Переговорив о чем-то с сидевшими справа и слева от себя, встал из-за стола "Пер-вый", вышел к трибуне для высказа доклада об итогах. Итоги были всем ясны — отсея-лись. Но за кем-то засекли отход от указаний. Куда и как без этого. Критикой и полага-лось остращать, чтобы "вновь такого не допускать". Задачи тоже известны — те же, что и в прошлом: уход за посевами, подкормка, не затягивать с прополќкой. Ровно бы не скажи об этом с трибуны, так никто бы этого и деќлать не стал. Но и при сказе, кто-то "подкормит", а кто-то и нет. Но все доложат, что выполнено. А вот с прополкой — тут важен выказ. Со-гнать на поле близ дорог старого и малого, нагромоздить кучи надерганных сорняков, чтобы видны были с шоссейки. Сорняки как бы уже и необходимы, иначе чего показы-вать…

Высказав задачи, "Первый с загадом предупридил: "Пора вплотную гоќтовится к ко-совице…" Не к сенокосу, а вот о "косовице". Ровно на косую девку глаз положить… В на-роде издавна был определен день начала сенокоса — Петров день. А пока "Первый настав-лял на заготовќку веточного корма — ломать березовые, осиновые, ивовые прутья. И на ран-ний силос из лопухов, поддомной крапивы, быльника.

После доклада — передых, а затем время для "блудословия". Тут поќлагалось руково-дителям доложить. Не дрогнуть и солгать: что-то, где-то уже и делается "в этом направле-нии". Даже председатель "Зари" поднялся на трибуну и тоже высказался с выхвастом: все будет учтено, и уже приступили…

И вот заключительное слово Нестерова, "Первого". И резолюция, в коќторой всех ответили и всех обязали единые заповеди блюсти. Если в Божьем писании они во спасе-ние души, то тут, скорее, во сохранение должности. И все смиренно успокоились, как ди-тяти под заговорќным словом бабки знахарки.

Иван не вникал в смысл доклада Нестерова и его итогового слова. Забавляясь, вслушивался в его голое, вглядывался в выражение лица, как и когда оно менялось. Вот дошел он до слов "вместе с тем" — насупил брови. Перечислил промахи, упущения. Под-черкнул, каќкие меры своевременно райкомом были приняты, чтобы… И еще прибавил же-сткости в выказе: "Но несмотря на это не обеспечили…" И почти пригрозил: "Нет чувства ответственности…" Ивану казалось, что это какие-то вариации разговора о том, о чем и Необремененный со смаком разглагольствовал. О человеке "там" и" тут", о наставлении как жить в принужденности. Выходило, что все, и он, Иван, за эту принужденность. Так ловчее в зоне…

Через свое отчужденно-созерцательное "участие" в совещании, Иваќну увиделась не только ненужность доклада "Первого", но и самого. Не творец, а всего лишь произно-ситель слов, упоенный, что его пристќрастно слушают. Но это не от тупости или глупости Нестерова, а отќ того, что он приставлен к таким обязанностям, как стражник к вороќтам: не пущать и не выпутать. Сам-то он, "Первый", скорее всего не больно верит, что его такая служба идет на пользу работному люду. Где-то в душе, когда остается наедине с собой, мерзит и самому таќкая своя роль. Но как по-другому-то, по-другому и нельзя, он "Перќвый" под другим "Первым". Вот и тверди, подобно студенту, заученный урок. В каждом деле его — одни повторения того, что тебе внушили. И ты как бы уже забытый человек, без своей мысли, да и разума. А если это вошло в кровь его и твою?.. А сами демиургены — уже сложиќвшиеся биологические особи с установленным складом ума и поведения?

И все же не хотелось в такое верить. Иван с ехидцей улыбнулся, представив Не-стерова этаким творителем, роботом-демиургеном. Вспоќмнился каламбур Тарапуни о на-езжающих в колхоз докладчиках: "Боги не боги, говорят — не дело творят, а мнят, что у ворот рая бдят".

Возвращаясь из райкома, Иван задавал себе вроде и не сегодняшний вопрос: "А что же это такое — совещания?.. Ведь не те, кто их проќводит, и не те, кто на них присутст-вует, а сами эти совещания, как что-то мистическое, правят и умом и делом "новых нас" — колхозниќков. И закрадывается обескураживающий вопрос: "А какая же власть у тех, кто созывает совещания?.." И ответ, как откровение: Власти- то, если разуметь под ней поря-док, никакой у них и нет, только — сила стражников, как вот и в зоне. Обязывают тебя проводить в жизнь что-то, кем-то придуманное, и пугают, принуждают, когда "это" — "в жизнь не проводится". Строптивых из "этой" зоны переводят в "ту". И все уже в какой-то мере Необремененные. И оттого беззаќботно веселые.

