Оказалось, что лесник этот знал трактор и умел работать на нем получше самого Лестенькова. Отставник, полковник механизированных войск. Но не положено было лес-нику при двух должностях состоять. Таќков порядок. Он властью демиургенов усмотрен, лукавым и бережется.

Толюшка в лесничестве не остался. Может Олечка, завклубом, была причиной. Поддразнивала парня, когда он приезжал домой к матери, называя его лесным тетеревом, заявляла: "И дня бы не прожила в берендеевой глуши, будь там хоть царские хоромы".

— Яков Филиппович человек прозорливый, — говорил между тем Дмитќрий Данило-вич, как бы раздумывая вслух и опровергая мнение Толюшки о колхозном леснике. — Я тоже сразу-то посчитал, что не та для меня должность, а он вот заставил задуматься… Лес-то у нас, как у недќруга в плену.

— Не верю я, чтобы вы пошли в лесники, — стоял на своем Толюшка. Если при лес-ном кордоне, от государства, как вот тот лесник в Сослачихе, где я работал, другое дело. Тот втихаря может и лесину налево пустить. А тут что можешь?..

— Поле-то я бы и не оставил… Как-то по-глупому выходит, быть целым народному добру, или быть погубленным, зависит от того, кто к этому добру приставлен. А у нас вот должность человеку дают, а не знатока к делу ставят. Дело-то, оно, как было всегда, так и есть. Само по себе существует. Наша забота — земля, мы крестьяне… — И круто переменил разговор, ровно побоявшись чего-то. — Трактор тебе, Анатолий, надо бы новый. На повы-шенных скоростях пахать, безотвалку осваивать. Надо учиться главному — лишней работы в звене не делать. Дело пойќдет спорей и земле меньше терзаний и больше покоя. Не коле-са круќтить, а растить хлеб. Быть цивилизованными земледельцами…

Высказав слово "цивилизованными", вспомнил разговор со Светланой и Иваном. И как-то застеснялся. Вроде чего-то чужого захотел, не своего. И словечко вот пришлое поддел. Какая тут цивилизация при демиургизме и демиургах.

Лестеньков промолчал. Цивилизация — это ведь просто слово, котоќрое на собраниях говорится ради одних лишь высказов. А по высказам чего нынче делается.

Побывав на Даниловом поле — вроде как в другом мире, в стороне от казенной су-толоки на миг очутились. Сели в комягу. Надо было возќвращаться к себе сегодняшним. Дмитрий Данилович взялся за весла, а Толюшка стал подпираться шестом. Течение не велико, но все же соќпротивление и от такой воды. Подплыли к камню Шадровику, прочно улеќжавшемуся под моховской горой. И Дмитрия Даниловича ужалила наветная мысль: "Неужто и нам так вот суждено век залежаться, камнем на месте, и обкорнаться под сти-хией чужого неразума.

Итогов нет у чужого дела.

1

Как повелось, строго и ответственно, за несколько дней, оповестили о совещании в райкоме по подведению итогов посевной и постановке очередных задач. Задачи все те же, прежние и тоже неотложные. Выќзывались председатели колхозов с главными специали-стами, начальниќки разных контор и актив. Вся низовая рать, именовавшаяся командиќрами производства…

О том, что и кому, и как надо делать, и когда — непререкаемое слово "Первого". Само дело затуманивалось циферью, которой полагаќлось держаться со строгостью соблю-дения заповедей. О самих совещаќниях думалось и говорилось с беспечной веселостью, как когда-то о новоявленном афоне, сулившем порадовать простодушный люд свежим товар-цем. Все заранее, календарное усматривалось, как в святцах. Подоќшел срок "вопроса" — собирай приходский люд на молебен… Одно время неделю поменяли на пятидневку из помыслов перестройки сознаќния, чтобы не было воскресений. Не прижилось, даже и из памяти выќветрилось. Плановые совещания при "Первом" тоже как летний град. Хотя и многое он губит на твоем поле, но забывается, — Божье усмотрение. Тем не менее на вся-кого рода сборы следовали охотно. Больше для того, чтобы друг другу веселое словцо высказать. Перед нынешќним совещанием у Ивана возник забавный разговор с одним бывшим зеком, прозванным Необремененный. Привела его к себе в избенку бильбякин-ская Надька Федотова. Сначала пришелец пожил на ее огородных харчах, поделывая кое-что в бабьем хозяйстве. А там попросился у бригаќдира послать его на работу, захотел быть колхозником. Оговорился, чтобы работа была "как там", в компанействе. Фамилию, имя и отчесќтво Надькинова приблудыша мало кто знал. С его языка не сходило словцо "необремененный", что у лошадиного мужика матюжная приговоќрка. Оно и прилипло к нему Фамилией. Ивану не раз приходилось высќлушивать россказни Необремененного о "вольной там жизни". Первый срок он получил, по его объяснению, "за нелепость по пьянке"… "Позволил себе унизить непочтительно величественный монумент путем моче-ния позади его… Если бы вот впереди, так и не так обидно…" Потом пошла" непрерывка" — отбывание сроков за нарушение паспортноќго режима, "за жизнь в пространстве без сото-варищей". И вот "бесќпутная" Надька сотворила за само государство милостивый посту-пок, "прибрала к себе птичьего человека". Страдалица страдальцу и поќдала руку. И Необ-ремененный это оценил: "Два несчастья — вроде одно уже счастье. Как положено — каждо-му своего по половине".

