Обшарпал о металлическую скобу подошвы тапочек, на порожке бани обтер о мокрую тряпицу и вошел в предбанник, оглядел, что тут прибавилось нового с прошлого года.

Банька была из трех половинок. Справа комната для отдыха, слева сама баня с па-рилкой, душем, ванной. Новое сразу бросилось в глаза: из теплого предбанника был вход в пристройку. Дмитрий Данилович поќказал, какой они с Иваном соорудили бассейн. Ле-том в пруде можно побрызгаться, а в холод неплохо по-барски побаловаться в таком вот сооружении…

— Как у нынешнего заправского чиновного вельможи на личной даче, — отшутился Дмитрий Данилович, когда художник высказал похвалу. — Дело своих рук, оно и радует.

В сухом жару парилки знойно пахло лесом и лугом. Дмитрий Данилович плеснул на раскаленные кремневые камни зеленого настоя из трав и листьев. И целебный жар влился в грудь. Внутренняя стенка парилки была обложена красным кирпичом, прежнего еще обжига. В ней проходил дымоход и нагревал кирпичи. Взяли по распаренному вени-ку прошлогодќней ломки, потрясли над головой. От жарких кирпичей и запаренќных трав шел особый дух. Для мягкости пара поддали на кирпичи и камни хлебного квасу. Распа-ренные выскочили на волю. Дмитрий Данилович в пруд, Андрей Семенович поостерегся, поостыл в предбаннике.

После приятного утомления вошли в теплую комнату передохнуть. Завеќрнулись в простыни, расположились в креслах, выделанных из березовых кряжей. Дмитрий Дани-лович достал из шкафчика фарфоровые стопочки, черную бутылку с бальзамом, знако-мую уже Андрею Семеновичу. На столике, тоже березовом, стоял кувшин с солодовым квасом и кружки.

— Вот и давай по глоточку от всякой хвори. — По глоточку, было тоќчно сказано, больше не полагалось, лишнее не на пользу. Черная бутылка тут же и пряталась. Квас по-сле бальзама тоже полагалось пить не сразу. Лекарство надо ощутить, дать ему войти в кровь, поверить в него, выждать, пока оно не обезвредит в теле то, что вызывает недуг. А встречу отметить — это уже за столом, в доме.

Густое черное снадобье настаивалось на меду и водке. Разные цветќки весеннего сбора, корешки, почки, кора. Горьковато-сладкое, чуть хмельное, оно вязло во рту. К де-душке Даниле этот рецепт перешел от своего дедушки. Что-то было и самим испробова-но, перенят от Марфы Ручейной, вычитано в книгах старинных знахарских. Природа от любозќнательных ничего своего не прячет за семью неоткрываемыми замками. К тайнам своим она любознатца сама подводит.

— Нюша вот тоже принимает. Перед чаем утром и вечером. Вроде и на пользу, — высказал Дмитрий Данилович, покивав головой. — Не всякую ведь хворь на нет изведешь. Что говорить…

Помолчали, переживая беду, свалившуюся на Анну Савельевну и сеќмью. Дмитрий Данилович налил в кружки квасу, помедлил спросил Андрея Семеновича:

— А помнишь как мы все в печках-то парились?.. Старики чай гоняли с травами. Сидели с полотенцами на шее, потом исходили.

Обоим что-то навевалось в этот блаженный час тоской по утраченной слиянности человека с природой и звало выговориться.

В детстве Андрей Семенович парился в той самой печке, которая и сейчас стоит в его избе, ломать ее не хотелось. Сложена славным мастером, дедушкой Федором. Хвалить печное паренье не стал, сказал о парной бане, что это чисто русское изобретение, идущее от этой саќмой русской печки. А мы вот такую баню у себя в городе почему-то фиќнской зовем. Сами финны недоуменно дивятся, что это мы свое за ихнее выдаем. И вроде показ-но хвалимся: и мы не лыком шиты, что вот у вас, то и у нас…

— Щедрость наша и самоуничижение. Этим глуповато порой и тщиќмся. Все в руки само лезет, от того что много… Бери, бери, коли нраќвится считай своим, — высказал ху-дожник с ухмылкой, как бы уже с насмешкой над самим собой. — А мы новое, похлестче старого сыщем, или другое чего придумаем. А то и так обойдемся, не привыкать. Без за-зрения и у чужих свое же позаимствуем. А чтобы придуманным-то тоќбой самим в полной мере пользоваться — тут надо тебя ловчее меня приќзнать. А кому-то еще и лень свою по-пытаться преодолеть. В наше вреќмя, вдобавок ко всему, еще и против "установок" пойти. Вот и тянем друг друга в болотину из зависти. Там, в болотине-то все особи без роду и племени.

