Загоститься — что натерпеться.

Дмитрий Данилович с Анной Савельевной засобирались в город. Анна прихвары-вала. Врачи и направили в городскую больницу. Надо бы немедля и ехать, но Анна тяну-ла. Корова вот отелится, раздоит, так тогда уж.

Определенной болезни у нее не находили. Последствия травмы. Бык пободал, опе-рацию на животе перенесла. Вот и сказалось. Заныла, как у солдата старая рана. Дмитрий Данилович втайне переживал, торопил. И вот после Рождества засобирались. Но собра-лись только на Сретенье.

В хозяйстве все было припасено для скотины и по дому. Сено корове и теленку сложено в хлеву за решеткой. Они сами его достанут, тольќко подправь. Хлеба три-четыре буханки Иван купит. И Светлана когда забежит в сельмаг. Для подкорма скотины, куриц, поросенка и хватит.

Анну Савельевну положили в лучшую больницу города. Похлопотала сватья, Евге-ния Александровна, мать Светланы. Не обошлось и тут без медку. С пустом ехать по та-кому делу — все равно что за границу без долларов. Так сватья сказала.

Дмитрий Данилович остался у дочерей и сестер. То у одних погостит, то у других. Присматривался к внукам и внучкам. Летом, когда они приќезжали в Мохово, с утра до ве-чера пропадали на реке, в лесу. И самоќму было недосуг. Теперь он в гостях у них. Видит в них то, чего не замечал в деревне. Крестьянского — знать за собой постоянную обяќзанность — в привычках их нет. И пытливость ребячья заменяется какой-то суетливой торопливо-стью. Куда-то пойти, к чему-то успеть. И все вроде как не для себя, не по делу, а для кого-то, и для чего-то. Школа многоэтажная, квартира в большом доме. Между домами, вроде на случайно пустующем месте — каток. Внуки и внучки постарше — те еще отправляются по воскресениям за город. Лучше бы забрать их на каникулы в деревню, к себе в Мохово. В русле заснеќженной реки на следы зверюшек поглядели бы. Лес зимой, как царство за-колдованное, спит. Поосмелев покатались бы на лыжах с горок, Гороховской кручи. Такое навек в тебе остается.

Одолевала скука, тоска по дому, по своему делу. Обо всем и раздумыќвалось. Ему бы вот никак не привыкнуть к городской жизни. Без своего дома — ты на чужбине. И бро-дили от невольного досуга в голове, повќторялись мужиковы мысли: если бы Корины, весь их род, осели в Мохове?.. Другие, у кого нет тяги к крестьянству, — находи по охоте дело в том же городе. Но вот по чужой воле вышла натужная помеха природному людскому умыслу. И все Корины страдают. Тоскуют по труду вольному на своей ниве. Хотя и в го-роде не последние, что называется, — в передовиках и ударниках…

В квартирах дочерей, сестер, племянников, сватьи Дмитрий Данилович исправил всяческие неполадки, недоделки. Где-то и полы перебрал и выровнял, двери укрепил и пе-реставил. Рамы оконные поправил и подогќнал. Плиты газовые отремонтировал и отрегу-лировал. Краны водопроводные, электропроводку в божеский вид привел. Не мог в ум взять — что

же это с людьми-то стало, не жилье для себя, а ровно хлев для скотиќны на скорую руку сварганили и живут… Без дела, без ходьбы в больницу к Анне — и недели бы в городе не прожил. И поразила безотрадная мысль: да кому же и как это в башку втемяшилось и для мужика в дереќвне такие вот склепы городить?.. Жизнь в них скудеет, укоќрачивается, ум обленивается и омрачается. Усадьба просторная крестьќянину нужна, а не собачья конура… Слышал вот, будто в Ленинграде, где-то на Охте, дали цыгану квартиру. Выпросил четы-рехкомнатную и на первом этаже. Семья большая, да цыган и клянчить, и хитрить умеќет, не наш брат. В одну из комнат он лошадь поставил, по стенкам на крючьях сбрую, "хо-музду" развесил. Вначале не поверилось, досужая байка, а тут поверилось: цыган и не мог по другому… А вот мужика, похоже, и удалось к чему-то приручить, сделать из него "дырдосочника".

