Проехали лесок, свернули на луговину перед мостком через ручей в болотнике. Яков Филиппович как бы очнулся от задумчивости. Не должно бы вот выпасть из жизни то, к чему в этой песне звалось.

— А песня-то, она наша о гусях-утках, — вымолвил он. — На Руси тоќлько и могла сло-житься. Душа-то вот на нее и откликается, — скрытно умилился и тут же шутливо добавил, — хоть гусь-то и не летучий, а песня-то и про твою жизнь. Где ее не пой, а с ней просторно, как под небом своим… Да и про камыш, если спеть ладом, тоже разбередит теќбя. И о гра-жданской вот еще песня поется, хотя и ныне сложена, но о тобой прожитом: "Любо, братцы, любо, любо, братцы, жить…" С той поры, о которой песня лютая, дикость людом и овладела. Все вот и атаманим, разбойничаем, но уже по нынешнему стало любо разбой-ничать… Со Христовой верой кажись бы начинали-то, а кончилось во грехе каќиновом.

Подъехали к Данилову полю. И Яков Филиппович, увидев его простор, ясный свет над ним, отринув мысль о грехе человеческом, попросил осќтановиться. Будто во храм за-хотелось войти помолиться. Но и тут вот признаться вслух в этом не мог, оговорился, что жерлицы в плесе брошены, так и надо взглянуть.

— На плотике снова на свой берег и переберусь, а нет так и вброд, вода-то теплая, — ответил он на беспокойство Дмитрия Даниловича.

— Пошла бы вот с тобой, дядя Яков за щукой, — дурачилась Татьяна. Качнулась слегка в его сторону. И в нем что-то отозвалось на бабий зов. Но тут же остерегся на-смешки и мысленного греха: "У бабы бабье и на уме". Вслух сказал, что за одной щукой вдвоем не ходят.

Татьяна снова созорничала:

— Да уж что поделаешь, коли гусь не в лету…

Яков Филиппович хотел было что-то ответить, но только покачал гоќловой, сочув-ствуя вдовой бабе.

Вылез из кабины и пошел тропинкой среди ольшаника вдоль Гороховки. Напротив бывшего Татарова бугра остановился, тихо перекрестился, глядя на сияние неба над воль-ным полем. Что-то ухнуло в воздухе. Буќдто большая птица, тяжело поднявшись с земли и тут же и опустиќлась. Яков Филиппович снова перекрестился. И крестом как бы оградил поле от скверны, пошел к плесу на Шелекше.

4

Оставшись наедине в кабине трактора с Дмитрием Даниловичем, Татьяќна присми-рела, устыдясь своей веселости и озорства. Проехали мосток через Гороховку. Не было сказано слов, но оба сидели как размолвленные.

Дорога шла среди глухого ивняка и ольшаника, разросшегося на вырубе сосняка. Показался просвет. Поднялись на песчаный бугор. Давно ли тут стеной стояли сосны… Дмитрий Данилович скосил взгляд вправо, что-то заставило обернуться. Встретил глаза Татьяны. Она улыбнулась опасливо и встревожено, как при неожиданной, но давно же-ланной встрече с человеќком, бывшем долго в отлучке.

— Теперь уж до жатвы, а то и до будущего сева вместе на поле не побудешь…

Чего-то стереглась, о чем-то жалела. Тосковала по артельном рабоќте, зачахла на складе, баловалась, что не по ней это дело, сидеть на месте.

От говора Татьяны наплывало радушное настроение, восходила вольќностью душа. Дмитрий Данилович обрадовался ее появлению на Даниловом поле и тут вот, в Кузнецо-ве. Старик Соколов навевал думы о прошлом. Был как бы посланцем от всех старых паха-рей этой земли. Татьќяна вызывала бездумную легкость, смущала и удивляла.

— Будто вот в Каверзине собираются искать старые луга, может ведь и не сплошь заросли, — говорила она все с той же тайной надежќдой на что-то. — Артельно бы туда и ехать с косами и граблями, как бывало. Ныне даже по грибы ребятишки и те вместе не ходят. Каждый всяк по себе, ровно прячемся от чего, в насмешку колќхозниками зовемся.

