. Взяв ее за руку, он согнулся едва ли не пополам, чтобы поцеловать ее.

– Carissima,[13] – проговорил отец, не выпуская руки Линды. – С каждым разом ты становишься все прекраснее.

Линда улыбнулась.

– Ах ты, шутник! – погрозила ему она.

Отец улыбнулся ей в ответ. Он был классным парнем, с которым можно ходить на свидания, даже если ты с ним развелась. Просто ему не удавалось поддерживать личные отношения. Выпустив наконец руку Линды, отец принялся щелкать пальцами, и все задвигали стульями, выстраивая их полукругом.

София остановилась возле меня. Я решила, что грохот передвигаемых стульев, не говоря уже об обычной шумной суете, сопровождавшей отца, заглушит наш разговор.

– Привет, – сказала я. – Попроси Крейга мне позвонить, хорошо?

Внезапно в комнате наступила мертвая тишина.

– Зачем? – ошеломленно спросила София.

– Вообще-то это не твое дело, но мне нужно поговорить с ним о Лиззи.

Я абсолютно уверена в том, что на ее лице промелькнуло выражение ревности. Мне это было приятно.

– Что… о Лиззи? – растерялась София. Я пожала плечами.

– Просто попроси его позвонить. Или не делай этого. – С этими словами я отвернулась от нее и увидела, что в это самое мгновение Прешес подбежала к отцу. Резко притормозив, она остановилась, села и протянула ему лапку. Отец не обратил на нее никакого внимания. Прешес встала и подпрыгнула. Потом еще раз. Наконец она принялась прыгать, как заведенная. Прыгуньей Прешес была изумительной – ей удавалось подбрасывать свое крохотное тельце на высоту отцовских глаз, а ведь в нем было шесть футов.

– Собака? – спросил он. – В моем салоне?

– Вовсе нет, – ответила я.

– Неплохо, – проворчал отец всего лишь с намеком на ту усмешку, которую мы называли улыбкой Моны Лизы. В следующий прыжок Прешес вложила все свои силенки, и отец поймал ее в воздухе, прежде чем она стала приземляться. Отведя ее подальше, он прочел надпись на футболке: «Карма – проклятие». – Действительно неплохо, черт возьми, – повторил отец.

Закинув голову, Прешес заглянула ему в глаза. Отец протянул собаку мне.

– Тебе давно пора было обзавестись компаньоном, – заявил отец. – Между прочим, выглядит она куда лучше того борзого прохвоста, за которым ты была замужем.

– Да будет тебе, Лаки, – остановила его мать Софии Линда.

Открыв дверь в коридор, соединяющий салон с его домом, отец принес оттуда что-то, накрытое простыней. Вернувшись к нам, он дождался, чтобы мы все посмотрели на него. Потом подождал еще немного, выдерживая напряженную драматическую паузу. А затем театральным жестом сорвал простыню с невидимого до этого мгновения предмета. В руке у отца оказалась вывеска. Мы прочли: «Лучшая маленькая парикмахерская в Маршберри».

Все только охнули.

– Па-а-па, – протянула Анджела, – верни это на место.

Отец усмехнулся.

– Что еще, по-вашему, я мог сделать? Это же недостоверная реклама! Всем известно, что в этом городе лучшие парикмахерские – мои!

– Что ж, одну-то голову здесь нам обработать необходимо, это точно, – едва слышно произнесла я.

– Говори за себя, – оборвала меня София.

После этого наступила необычная тишина. Марио решил этим воспользоваться и высказать свое мнение.

– Папа, – сказал он, – ты не должен был брать вывеску.

– Но я ее взял, сынок. Хорошо, что они еще не успели прибить ее гвоздями. – Отец осторожно прикоснулся к своей голове, словно желая убедиться, что его волосы все еще на месте. – Не беспокойтесь, они ее не хватятся. Я поставил на ее место знак «Не парковаться!».

Теперь с места вскочил Тодд.

– Отдайте мне знак, Лаки, – сказал он. – Нам ни к чему судебное разбирательство.

– Это они должны опасаться судебного разбирательства, – уверенно проговорил папа. – И если они считают, что могут сбить меня с толку и вынудить продать мой салон, то очень ошибаются! Я-то знаю, кто назвал мое имя этим барракудам из агентства по недвижимости.

– И сколько они предлагают? – спросила я.

– Тебя это не касается, Анджела, – ответил отец.

– Белла, – поправила я его.

– Не все в этом мире оценивается деньгами, – заявил отец запальчиво.

Тодд протянул руку.

– Отдайте мне вывеску, Лаки, – попросил он.

Пожав плечами, отец отдал ему вывеску, и Тодд тут же вышел с нею из салона.