Пригляд демиургенов

1

На следующее утро Дмитрий Данилович поднялся чуть свет. Вылил молока с хле-бом, взял с собой завтрак, приготовленный Светланой с вечера. Со ступенек крыльца по-глядел на старые березы, много ли в них прибавилось сини за светлую ночь. Рябины, как и вчера, серели комолыми почками. В предрассвете были не так видны в них перемены. Снял кепку, перекрестился и сошел с крыльца.

Глянул в окошко боковой комнаты с завалинки. Анна спала. Она сама настояла ос-таваться одной в этой комнате, чтобы ночью никого не бесќпокоить своими недугами. Тихо отошел от окна, выкатил мотоцикл, приќладил на багажнике сумку. Мотор завел только за деревней, опасаясь разбудить треском людей.

Проезжая мимо Барских прудов, глянул на "Белорусь" Толюшки Лестенькова. Вихрем пролетел до Шелекши. У спуска к реке сбавил газ. Реки не было видно. Туман стлался поверх моста, стекался с крутых береќгов к реке. Мотоцикл въехал в этот туман, утонув в нем по самые ступицы. Простукоталив мостовининами, выскочил на откос и ле-сом помчалќся по вчерашнему своему тракторному следу. Осенью последним уехал с поля, а весной первым приехал. Подумалось "новой весной". Вчера такая мысль не пришла, а тут вот навеялась ранним утром — новая веќсна и новое поле.

Трактор стоял на берегу возле Дубков, ждал пахаря. Пришел два заќхода, выключил мотор, прислушался. Эхо улетело за Горроховку и погќлотилось красным сосновым бором. Троекратно, хрипло, прокаркала воќрона в ветлах на берегу Гороховки. Может одна из тех, что гнездилась на старых соснах Татарова бугра. И вот ругает его за исчезновение их. Но эту мысль оттеснила другая, мирная: не к дождю ли?.. И хороќшо бы сейчас дождичка-то.

Обеспокоила почему-то тишина по ту сторону Шелекши у Барских пруќдов. С се-менами что ли задержка у Толюшки, или с сеяльщиками? Сеяльќщиков бригадир назнача-ет. Они вроде как посторонние. И семена подќвозят тоже как бы по своему усмотрению… И в эту минуту с Черемухоќвой кручи из-за Шелекши послышался рокот мотора. Сначала с перекаќтами, с треском, нехотя, как спросонок. И вот ровный гул сошел с горы.

Хорошо слышать жизнь поля по весне. Она как крик младенца, пронќзительный, взывающий. И сколько в нем надежды.

2

Солнце пригревало, веяли сытые запахи разрыхленной пашни. Напоенќная снеговой влагой земля в довольстве млела. По обочинам поля напќролом лезла к свету осока. В кус-тах цвело лиловым, желтым, оранжеќвым. Лес примешивал к земляному духу сосновый и березовый настой. Шла волнами свежесть от Гороховки и Шелекши. Прилетали и улета-ли грачи, галки, вороны, скворцы, разные малые птахи. Все двигалось по черноте за боро-нами, У них, птиц, был свой праздник обновления.

Новое Данилове поле от Шелекши до бывшего тут Татарова бугра шло слегка вверх, затем как бы подламывалось и тянулось ровно до саќмого болотника. За работой ду-малось о будущих машинах. Для нового земледелия, скорее всего, главным будет уже не трактор, терзающий землю, сжирающий тонны горючего, отравляющий вокруг все живое. Комќбайн тоже не для здешних пашен лесных. Занепогодит, развезет, на поќле с ним уже и не въедешь. Да и мало разума обмолачивать сырой хлеб, тут же вываливать солому не чисто вымолоченную. Нередко и сжигать ее прямо на пожне. Каждому делу сулен свой резон самой природой. Должќна взять верх навесная техника, управляемая с одного места и двигающаяся по твердой колее. Полю большому надлежит быть обустроенному, как своеобразному цеху. Пахарь такого поля должен быть мастером на все руки, творцом… Свое поле он вот, Дмитрий Данилович, сам засеет и сам уберет урожай с обмолотом под крышей. Никто, ничего и никогда, кроме самого пахаря ладом дела не сделает. Первый наш комбайн придуќмал деревенский кузнец. И обмолачивал ой хлеб чище нынешних ком-байќнов. Но опять же — кому дело до потерь. Комбайн хлеб теряет, а не коќмбайнер. И тер-пится, пока какому-нибудь Левше не западет в голову озорная мысль о новой, невообра-зимой до него машина. Но и тут казенный

люд над ним вдоволь потешится, пока его "бредовая" выдумка не будет "изобретена" за бугром. Так и глохнет на Святой Руси трудовое умельство под темным гнетом демиурге-низма. А вот он, Дмитрий Данилович, приспособит к жатке транспортер для перевала хлебного жнивья в самосвал. И будет отвозить хлеб для обмолота в нагуменник. Все еще не верилось, что им создано, сотворено, как сказал художник, Андрей Сеќменович, свое, Данилово, поле. Это и есть самое главное в его жизни.

