Комбайном большой урожай не взять, не вымолотить. Именно такой урожай Дмит-рий Данилович и ожидал на своем поле.

В доме Кориных было людно, но не суетно. Заходили по вечерам художник, Ста-рик Соколов, соседи. Пили на веранде чай. Говорили больше о крестьянствовании. Вспо-минали высказы стариков о далеком минувшем. В городе Андрей Семенным не много ра-зузнал о нашествии татарове в эти места. Но вот дату уточнил. А как и что тут было — только гадай. Каверзино, деревенька перед Сокольим болотом не случайно названа так. Что-то татарское: "каверза", как вот "сарай" и другие слова, перенятые от пришельцев, прижились и стали своими по духу. Проговаривались и о клятых местах, обиталищах чер-ных сил. Они мечены знаками беды. Но помнилась не сама беда, а находившие наважде-ния. Андрей Семенович переживал и негодовал, что ничего почти не дошло до нас о той поре, только вот название Татаров бугор и деревенька Каверзино.

— Варварство, невежество, что не оберегли записи отца Матвея. Покушение на ци-вилизацию. Уважение к минувшему, это черта, отличающая образованность от дикости. Это нам еще наш Пушкин подсказал. Унижение пастырей и разрушение храмов не при-близило нас к добру и истине, душу не облагородило. А совести вот и красоты духовной лишило.

За разговорами воспалялось воображение. Додумывали, как русачи, словно на вол-ков, охотились на татар. Леса и болота воителю верную службу служили.

Светлана рисовала себе живую картину того, как бились с "погаными" миряне. Вооружились "сапогом" — березовой или можжевеловой дубиной с увесистым корневи-щем, баграми, пиками, секирами самоковными. Подпиливали деревья в узких местах до-роги, захлестывали батыевых конников… На Татаровом бугре Данилова поля и сверши-лась последняя битва и сгинул черный ведун. Светлана по-своему верила в мистическое толкование необъяснимых видений и явлений. Верил и художник, и даже городские гости с чем-то соглашались. Человеческая мысль сама по себе не исчезает, а превращается в до-брую или злую волю, копится во вселенной. И в зависимости от того, каких мыслей боль-ше, та и властвует над нами. Ныне время заќвисти и мести, страха и кары. Во времена на-шествия в эти места ворогов — мирских пороков было меньше. Милосердные вдовы брали к себе раненых и пленных супостатов. И те приживались.

Так в разговорах и воскрешалось прошлое. Деревни русские древнее своих горо-дов. В них и должна беречься наша стать и питать духом своим те же города. Но вот под напором необоротой супротивной воли, разрушился сущий свой быт. И хиреет человече-ская устойчивость. Берет верх силоволие, как вот сказал художник, "образовательных де-миургенов".

Оживлялась и Анна Савельевна за общим столом в разговорах о прошќлом. Смирно слушала ребятня. Ярче всяких уроков было для них живое слово об отчей земле. Вот она, здесь, у них, вершилась история Родины. Да и такими ли далекими были те события, если говорится о них, будто самими увиденным. Древним наше вечное кажется от незнания его, а вернее, от запретов на знание… Мир наш — не только то, что видится оком. Он нечто высшее, неразгадываемое разумом и неосязаемое плотью.

Моховская ребятня вокруг дома устраивала игры — защита от татарове, битва за свою деревню. Слово "татарове" пришло из молвы и высказывалось мирно, как о чем-то обыденно случившемся когда-то.

Прасковья Кирилловна, заходя к Анне Савельевне, старалась оградить ее от шума детворы под окнами. Но Анна Савельевна простодушно говоќрила:

— Да и потерплю… Чего о покое думать, напокоюсь… Только и раќдости, что слышу их голоса.

Ей было отрадно сознавать, что вся эта жизнь дома идет от нее. Как вот и от тех неведомых ей предков, в коих теперь ее внуки играют.

Мохово и моховцы, от мала до велика, по неистребимой в них привычке, готови-лись каждый к своему сенокосу. Скотина при доме, да огород — остались единой их сущей крестьянский заботой. Дмитрий Данилович в короткий досуг налаживал маленькие косы, которые когда-то были куплены им еще в большесельской лавке. Старое и береглось и длило крестьянские установления. Подошла пора старшим внуќкам с косой на луг выйти, словно в старинную игру поиграть. Косить траву, как и хлеб убирать, — о завтрашнем дне забота. В крестьянском коринском доме — это привычкой и жили. Внуки ждали начала се-нокоќса, а пока тяпали позадомом и в проулках для коровы, теленка и овеќчек крапиву, ло-пухи, бурьян.

