— Так это что же, — сказал с нажимом на "что же" и на миг примолк. — Мнение рай-кома в сторону, предписание партии побоку?.. Сегодня один захотел в колхозе чего-то свое иметь, завтра другой… Куда мы скатимся?
Горяшин тоже решительно, полу молчком, сделал упор на мнение партии и райко-ма, бросив реплику: "вот именно", и предложил голосовать.
Активист времен коллективизации, дедушка Симки Погостина, Авдюха Ключев, первым поднял руку "за": "какое тут может быть еще мнение". Зоотехник, молодая деви-ца, не решилась ослушаться Горяшина и парторга. Учитель Климов, заведующий школой, помедлив, тоже поднял руку. За ним и начальник почты Вадим Кочетков, согнул правую руку в локте. К ним присоединились новый председатель сельсовета и городской пенсио-нер, поселившийся в Большом селе насовсем и пополнивший рады коммунистов. Николай Петрович и без поднятия руки был "за".
И вышло, что мнение самих земледельцев ничего не значило. Старик Соколов с до-садой вымолвил:
— Вы за нелад в нашем колхозном деле проголосовали, как посторонние в нем. Са-ми-то в срамоте и немоте укоротимся, а что детки и внуки с правнуками о нас скажут и подумают. Вечное губим.
От этих слов Старика Соколова должностные коммунисты, потупясь, смутились, как под насилием свершенного неподобного поступка. Но дело было сделано. И Саша парторг, уставившись в бумажку с подсчетом голосов "за" и "против", не поднимая голо-вы заключил: "Вопрос решен". И вроде как уверившись в этом окончательно, властно ска-зал:
— Вот так, товарищ Корин. Партийное мнение надо уважать и его исполнять. И с народом советоваться, с колхозниками. Ересь о своих полях выбросить из головы. Мы в колхозе, какое тут может быть свое.
Старик Соколов каким-то своим внутренних зрением уловил, как над Сашей Жо-ховым, Горяшиным, и Николаем Петровичем завихрилось серое дуновение, словно облач-ко залежавшееся пыли кем-то сдулось. А за окнами кабинета мелькнула тень полета чер-ной птицы и тут же хохотнуло снаружи. Никому это было невдомек, может пес за окном тявкнул. А Якову Филипповичу подумалось: "Все едино в нас. Зло ко злу тянется. И добро тихое отстраняет".
Выйдя с собрания, Дмитрий Данилыч и Старик Соколов прошли по улице, по на-правлению к мастерским.
— Вот, в рот те уши, — обмолвился Яков Филиппович, — окаянному коли на руку и нарешали… Поеду, Данилыч, в область, к Сухову. Он-то все поймет. Да и наш "Первый" его слову перечить на станет. Ведь нет веры ни у кого, ни во что. Оттого и дела праведно-го нет. Неразумом своим лукавого и тешим… А тебе пока в тихости лучше оставаться, в подчинении им состоять. Они сами дурное свое решение и порушат. А ты их вроде как по указке их свое и сделаешь… Надо вот, чтобы и мелиораторы поглядели, на что их понуж-дают. Так и призадумаются. Борьба, вишь… А она такая у нас, коли ты против, то тебя и нет…
На другой день, встревоженный разговорами в селе о прошедшем собрании, привел в контору колхоза дед Галибихин. Кузнец, мастер механик, вернувшийся из ссылки в свое село. Дочь с внуком в колхозе на хорошем счету, в. ударниках ходят. Два сына на фронте пали… Это и понудило старого крестьянина придти к председателю со своим словом.
— За Данилычем, за Кориными, Николай Петрович, правда, а не за Жоховым, — вы-молвил было пылко. И тут же сконфузился, увидев, что не в впрок его слова. Но догово-рил: — Жоховы в ладу с землей сроду не жили, с Рождества побирались…
Николай Петрович все же уважил деда Галибихина отговоркой: "Ладно, ладно, Глеб Федосеич, разберемся".
То, что Старик Соколов на собрании партийцев воспротивился Горяшину и Саше Жохову, тут же разлетелось по селу. Это и стало первой вестью в очереди у магазина за хлебом. Старухи, и помоложе Якова Филипповича годами, высказали и с похвалой, и с остереженим: "Живуч ты, Филиппыч, сверху вроде и сморщило, а нутро ровно из камня. И боязни вот нет".
Он ответил, как давнюю тайну свою выдал: "То от веры моей неизменной в правду. Тем и берегусь. Верх-то, какой он ни на есть, и от плевка тускнеет, а нутро, коли в нем по-стоянство, то оно и бережется, как ключевая водица неиссякаемого родника".