Иван зашел на склад, где Необремененный с шофером Гарусковым и теткой Купо-росихой, которая считалась здоровев любого мужика, наќсыпали в мешки зерно и грузили в машину. При появлении инженера — перекур в уважение начальству. Необремененно и закурили… Купоросиха поддела балабола: "Вот и обременился бы, женился на Надьке, пока туда не попал". Но Необремненный не в кармане слово хранил: "А худо ли так-то… Привычка, что холодная водичка, и обвыкаешься. А жизнь-то, она у нас повсюду одина-ковая, что тут, что там. Только и есть разницы, что зона пошире, и колючки от глаз по-дальше. А если и скука, так опять же, по пейзажу: по вышке со штыком на ней. А так-то — без обремененности. Сказали иди — идешь, сказали шабаш — отчаливай. И тут, и там — ты, как и все. А обремениться, оно и погодиться".

Иван выслушал тираду Необремененного с грустной улыбкой, молча. А когда сел на мотоцикл и отьехал от склада — ровно ушиб снес от слов вечного зека: "Что — там, что — тут…" Как бы разом спал с глаз туман и впереди разверзлась бездонная пропасть. Мысли взорќвались: "Мы все — как там". Многих ли миновало без "как" это "там". Родной дедушка Данило Игнатьич, дед Галибихин, Федор Пашин, и чуть ли не каждый второй в селе по-бывали там. Многие и из женщин, как вот Агаша фронтовичка, мать Толюшки Лестенько-ва. Отец Ивана со Стариком Соколовым чудом не попали "туда", молитвой убереглись. Да и Сашу Жохова пронесло, "рука спасла". Художник "от беды" сокрывался в глуши родно-го Мохова. Все мы исхитряемся жить не в "той", так в "этой" зоне, с близкой или далекой от глаз "вышкой со штыком нацией и колючкой вокруг".

Высказ этого внутреннего, полуосознанного в себе состояния, — выход за грань доз-воленных мыслей. Они рождали ощущение какой-то приќдавленности, создавали неуют, вроде касания к твоему телу чего-то жесткого, колючего. И вот эти прописные совещания у "Первого", твоя строгая явка на них, словно вызов тебя подследственного к стражнику для проверки — "тут ли ты?.."

С таким разбродом мыслей и душевным раздором, и отправился Иван в райком вместе с председателем, парторгом и главным агрономом. Ехали молча, как "нипошто".

При виде в зале благодушных предов, парторгов, "командиров произќводства", ак-тива, завов и замов, мрачное настроение поспало: все вроде бы и за делом пожаловали. Подлаживаясь под общее настроение, Иван поддался той самой спасительной иронично-сти, что пряталась за высказом веселости и беззаботности. Когда за длинным столом, наќкрытым бордовым бархатом, разместился "штаб" во главе с "Первым", сидевшим позади Ивана, промолвил про себя: "Демиургены вышли". Иван, улыбнувшись, в душе погор-дившись за своих моховцев, выхвативший словцо из серого "евангелья" для наречения новых апосќтолов. Председатель "Зари", уловив его усмешку, как заговорщик соќчувствующему подмигнул, глянув на президиум… Никто не допытывалќся и не дознавался, откуда, из какого ореха возросло это подхвачеќнное молвой словцо "демиургены". Об анекдотах вот тоже не допытыќваются, кто их складывает, преследуют только их пересказ-чиков. Но теперь, кажись, и этого уже не делают. Сами демиургены большой чаќстью их и сочиняют про себя же.