Но в то же время в высказах председателя облисполкома не было напора. Слова его действовали магической тихостью, как вот и сам шум леса… Сухов, похоже, хотел поща-дить самолюбие местных демиургенов и тем самым отвести нападки на Дмитрия Данило-вича, виновника "этой бузы".
В разговоре сошлись на том, что сосняк не трогать. Это как бы по доброй воле, признал и сам Горяшин. Сухов за ним такое решение и оставил, сказав: "С Игорем Кон-стантиновичем и следует согласиться. Его мнение и учесть". "Вышло все по всегдашнему, как и предсказывал Старик Соколов, — мелькнуло в голове Дмитрия Даниловича. — Они вот решили, а ты делай".
Прошли уже в согласном настроении по сосняку. Росли молодые маслята. С тем бы и надо сюда приехать, чтобы их пособирать по чистому мху… Откуда-то взялся лесной голубь, пролетел над головами. "Благостный знак", — сказал Старик Соколов Дмитрию Даниловичу.
Обследовав Гари, поехали на Татаров бугор, к Нижнему и Верхнему полям. Троп-кой по краю Лягушечьего озерца направились к матерым соснам на самом бугре. Неволь-но вгляделись в притихшую гладь озерца. В нем, как бы вниз вершинами, из неба, росли дерева. Так же, вниз головами, и сами они шли. Старик Соколов, обернувшись к Дмитрию Даниловичу кивнул бородой на себя в озерце: "Вот и мы все, в рот те уши, в самделе-то так и живем, вверх ногами", — ткнул рукой в отражение в воде. И там все повторилось, как бы в подтверждение его слов… Шума от шевеления ветвей ивняка и сосен не слышалось. Все немо ожидало вроде чего трагического.
Столпились возле сосен, завороженные видом от них. На Нижнем поле цвел лен. Голубой массив его врезался в густо зеленую Черемуховую кручу за рекой Шелекшей. Речного плеса не было видно из-за дубков и разросшегося по берегу ивняка. Вроде бы за-тем все они и вышли сюда, чтобы поглядеть на живую картину дивной природы. Каждого пронизала напавшая вдруг необъяснимая тревога. Она застыла на лицах и в глазах. Не бы-ло той легкости и свободы, как в Гарях. Будто подземные токи воздействовали на тело и томили душу. Сухов, как бы стараясь подавить в себе это воздействие, сказал шутливо:
— Красивое место. Недаром тут выбрали себе гнездо черные силы. Пугают, вещают и порчу наводят. — Рассмеялся. Глянул интригующе на Горяшина, поддразнивая его. О том, что по молве Татаров бугор клятое место, только и мог тут высказать Сухов. И то, как бы с высмехом над темным людом, верившим в такое. Смехом и оберегся от того, чтобы самого его не заподозрили в вере в нечистую силу.
Горяшин тут же и воспользовался высказом председателя облисполкома, и уколол виновника всех возникших раздоров:
— Вот Дмитрий Данилович и хочет срыть этот бугор и чертей из него изгнать. Ниче-го не скажешь, благое дело.
Посмеялись. И Сухов с нескрываемой иронией, скорее над собой, проговорил, опять как и в Гарях, обращаясь к "никому", вроде неведомо среди них присутствующему, к этой самой темной силе.
— Власть тут тайная какая-то есть… В свое время под нашим непрестанным руково-дством, председатель передового колхоза, Данило Игнатьич, на этом самом поле кукурузу выращивал. А мы все ее, и совсем не в шутку, королевой называли. А черти, глядя с бугра на такое мужиково старание, сжалились над ним. Для потехи по один год удалась она, как лес вымахала. Но черти есть черти. Подшутили над мужиком. "Королева" не по нраву пришлась здешним коровам. Коров бы вот и научиться спрашивать, прежде чем застав-лять пахаря для них что-то выращивать.
Горяшин и Николай Петрович, тоже причастные к кукурузной компании, без укора себе признали: было такое, куда деться, но по своей воле делали, значит и вины их нет. Даже вот за кордоном, северные соседи, на нашу агитацию клюнули. Пробовали сажать "королеву" на своих клочковатых полях, как и мы, квадратно-гнездовым методом. И будто у них выходило, опять же, не то, что у нас. И начальство, и сам колхозный люд, расколо-лись, как кряжики березовые под колуном, на две половинки: на "кукурузников" и "траво-польщиков". Но… за кого начальство, за теми и верх… Под высмехом себя вчерашних и Саша Жохов оживился: иначе-то, под нажимом, как тебе ослушаться. Александра удив-ленно ухмылялась: своей глупостью хвалятся. И верно, что под властью нечистых живут… Беды лично ни с кем из них не произошло, никто от дурости своей не ослеп, не оглох… Старик Соколов и Дмитрий Данилович своего присутствия при этом разговоре не выказы-вали. Смеяться не над сменным чужим и своим — грешно.