2

Следом за райкомовским совещанием Николай Петрович с парторгом, учителем Климовым, собрали свое совещание актива "для домашней проработки заданных уроков". Или еще по-другому: "Для показа: самими уже просмотренных фильмов". Одни "активи-сты" на таких совещаниях подремывают, другие вроде и слушают. Кому что положено сказать — говорят.

Тарапуня, тая еще обиду, спросил председателя, будет ли дана звеќньям самостоя-тельность, или продолжится игра в говорильню?.. Старик Соколов тихо урезонил строп-тивого звеньевого:

— А ты, парень, дело свое дела! ладней, сам-то и не поддавайся говорильне, коли она не по делу.

Николай Петрович поддакнул: "Вот именно". И подвел итоги. На том совещание и закончилось.

Яков Филиппович, Старик Соколов, после "просмотра кина", сказал Тарапуне, что царство небесное, как вот в писании сказано, трудом достается и усилием берется. Тара-пуня буркнул: "Кулаками что ли?.."

— Не кулаками, а терпеливой смиренностью духа в вере!.. — Тарапуќня с недоверчи-вой ухмылкой съехидничал и отошел от Якова Филипповиќча; бросив на ходу: "Верь теле-ге, коли кобыла не тянет".

Старик Соколов на крыльце обождал Ивана, сказал ему:

— И зашел бы вот, Иван Дмитрич, проведал нас с Марьфенькой. А то и не бывал, как мы сюда переехали из своей Сухерки.

Иван слегка смутился. Давно ли Яков Филиппович называл его Ванюќшей… Пошел с ним. О совещании не обмолвились, будто его и не было. Прошли мимо дома деда Гали-бихина. И Яков Филиппович пеќчально вздохнул.

— Праведный страдалец для дления своего рода дом свой сызнова воќзвел. Судьбой так, знать, речено… Оно и возродится жизнь в избранниках. В девятины помянули, в соро-ковины помянем. Дух-то Глеба Федосеевича, а с ним и всех Галибихиных, с нами и будет преќбывать, Смерть к люду прежнего мира приходит двояко горькой. И прах не по обычаю православному земле предается, и дело, улаженное ими, как бы отлетает от тех, кого они оставляют. Настает остылость к позывам душ отчичей и дедичей. Во тьме вот и тыкаемся в глухую стеќну слепцами в неразуме.

Вроде с поминок возвращались. Подошли к дому самого Старика Соколова, пере-везенного из своей Сухерки, исчезнувшей уже насовсем. Из старого — дом стал новым, не под стать нынешнему квартирному жилищу, чего и домом-то не назовешь. В них вселя-ются на время и понеќволе. Это как-то и промелькнуло в голове Ивана, навеянное высказа-ми Старика Соколова.

Под окнами староверского дома в палисаднике разрослись три черемухи, как вот и у самих Кориных. Черемуха запахом отгоняет тлю, мух меньше в окна леќтит. И красиво, когда цветет, и когда черна от ягод. Калитка дома была на цепочке, хозяйка, Марфенька, в огороде что-то делала. И для пропитания и для души, чтобы не поддаваться старости. Это попутно и объяснил Яков Филиппович.

Вошли во мшеные и светлые сени. Из них вели три двери: в жилую избу-пятистенок, в боковую комнату и в две летние задние. Сбоку коридорчик, тоже мшеный, в отхожее место.

В жилой избе — большая русская печка, сложенная самим хозяином. В красном углу стол, накрытый льняной скатертью, вытканный в вольќности самой Маренькой. В про-стенках фотографии родителей, сестер, братьев Якова Филипповича и Марфеньки. Иконы с лампадой — это уж только зраком души виделись, от постороннего взгляда держались спрятано.

Яков Филиппович провел Ивана во вторую половину пятистенка, обсќтавленную городской мебелью. Из нее перешли в боковую комнату, "в сою келью", как назвал ее хозяин. Тут все было выделано руќками его самого. Посреди большой стол, такой же, как и дедушкин у них, Кориных, на веранде. У окна — другой стол, похожий больше на вер-стак. На нем — шубная овчина. Сбоку — старинная швейная машина. Тут же другая — нож-ная. Как и иконы, до недавнего времени, это тоже припрятывалось, да и ныне всего еще остерегайся. Хотя вроде и спадает пора прятанья от подгляда лукаваго. И.все же опас-ность — как прежнее уменье возродить, коли его из рук выбивают… В красном углу, что и жилой избе — иконница. На ней три книги в кожаных переплетах с медными застежками. По святым праздникам они озарялись свечами и читались. Это знакомо Ивану и по обыча-ям своего дома при дедушке Даниле. У внутренней стенки — ладная лежанка, застланная цветным домотканым ковриком. Зимой, да весной и осенью, в мозглую погоду, хорошо на ней, придя с улицы, спину погреть.