Александра убедила Виктора, мужа, съездить с начальником ПМК в Гари. Сосняк взялся на хилом поле, как можно безрассудно его губить. И на них грех ляжет… Пеэмков-цы съездили тайно на вездеходе в Гари. От бывшего поля и следов не было. Стеной стоял прямой ствольный лес.
Начальник ПМК сказал председателю колхоза, что они пока в Травниковской до-лине начнут работы. Схитрил, сослался на технические причины. И все же намекнул:
— Если, как говорят, в Гарях на бывшей пашне рослый сосняк, так надо бы прежде его вырубить… Да и стоит ли?.. Не лучше ли дать ему вырасти в полную силу.
2
Никому ничего не сказав. Старик Соколов уехал в город в областной центр. Оста-новился у сестры Дмитрия Даниловича Татьяны. Через пять дней вернулся с Суховым Михаилом Трофимовичем, в прошлом секретарем их райкома — "Первым", а ныне предсе-дателем Облисполкома.
В Гари поехали на трех машинах. Вел туда след вездехода мелиораторов… Сухов настоял, чтобы от колхоза поехали туда помимо председателя, парторга и главных агро-нома и инженера (это уж так полагалось) и Старик Соколов Яков Филиппович. От райко-ма был один Горяшин. "Первого" Михаил Трофимыч решил не беспокоить. Вопрос-то проще простого: глянь своими глазами, подумай, посоветуйся с теми, за кого тут дело ре-шается, взвесь все и отмети нелепицу. Но вот как эту нелепицу отмести, коли она предпи-сана казенной бумагой, которую и большему начальству не просто обойти и объехать. Она сама по себе будет тебе мстить.
Путь в Гари был захламлен. Разрослись ольха, ивняк. А когда-то чистым лесом по красивой просеке. Сухов не раз проезжал на рессорном тарантасе с Данилом Игнатьичем, моховским председателем. Иногда без особой цели, чтобы полюбоваться природой. И на Татаров бугор заглядывали. Знал Сухов и о недоброй славе этого бугра. Верил или не ве-рил, что говорилось, это уже другой вопрос, но молва жила о страшном месте, ее, как сор из избы, из головы не выметешь.
Сухов сказал Горяшину какой вокруг был лес еще совсем недавно. Белые грибы, сухари, рыжики мостами росли. Но интереса у зава не вызвал. Картина нынешних колхоз-ных лесов знакома бы и Сухову. Но вспомнилось вот виденное. И тоска, вроде как уже по чему-то безвозвратному своему, омрачила душу.
Ствольный гладкий сосняк, разросшийся на бывшей гаринской пашне, радовал глаз. Колхозлесхзовские заготовители витаминного корма не разведали о нем и не обло-мали зеленую хвою на витаминную муку.
Горяшин и Николай Петрович выжидали слова, высокого областного начальства. Саша Жохов стоял безмолвно. За Дмитрия Даниловича, Александру и Старика. Соколова говорили сосны.
Сухов с каким-то спокойствием поглядел в сторону Горяшина, председателя и кол-хозного парторга. Сказал как иронично, как бы никому:
— Ну, вот выдерем эти полувековые лесины, свалим в кучу и сожжем. Погреемся возле них. А вслед поступит предписание занять малоплодородные земли лесом. И с та-ким же усердием все бросимся исполнять новое решение… И будем ждать, когда тут дру-гие сосны вырастут взамен этих… А откуда им взяться, когда старого сосняка вблизи нет. А сажать, выращивать лес, некому, да и не умеем.
Горяшин безучастно промолчал. Не ему дело делать, ни то, ни другое. Николай Петрович скрыто и тихо, глазами улыбался с ехидцей. Он-то ведь тоже не сам по себе. Что велят, то и будет исполнять, не все ли равно. А что лучше, что хуже — опять же не в его карман и не из его кармана. Саши Жохова вроде и не было. Он весь как бы до поры на потом оберегался. А пока тих и слеп, и послушен.
За спинами Старика Соколова, Дмитрия Даниловича и Александры пошумливал колодой сосновый бор. Они все трое и стояли под его защитой. И сами его защищали: "Вот слушайте и глядите, что лес вам говорит, и каков он". Старик Соколов как бы прямо и вышел из этого сосняка лесовиком. И силой своего духа навевал сокровенные мысли шумевших сосен пришедшим сюда демиургенам. Божьему-то человеку как посягнуть на то, что создано Творцом во благо живого. Сухов оборачивался на взгляд Староверской борода и говорил слова, как бы навеянные ему самим лесом через этого волосатого лесо-вика.