Развеселясь грустью, разговорились по-расейски: "Наша жизнь, раньќше спать ло-жись, знаем дурь свою, а вот с ворота не стряхнем, раньќше баре, а нынче демиургены ше-велиться не дают".

— А банное дело у финнов все же отменно поставлено, — вроде как и впрямь чем-то своим поделился Андрей Семенович. — Пустяк вроде бы, ан нет!.. Культура быта! Она с малого, и всегда с чего-то своего, лично семейного и начинается.

— Русское-то наше паренье еще толком и не разгадано. Киќрпичный там, или глиня-ный пар очень пользительный, особенно в сочеќтании с деревом, с той же березой. — Дмит-рий Данилович умиленно улыбнулся. — Не в раз, да и не каждому докажешь, в чем тут де-ло. А самочувствие не обманешь. Доведется вот тому же финну попариться с нашим ве-ничком в такой вот печке, как скажем, у Старика Соколова. Почует он пользу, и не муд-рено, наделает из особой глины, может нашей русской, кирпичей для лечебной парилки, наподобие боќльшой печки. И преподнесет нам как ихнее чудо…

Весело, даже с задором, хохотнул и художник, высказав:

— Все у нас так: "Бога нет, царя не надо". Так в песне-то поется. И можно продол-жить по-моховски: "Демиургены наша власть, ей и покќлоны класть". Все сами с усами. А на деле-то — без Бога, да и царя, к дьяволу в клещи и угодили. Демиургенами того и друго-го — царя и Бога, и заменили. Против своих родовых привычек — бунтуем, мечемся как на-стеганные.

Отринув укорные смешки, Дмитрий Данилович, тоже не без улыбки, поделился своими задумами:

— Грешным делом сам вынашиваю мечту о кирпичной парилке. Да вот чистоте печного кирпича нет. Церковь-то свою, когда строили, так кирпич сами обжигали. — И с горечью опять усмехнулся, — вот и подумываю наделать их для своего заќмысла. Только беда, чтобы не доглядели, не ущучили. Раньше за Шелекшу мужики уходили самогонку гнать, и тут придется укромное местечќко подыскать с хорошее глиной.

Андрей Семенович рассказал о своей поездке в Финляндию. Побывал в гостях у одного архитектора. Тоже банькой попотчевал, там это ритуќал особый.

— Поспорил наш деятель с финном по-русски: "Кто кого перепарит". Финн выско-чил и в озеро. А наш сидит в жару, в каком вода закипает белым ключом. — И вроде как осудил что-то в характере нашего парельщика: — Во вред себе, а удаль выкажу… Вот ведь мы какие.

Дмитрий Данилович поинтересовался устройством купальни у финна. Андрей Се-менович обрисовал: четыре метра на три, отделан голубым кафеќлем. У них с Иваном в бе-лом кафеле, какой, с божьей помощью, не инаќче как уворованный, "достали" и привезли городские зятья.

— В грехе вот великом… А что сделаешь. И ты живешь "как все" — признался греш-ный без греха пахарь. — Унесенного-то, утаќщенного, почти всем и хватает. Выгодней не продать, а вот чтобы у тебя его "достали".

И как бы в оправдание своего греха, Дмитрий Данилович сказал, что без устройст-ва своего дома, той же при нем баньки, теплички, и друќгого разного по мелочи, все будет казаться, что деревенское наше жиќтье-бытье где сравнить даже и с худым городским. А должно бы лучшим быть — не квартира тесная, а дом с усадьбой. Судить-то о крестьяниќне и надо по тому, как его жилье устроено, дом и все вокруг. Тут же спросил, как у финских фермеров поля обрабатываются. Северные креќстьяне землей дорожат. К каждой пяди у них особое отношение.

— Фермеры — фермерами, как бы подытожил свой выспрос, — а пашня-то, что ихняя, что наша, колхозная, одинаково умелых рук требует.

Андрей Семенович побывал у финских Фермеров. Его интересовал преќжде всего человек. Но для художника-крестьянина труд на земле — осќнова жизни. Таким трудом и создается личность устойчивого характера. Сказал о пахотных землях. Они у финнов в низинах. На холмах лева, а между ними нева, канавами разделенная. Пшеницу хорошую выращивают, сахарную свеклу, травы и все другое. Своей землей кормятся. Трактоќра ко-лесные, со всевозможным набором орудий, удобных для малых полей.