Работалось легко. Трактор шел прямо, как по струнке. Сиди и мечтай о том, что даст тебе такая твоя нива осенью. Со стороны болотняка каќзалось, что пашня врезалась в Черемуховую кручу. В стене черемушника намечалась прозелень. Когда черемуха зацве-тет — круча станет белой, хочется до поля дойдет аромат ее цветения. Гору в эту пору хо-чется сравнить с

убранной к венцу невестой — княжной. И ровно для того, чтобы больше этим видением до-рожили люди — в самую пору цветения накатываются холода. Все съеживается в защите от стужи. Вспомнились стихи, в какой-то книжке случайно подсмотренные: "Когда черемуха в цвету, и все бело на ней, у нас на севере всегда бывает холодней". Вот еще одна из зага-док таинств природы.

Сама Черемуховая круча тоже видится глазу по разному. Утром — тиќхая, будто только из-под одеяла. Зелень свежо сверкает крупными каќплями росы. Днем расслаивает-ся на два яруса: снизу тень, а верќхушки черемух в солнце. Вечером заросли кручи зага-дочно влекут к себе. Плесо Шелекши и голыши у воды освещены косыми лучами солнца. И как бы сами светят круче. В непогоду гора в неведенье: печально кроќткая, или в тре-вожном шуме… Нет на свете другой красоты, как вот эта их Черемуховая круча.

Около десяти часов приехал заправщик. Пора было и самому перекусить. Дмитрий Данилович подошел к ветвистому дубу на берегу Шелекши, облюбованному еще дедуш-кой. Прикинул, что сделано. Можно сегодня и закончить боронование. Только вот сыро-вато по краю поля от Гороховки. Но все равно завтра с утра надо начинать сев. Засевать ноќвое поле вдвойне праздник. И в то же время берет робость: как отклиќкнется оно на твои старания и заботы. И будет ли взаимность, оправќдаются ли надеянья.

3

Не сразу заметил, как со стороны болотняка, от Кузнецова поля, выќскочил предсе-дательский "уазик", и медленно направился к Шелекше. Дорожка сворачивала к броду, а "Уазик" свернул к дубкам. Остановился метрах в десяти от свежего следа борон.

То, что с председателем придется объясняться, почему он здесь, коќгда не закончен сев у Барских прудов, это Дмитрия Даниловича не треќвожило, отговорится. С Гарями все еще вот никак не уймутся. Было поќлная уверенность, что "вопрос" утрясли, и вдруг новое предписание о распашке их. Не раскорчевка леса предписывалась, а ввод в севооборот запущенного поля. Хитрости бумажного колдуна: почто ему знать, что на том поле полу-вековые сосны, дополни, снеси сосны, они же тебя поќтом и обвинят: разве было такое ука-зание?.. Сухов сказал — сосняк не трогать, а где след его сказа? На бумаге Гари так и чис-лятся запуќшенным полем, а не лесом. Кто решится взять под свою ответственность пере-вести пашню в лес? Вот бумага и смеется над всеми. Только бумага может отменить бу-магу. А для "отменной бумаги" надо ассамблею собирать. И ждать, как весной зеленых лужков после таяния снега.

И такое вот подумалось при виде председательского "Уазика". Но это вскользь, все за-глушало радостное осознание, что председатель проеќхал через болотняк, новой дорогой к Кузнецову и Патрикийке. Раньше туда пробирались вкруговую, объездами. Саша Жохо-ву, в бытность парторгом, пришла в голову "спасительная мысль" — отдать эти поля соќседям, им сподручней. Отношение сочинили и отослали… И может так случиться, что попадет эта завалявшаяся бумага какому-то деятельноќму демиургену на глаза — Кузнецове и Патрикийку от большесельцев отпишут. Опять же — кому дело, что дорога туда проло-жена.