Развеселые сенокосы луговые, с песнями, озорством, бесшабашным азартом, ку-паньем в парной воде реки были еще и при колхозах. Помниќлись и вызывали уверование в то, что мирское установление жизни вернется в деревне. Много оставалось таких луќговин, на которые только и можно выходить с косами и граблями, артельно. Но где, кому ныне такое в голову придет. Техника в моде, моќлодежь и не заставишь кусу в руки взять. Разве с тоски по обществеќнной жизни слово у стариков вырвется. В колхозе вот, а каждый как в чужой толпе без соседской радости.

Татьяна тягостно вздохнула и уже с большей откровенностью и прямоќтой пожало-валась, ровно в чем оправдываясь:

— Одна вот я, одинешенька, Данилыч, — в высказе слышалось такое, будто в чем-то никому неведомом открылась.

Был поворот дороги. Дмитрий Данилович заработал рычагами, отвлекся от ее слов. А она уже не могла и не хотела ни в чем таиться. Трактор качнулся и ее прижало к плечу Дмитрия Даниловича. Его плече осталось тугим, а она, ожидая отклика, не отклонилась.

— В соблазн ты меня вводишь, Татьяна. Или уж и за мужика не считаќешь, озорнича-ешь, как со Стариком Соколовым… — И поверив сам в таќкое ее озорство, глянул на нее, усмехаясь. Напряжение спало, будто отошла опасность, расслабились пальцы на рычагах трактора.

Татьяна опустила взор, сжала руки, лежавшие на коленях.

— Люблю ведь я тебя, Данилыч, — покаялась она с бабьей грустью. — Иной раз идешь мимо дома, хочется выбежать, крикнуть: зайди, Данилыч. А дурачусь вот, чтобы хмару от сердца отогнать.

— Этого еще не хватало, — пытаясь ее слова обратить в шутку, вымоќлвил Дмитрий Данилович, — чтобы разговоры по всему колхозу пошли, как Данилыч от своей жены к вдовой бабе бегает.

— Зачем бегать-то, — смутилась и Татьяна. Но все же радуясь и такой его отзывчиво-сти, договорила, — просто бы и зашел когда. К другим-то заходишь, к бабке Зинухе, Марфе Ручейной.

— Так одной за восемьдесят, а другой под девяносто, кто-то подуќ мает. — Он сопро-тивлялся ее зову. Перед глазами стояла Анна. Чуть ли не обиженная и обманутая им. Воз-никал протест и против себя: дал вот повод. Разговариваю о таком, значит уступаю, под-даюсь, греќшу…

— Я и не собираюсь жизнь твою портить. Разве кто скажет, что я таќкая?.. На словах только. Кручина бабья… А что мне с собой-то деќлать. Доля-то-какая наша. И хочется приюта теплого. С тобой вот поќговоришь и на сердце полегчает. Али уж к бутылке к кому за компанию прилаживаться.

— Помолчи лучше, Татьяна, — сурово высказал Дмитрий Данилович.

И Татьяна поняла, что слова ее не по ветру пошли. Все в ней затќрепетало, возрадо-валось словно в святой праздник. Хотя и знала она, не придет он к ней как блудень, пото-му что не вор. И она не воќровка, но вот не могла с собой сладить. Теперь и будет в радость каждая, пусть и случайная, встреча, как обогревший тебя лучик света.

Думы на досуге.

1

Им с Лестеньковым пришлось таки посеять лен по дополнительному плану и сре-зать пары в звене. Так повелось — ты не в своем, и потому в неверном мире: потрафь должностному демиургену, что над тобой мнит себя божком, принеси ему жертву покор-ностью, и тебе от — него послабление изойдет.

Председатель, Николай Петрович, не настаивал, а упрашивал Дмитрия Данилови-ча уступить Горяшину. Иван тоже советовал "пойти навстречу" Сживаться как-то надо с тем же завом райкомовским. И пахарь махнул рукой. Спросил своего напарника, как он думает. И Толюшка с каким- то равнодушием отозвался:

Так ведь не отстанут, чего уж тут… Проходу не дадут. Буќдут талдычить и косо гля-деть. Больше и проиграешь, чем выгадаешь. Как вот нельзя лучше подходит к нам ныне присказка: "Не делай проќтив ветра, все на твоих штанах и останется". Всякая мирская мудрость житейским опытом складывается.

Старик Соколов как бы из далека тоже рассудил:

— Пороки наши и мы все — те же валухи-разини. К ним нас и удвинули… И тут уж как с кривым правилом стену дома не кривой сложить?.. Все вкось и войдет… Вот и об-ходись сам без такого правила.