Зов духа природы

1

В один из ясных солнечных дней прибежали в мастерские к дедушке Дмитрию Ка-тя и Люда. Переведя дух, наперебой заговорили:

— Дедуся, дедуся… дядя Андрей, художник наш, послал сказать… в Устье надо… — захлебывались словами, не отдышавшись еще от бега.

Что стряслось в их красном сосновом бору, в святом Гороховском Устье. Может, находка какая. Модой стало повсюду чего-то выискивать…

Дмитрий Данилович сваривал транспортер к жатке. Выключил агрегат. Взял вну-чек за руки. Катя договорила тревожно:

— Дядя художник там, сосны в Устье падают, спасать надо. На машиќнах понаехали, с пилами моторными. Саша Жохов их привел.

Дмитрий Данилович не сразу взял в толк. Больно невероятным показалось — пада-ют вековые их сосны… Какой-то миг стоял молча. Потом выќмолвил вслух, вроде в чем-то еще сомневаясь: — Рубят… Это смертная напасть!

Увиделась безысходность: что тут можно?.. Вот Саша Жохов и подкраќлся… Надо было ожидать. Колосов берег бор. А тоже пытались.

Первым порывом было позвонить лесничему: "Что делается…" Но тут же понял, пока доказываешь — бора уже не будет. Лесхозовские лесоруќбы не двурушными пилами шаркают. У них на колхозные леса полные праќва, колхоз уже и не хозяин леса.

В дверях кузницы показался Тарапуня. С Костей Криновым и братом Николаем они доотлаживали сенокосную технику. В бункере стоял разобќранный трактор Симки По-гостина. Каждый что-то и доделывал в оставќшиеся до сенокоса дни. Разбивка механизато-ров на звенья и закреплеќния за ними полей, и подталкивала их к неуказному делу.

— Леонид Алексеич, — окликнул Дмитрий Данилович Тарапуню, но не успел доска-зать. В ворота машинного двора въехал Степан Гарусков. Дмитрий Данилович встал на его пути, подошел к кабине: — Срочно надо, Степан Михайлович, в Гороховское Устье, за Шелекшу, — сказал ему.

Гарусков пожал плечами. Стал отговариваться. У него наряд, колесо заехал сме-нить. Подскочил взъерошенный Тарапуня, успевшей уже расспросить обо всем Катю и Люду.

— Какой тут наряд… Братва, сосны наши в Устье летят…

В руках у Тарапуни была ветошь и он взмахивал ею перед грудью Гарускова. Лицо замаслено, выделялись белки глаз, зубы и белесые волосы из-под черного берета, сдвину-того на затылок. Из глубоких карманов комбинезона торчали гаечные ключи. В карманах на груди железки. Гарускова напористость Тарапуни задала.

— Чего петушишься, горланишь, — огрызнулся он, — все бы только командовали. У меня тоже дело…

На крики выбежал Костя Кринов, Симка Погостин. Подошли Лестеньков и Нико-лай, брат Тарапуни, и Саша Галибихин. Все, кто был в мастерских.

— Надо, Семен, надо ехать, — говорил Дмитрий Данилович Гарускову, не отходя от кабины его машины. — Провороним бор, потом сами себя клясть будем… — Велел подо-шедшим механизаторам залезать в кузов, сам обошел спереди машину и сел в кабину. Та-рапуня подсадил в кузов Катю и Люду. — Давай, Степан, давай, поехали. Ты кстати подос-пел,

завернем еще к плотникам, к Старику Соколову.

Когда выезжали со двора, Дмитрия Даниловича кольнула мысль: "Вот ведь, Леонид Алексеич, Тарапуня, первый понял беду… Моховец. Симка Погостин больше для виду ершился: "как все". Костя и Колька посќледовали за Тарапуней… А Толюшка Лестеньков равнодушен. И в кузов машины влез вроде как по неволе, с этим "как все". Надежда была на Якова Филипповича Старика Соколова. Он и для лесорубов найдет свое слово.