На какое-то время и отвлеклись досужими разговорами от того, за чем скопом сю-да приехали. И как-то странно смолкли, увидя, что трое колхозников стоят в сторонке, от-чужденно взирая на развеселившееся начальство, своих демиургенов.
Сухов первым почувствовал это. Поотошел от Горяшина и Николая Петровича к Дмитрию Даниловичу, сказал участливо.
— Любил покойный Данило Игнатьич, отец ваш, это загадочное поле. Оно, помню вот, по имени его и называлось — Данилово поле. — Помедлил и все с той же чуть заметной грустью и ироничностью спросил уже нынешнего председателя колхоза: — Что бы вам-то, Николай Петрович, не ухватиться за предложение мелиораторов и срыть этот бугор… Мешал он моховским мужикам, в недоброй славе ходил. Так и выкорчевать бы это про-шлое из сознания люда… Будет широкое вольное и плодородное раздолье. Мужики-то ведь об этом и пеклись… Или красоту не решаетесь порушить?.. И то верно, жалковато. Лес. Но вот молвой держится, что место недоброе. Так и внять молве. Попутно и тайну прошлых лет разгадать, есть ведь она…
Дмитрий Данилович заметил, как Николай Петрович мягко сжал губы, пожал пле-чами. Его желание или не желание, что-то делать или не делать, вовсе не при чем. Это уж ясно. И красота для него побоку. Не век ему тут жить. Тайность загадки Татарова бугра, стариковские разговоры и приметы, они тут у каждого как в подпечье сверчок затаились. Что за дело до этого пришлому председателю… От той же Марфы Ручейной или дьяка Акиндия каких только сказов не узнаешь… Но вот если он, председатель колхоза, выска-жет свое согласие с тем, что задумал его заместитель, навлечет на себя недовольство не только Горяшина. Ему и надо исхитряться, чтобы любое начинание исходило от райкома, от партии. Там сидят творители всего — демиургены. Слово это — демиургены, стало ходо-вым. И Сухов его знает. Саша Жохов первым донес Горяшину о том, как тут у них на-чальство величают. Но вот дознался ли, откуда оно изошло… Сухов понимал, что предсе-датель колхоза, не волен что-то самостоятельно решать, но само-то дело делается в колхо-зе. И зачем тогда они все тут — представители от никого. И друг друга побаиваются, чтобы открыто высказаться.
И Старик Соколов, и Дмитрий Данилович, да и Александра тайно опасались за Су-хова. Не больно ладно он это делает, как бы отмахиваясь и от Горяшина. и от Саши Жохо-ва, парторга, через их голову обращаясь и к председателю и к пахарю. Этим и может на-перечить самому делу.
Николай Петрович, зная нрав того же Горяшина, все это не мог не учитывать и хитро отмалчивался. И пахарю, исполнителю дела, тоже лучше помалкивать. Сухов уедет, а Горяшин будет висеть, как петля над головой вечно во всем виноватых колхозных руко-водителей. А парторг, Саша Жохов, демиурген и затылоглазник в одном лице, с обязанно-стью штатного палача, станет эту петлю покачивать… Да и над самим Горяшиным, и над Суховым, та же петля, ее мерно, с особым тактом, и колышут усердники от более высоко-го ранга демиургенов. Все они лукавые слуги завтрашних высоких покойников.
Старик Соколов Яков Филиппович вроде бы и не вникал в то, что тут говорилось. Стоял отвлеченно, левой рукой касаясь сосны, под которой они сидели с Дмитирем Дани-ловичем. Пальцами ощупывал кору ствола ее, как бы выведывая что-то о самом бугре. Ему-то, Коммунисту во Христе, было ясно, что чиновные лица пожаловали суда не для дела, а для выказа себя, своей власти перед ними вот, пахарями иначе-то и не могут, так уж устроен их мир борьбы за пустоту. А решение-то, что и как им поступить, зависит от затаенной силы в этом вот бугре. Она свила себе черное кубло и копит в нем людское зло. В помощь себе и вывела таких вот демиургенов. и сейчас спокойно взирает на них. Оне-воленный люд, как тарелки радиоприемников, вбирает в себя их умыслы… Сухов Михаил Трофимович приехал сюда не сам по себе, а по настоянию его вот, Старика Соколова, и сделал он это потому, что чист сердцем. Только он и может заставить Горяшина не проти-виться воле пахарей. А они уже сами оборют тайную власть над собой бугра. Да она и са-ма, похоже, не больно уже противится вызволению из этого кубла… В Гарях Яков Филип-пович был настороже. Мыслью и словом молитвы в себе защищал сосняк. Здесь, на кля-том бугре, все уже было предугадано и предрешено. Черньй дух знал о своей участи и был тих. Александра, улучив момент, почтительно обратилась к Горяшину:
