Весть о приезде Андрея Семеновича навевала Светлане мысли о духовном единст-ве всего сотворенного Всевышним. Моховского художника знают во всем мире. И будут еще узнавать. Без Мохова и без моховцев на его картинах и в самой Вселенной будет уже чего-то не хватать. Пусть одного лишь малого штриха. Но для осмыслении полноты мира и этот штрих важен. Он тоже на свое указывает, как на частицу живую в теле мирозда-ния. Не все открыто грешному глазу. Художник как бы и выказывает сокрытое тем, кто жаждет это увидеть. Татаров бугор захватил его своей тайностью. В картинах он и стара-ется ее раскрыть. За каждой сосной на бугре, за ивовым кустом, что-то живое подстере-гает тебя. Из озерца под бугром с соснами — вот, вот вынырнет чудище и заворожит взы-вом к себе… А над всем этим радоќстное чистое небо с животворящим солнцем. Оно ох-ранным голубым куполом и покрывает и очищает все, не дает большой воли темным си-лам. Но и грешников жестоко не карает, а взывает к покаянию… В Татароќвом бугре ху-дожник и распознает картину Мироздания, стараясь уяснить ее законы. В простом, всеми видимом, сплетены и радости, и страќдания, Добро и зло. И тебе, человек, дается выбор. Все и разделено на эти две силы. И происходит та самая борьба, о которой мы все стара-емся умолчать, не любя правды, — вселенское столкновение созидательных сил с руши-тельными…

Художник-то и усмотрел. Для него было немыслимым, чтобы вековые сосны с Та-тарова бугра пропали. На теле их должны быть запечатлены образы мирян, видевших са-ми эти сосны… И что вот скажет художник, когда узнает о находках на Татаровом бугре.

Светлана оборвала свои раздумья, спросила Дмитрия Даниловича, когда сулится Андрей Семенович. Занятый тоже своими мыслями, пахарь поднял руку с конвертом, ска-зал однозначно, что вот должен приехать.

В нагретых за день березах держалось солнечное тепло. И в них исподволь стала пробираться сырая мгла. Иван прошелся по дорожке, Светлана, поеживаясь, тоже вста-ла… Что-то недосказано было и недодумано. Да и как это "что-то" досказать и додумать. Мысли пробивались, как свет сквозь темную хмурь.

Дмитрий Данилович посмотрел на небо, какое оно, чего завтра сулит.

Пошли в дом. На крыльце обмолвились о погоде. Иван сказал отцу, что с утра со-бирается на станцию за техникой. Дмитрий Данилович поинтересовался, за кем все же хо-тят закрепить новые тракторы.

— Поедем пока с бригадиром Семеновым, — ответил Иван. И сам спросил отца, что он думает, если Дт-75 передать Косте Кринову. Дмитрий Данилович это одобрил. Иван помолчал и сказал о другом. — Дед вот у них плох. Лег на лавку под образа. Сам себе и по-стелил.

— Глеб Федовеис, — переспросил Дмитрий Данилович, ровно с первых слов не мог в это поверить. — Да что же ты сразу-то не сказал.

Глеб Федосеич, дед Галибихин, был стар. Смерть его ни у кого не вызовет удивле-ния. Старики, испытывая тяжесть своих лет, и позавидуют долгой его жизни и легкой кончине. "Вот и отмаялся Федосеич", — скажут.

И сам он терпеливо ждал свою смертушку, держась достойно земќной страды… Ста-рики уходят от нас в чем-то неуверованные, унося тревогу за тех, кого оставляют. А мы сами не больно и стараемся обеќречь о них память, укорил себя Дмитрий Данилович. Вслух сказал, тоже как бы самому себе:

— Надо завтра с утра и заехать к Глебу Федосеичу, успеть проститьќся. — И вспомнил вроде как самое главное о нем, — проказником в моќлодости-то слыл. В роду это у них, кузнецов, веселость и трудолюќбие. Да одно без другого и не удержится. Мастеровые люди с легкостью и сноровкой дело делают. Душа рукам и подсобляет… Оттого вот и выжил их род, выстоял в лихе и невзгодах.

Они постояли с Иваном на крыльце. В полосе света, падающего из окон, качалась тень Светланы, что-то делавшей у стола в избе. Тень и повторяла ее движения.

Дмитрий Данилович долго лежал с закрытыми глазами у себя наверху. Думы шли о деде Галибихине. Старец лег под образа и не встанет уже. Лишь выждет времечко поду-мать, перебрать самое важное из прожитого. Легкость дум будет от того, что упокоится рядом со всеми Галибихиными, родом древним, и что вернул на свою землю внуков… А что важќное ныне для самого вот Дмитрия Даниловича? Тоже земля, на которой родился, и — дом!.. "Житие — жизнь", выделил слова, как связующие время и место свое. На веку Гле-ба Федосеевича были годы, прожитые в неволе. И потому не во благо. Неволя — какое бла-го. Теперь он уноќсит и его вот, Дмитрия Даниловича, опору. И опору художника, Андрея Семеновича, и опору Старика Соколова, Коммуниста во Христе… Незриќмо, медленно и растрачивается так вот нажитое во праведном труде. А как потом утраты возвращать. Не оборвать бы дление собой своего начала. От этого самовыспроса в душу прокрадывается холодок одиночества. Без деда Галибихина ляжет больше груза прошлых лет на тех, с кем он ходил рядом. Того прошлого, которое бережется в кажќдом неосознанно.

Пал содруг одесную тебя!.. Пал, а не ушел. Жизнь прошел в маяте, и вместе — в на-дежде, в святом бою неосудном, за извечное установление Галибихинского рода в своем пределе. Без того — не быть и самой Руси. Не дворцы какие-то там, не городские казенные строения или сооружения держат нашу державу, а крестьянский дом, семья, в которой ка-ждый в своем лице и в мирстве, но и в свободе от мирства.

Свое дело — со спроса у чужого.

1

С утра, собравшись за новыми тракторами, Иван заглянул в контору. Александра была уже там. Сказала скорбно, с печалью, что умер дед Галибихин. Постояли молча… Пришел Николай Петрович, планерку решиќ ли не проводить. Никаких изменений, сев должен идти своим чередом. Накоротке переговорили и председатель нервно засуетился. Покосился на телефон, сказал делопроизводителю:

— Будут спрашивать, так не разыскивайте меня. И вы тоже уходите с глаз долой, — глянул он на Александру. — Надоедят… Горяшин вчера домой звонил.

Но Ивану все же пришлось объясняться с Горяшиным. По дороге к гаражу его ок-ликнули. Пришлось зайти в мастерские. Колотин хотел посоветоваться, как быть с тракто-ром Саши Жохова. Запчасти не удалось достать. В сельхозтехнику трактор отравлять — уйдет день, тягач снимай с сева. И раньше месяца трактора не жди. Лучше оформить у них ремонт, забрать запчасти и самим отремонтировать. Тут и раздался телефонный зво-нок Игоря Константиновича Горяшина.

Не зря, выходит, председатель прятался, как гоголевский герой в коляски от на-званных во хмелю гостей. Ни до кого не дозвонившись в конторе, зав перезвонил в мас-терские и напал на Ивана. Начал с выговаривания: никого нет на месте, ни председателя, ни парторга, ни агронома. Иван, ухмыляясь про себя, ответил, что как раз все на местах, в поле, сев идет.

Горяшин машинально спросил, сколько "га" выдано на сегодня. Но тут же спохва-тился, что день-то только начинается, перекинулся на лен. По его выходила, что уже соз-дано особое звено и новое поле засевается льном. Не иначе, Николай Петрович вчера что-то наобещал. Стало привычно — день прожит на обещаниях и ладно.

— Поздно со льном, Игорь Константинович, — высказал Иван в трубку телефона. — На дополнительный план и семян нет. — Слукавил, вроќде как, и сам сожалея об этом: — Такова вот незадача. Голову ломаем… — О Даниловом поле промолчали оба, обошли вопрос, как обхоќдят путники навозную кучу.

Горяшин все же выдал себя:

— Как сговорились, председателей не разыщешь, и ни у кого семян нет. Бухарские купцы обчищенные… Смешками отделываются.

Иван с горечью и досадой, и с каким-то еще неосознанным чувством недоверия по-думал, что не может зав отделом по сельскому хозяйству не знать, забыть, как осенью "вычищали" льносемена во исќполнение "первой заповеди". Вспомнил же вот ходячие при-сказки о буќхарских купцах.

Вообще-то Иван к Горяшину относился с пониманием. Человек при должности, при обязательствах. Не было бы такой должности, не было бы и такой нелепицы горяшин-ской. Только вот слишком самоувеќренный и больно прыткий. Оценка была иронической и в то же время соќчувственной. Не плестись же райкомовскому демиургену в хвосте вея-ний… По образованию Горяшин зоотехник. Ивана с механизацией ферм поддерживает. На словах, конечно, а инаќче-то как ему. Николая Петровича подбадривает с "доставани-ем". И это уже хорошо. О бычках, конечно, знает, донесли, но "вопросу" хода не дает. Иногда и толковые советы от него услышишь. Зоотехником у них в колхозе робкая деви-ца. Иван как-то куснул Горяшина. "Вот поќменялись бы, Игорь Константинович, местами с Красавиной. С вами у нас молочное хозяйство круто бы в гору пошло. Красавина бояться вас будет, носа не сунет в колхозные дела". Горяшин шутку вроде бы и принял, но усмех-нулся криво. Должность райкомовская давала ему шанс восходить по лестнице демиурге-новой, а зоотехник колхоза, это, может и на всю жизнь. Горяшин — универсальный профессионал без определенной специальности, со знаниями "вообще". Строитель буду-щего, которое непременно должно быть "светлым". От таких исходит большая опасность, и не столько для настоящего, сколько для будущего.