Соседи и знакомые дочерей дивились, откуда у колхозќника такая сметка и умение в руках, свой взгляд на все. Дмитрию Даниќловичу это не льстило. Что же мы знаем о сво-ем народе?.. Вяжем ему руки, "пудрим мозги", как городские говорят. Не ярись, будь как все. Вроде бы не чужак какой-то нас пеленает, а сами себя в угол загоняем. Неудачник старается онеудачить ближнего, лодырь осмеять старательного. И это поощряется, но ведь к обезьяне близимся. Чтобы мужику, да быть смышленей городского — не моги и поду-мать, мужика надо всему учить… А не от мужика ли все сущее на Руси взялось и пошло. Ему, лапотнику, все с ходу дается… Он и города строил, заводы создавал, столицы укра-шал. И шло это к неќму от сельской кузницы, от ремесла в избе. Чума самоуничижения нас охватила, лукавый внушил беспамятство. И мы стережем в себе раба покорного, зимого-ра-пролетария беспутного. И вроде бы вот понеќмногу начинаем понимать, что, попирая мужика, близимся к разору, к пропасти. Но скоро ли это демиургены осознают?.. И осоз-нают ли? Когда через месяц с Анной вернулись домой — в рай попали. Анне после опера-ции вроде бы и полегчало. Сразу же к своей корове, дородной Питерянке, пошла. Дмит-рий Данилович — в свои мастерские. Механик Колотин освоил новый токарный станочек, "добытый" Николаем Петровиќчем. У Ивана мало мальски сложились отношения и с пред-седателем, и с Горяшиным. И это радовало Дмитрия Даниловича. Иван что-то делал по-своему, а Николай Петрович старался по-прежнему не вникать. Гордилќся своими связями и "доставал дефициты". Иван не подавал вида, что "доставания", председателя порой и "в попад". Но умелые руки своих маќстеров делали, что называется из одного другое.

Технику почти всю отремонтировали. Иван с механиком Василием Грибќковым за-нимались коровниками. Трубы газовики все же привезли. Без бычка не обошлось, но об этом помалкивали. Жизнь кривобока, каждого в свою сторону тянет. Вот и ходи юлой. Старик Соколов с двумя плотќниками, больше по воскресениям, пристраивал навесы к ста-рому нагуменнику — зерновому току. В нем были прилажены трубы с проделанными в них отверстиями для выдувания горячего воздуха. Над трубами смонтиќрованы подвижные ко-лосники. Все изготовлено по замыслу Дмитрия Даниќловича и по чертежам Ивана. Просто и прочно, по-крестьянски, чтобы хлеб обмолачивать сухим, под крышей, как и встарь, бы-вало.

Чувствуя вину, что месяц прогулял, Дмитрий Данилович допоздна проќпадал на своем току. Яков Филиппович поостудил его рвение:

— Ты, Данилыч, не больно ратуй. Надсада животу не на пользу. А то одно знаем: "Давай, давай!" С пупа сорвешь, и сделанному не рад буќдешь. А тебе для правды беречь себя надобно. Кто мужикову душу, в потемки загнанную, на добро направит?.. Сам коли по тихости и выбиќрайся, да заметен при этом не будь, чтобы зависть не навлечь и переќучивать тебя не принялись.

Это верно, рассудил и Дмитрий Данилович. В надрыве проку нет, себя не резон опережать. Через силу не тянись, сперва умком запасись. Таќкое реклось в доме Кориных исстари. Твердилось и старым и малым ныне и присно, как молитва. И каждый раз с но-вым смыслом от опыта доброго.

Хотелось Дмитрию Даниловичу и комягу закончить. Выбирал время и отделывал ее по вечерам. Старое ремесло забывать не резон. Это едино, что родство свое затерять.

В сарайчик мастерскую заходила Светлана. И Дмитрий Данилович за раќботой до-рассказывал ей о дедушке Даниле. Потом слушал свой голос, голос Ивана и Анны. И что-то еще довоспоминал. Светлана переписывала все в тетрадь, отдельно узнанное от Дмит-рия Данилыча, отдельно от Ивана и Анны Савельевны. Получалось как бы Евангеќлие — благая весть потомкам от сородичей. Вроде и забава, коротание зимнего досуга. А когда все заносила на бумагу — повествование о жизни потомственного крестьянского рода Ко-риных. О знатных госпоќдах принято в книгах рассказывать, но корни-то и господского дерева держатся мужиком. Не на виду они, не то что крона, но без корней нет и кроны.

Частенько вечерами, на досуге, наведывался в сарайчик-мастерскую Терентьич — Федор Пашин, недавний бригадир, а теперь ночной сторож при моховской ферме. В мо-лодости тоже делывал комяги. Глядя глазом мастера на работу Дмитрия Даниловича, что-то и высказывал. В тепле от живого огня в печурке, запаха дерева, от человеческих голо-сов, становилось просторно и уютно. Будто ты в поле или в лесу. Вспомиќнали, кто какие комяги мастерил. Со своими выдумками, с секретами ходкости на воде, с особой пропит-кой днища и боков берестяным дегтем с живицей и льняным маслом. Недавно вроде бы все было, а уж старина, и не у многих она в памяти. А чего бы забывать-то — река-то преж-ней оставалась. Хотя и не совсем. Нет на ней мельницы, подпиравшей воду вровень с бе-регами. И нет прежней рыбы, и совсем перевелись раки… В разговорах-воспоминаниях с какой-то тоской и обидой, Терентьич высказал, смутив Светлану: "Земле нашей при таких нас, все равно, что здоќровой бабе с легченым мужиком".