В это раннее утро в голове Дмитрия Даниловича роились благие и раќдужные раз-думья. Как бы итожились то, что сделано и в то же время гляделось вперед. Создано новое поле, место клятое очищено от сквеќрны, хотя сами беды их не скоро еще изживутся. Все мы ныне как обоќзники в пути незнаемом. И попадаем в ухабины как бы не на своих доќрогах. К тому же жди, что вот, вот вскочит на тебя тать и опустошит твой обоз. Судьбой, знать, наречено свое счастье нам выстрадать, как грешникам царство небесное. Слова "судьбой" и "выстрадать" повторялись и не уходили из мыслей Дмитрия Даниловича.

Думалось и об отце, дедушке Даниле и об Анне… Перед взором предстала больни-ца. И тут же почему-то всплыл в памяти странный случай, свидетелем которого он ока-зался, Рядом с Анной лежала благообразная старушка. Вдруг она в беспамятстве загово-рила на языке, которого от роду не знала. Назвала себя синьорой, живущая в запамятные годы в Риме… Врачи объяснили все просто: "Гены сказались". Других объяќснений сразу и не возникло. А тут, при раздумьях о своем поле, будто по чьему-то подсказу, мысли от старушки переметнулись к Старику Соколову. Затылоглазник ему напророчил, что в од-ной из своих прошќлых жизней он был отшельником, обитавшем в ските на Татаровом бугре. И ему предречено во своей нынешнее жизни милосердно освободить душу ведуна, мечущегося возле своего истлевшего тела, на месте бывшего скита отшельника. А Дмит-рию Даниловичу, в той своей жизни воителю, сразившего ведуна, заведано извлечь ос-танки тления супостата из тьќмы и опамятовамю отдать земле. В доме Кориных поведан-ное об этом Яковом Филипповичем было воспринято иносказно, как поверье о колдунах, душам которых без высказа другим о своих черных делах, не дано отлететь от своего тле-на и век маяться. Яков Филиппович и сам поначалу не мог это иначе истолковать. А вот когда изынутые со дна Лягушечьего озерца кости, исчезнув с бугра, очутились на погосте, как бы выпрашивая мирского погребения, поверилось во все то, что предсказал затыло-глазник… В этот утренний час, в осознании

завершения своего дела, высказы Старика Соколова и пали на ум Дмитрия Даниловича. Будто пронзительным звуком, исшедшем свыси, донесќлись до слуха. Значит Провидением указано Кориным очистить клятое место от зла созданием Божьего поля… И что-то выри-совалось в вооќбражении. Вот он, воитель, сразил секирой, выкованной кузнецами Галиби-хиными, черного ведуна на льду озерца. И его вместе с лошадью замело пургой. Оттого дух его, подвлаќстный тьме, не мог войти в чью-то другую жизнь и метался вокруг. Те-перь как бы и исправлен недостойный православного воителя поступок — прах недруга опамятован. И настрадавшаяся душа черного супостата войдет уже, может и не в преж-нем своем зле, в коќго-то другого. Тут же возник и иной выспрос самого себя: "Кто же се-годняшние мы на своей земле?.. В каких жизнях и кто был?.. И все ли делаем, чтобы быть лучше прежних себя. Одни вот из нас во зле ходили, другие в неволе. Кто-то, как вот и старушка, — знатными были, может, и в свободе жили, и в добре. Все в нас самих происходит — или для улучшения себя, или для улучшения. Это и надо бы знать всем. И приближать к себе Правдой, а не отдалять от себя грехом, царство Божье. Было же оно в человеке до греха Адама и Евы… Но вот согрешившие прародители наши не покаялись, а как и мы сегодняшние, стали оправдываться перед Творцом, и тем гневить его. Мы, в гне-ве, и следуем за первогрешниками.

Порассуждав так о себе, Дмитрий Данилович обратился мысленно к сегодняшним своим демиургенам. Кем вот и кто из них был. И все ли они с начала своего на грешной земле обитали. Может и вправду есть явленные к нам из других миров. Ну там мелкие де-миургены изошли не иначе как из разных нас: держиморд, чичиковых, маниловых, коро-бочек… А вот — вожди?.. Даже и такие, каким был затылоглазник… Ну как плотским зем-ным тварям было додуматься и устроить для нас такое, что нас себя лишило?.. Коли так все будет длиться и по подобию нас сегодняшних возьмется будущие, мы — своим ли, чужим ли разумом, — изведем человечесќкую жизнь на земле… Были вот годы, когда с го-лоду мерли сами сеятели при выращенном ими хорошем урожае. Как подобное в голове земного человека может уложиться?.. А что если главные вожди — демиургены, в самом деле из обесовленных неземных тварей? И их цель — извести на Земле земное, вытравить из человеков человеческую душу?.. Человек — Божье творение. И зачем бы Творцу из обезьяны его создавать. А может и есть такие, которые как раз от нее и взялись или еще от кого-то? О том вот в шутку и без шуток и рассуждают городские философы. И верно, что-то обезьянье в нас проглядывается. Ну, например, задор рушить все, что до тебя бы-ло. И хитрость у тех же демиургенов обезьянья: все на кого-то сваливать, своих помощни-ков наказывать за свои же демиургеновы глупости. Вот Николай Петрович, председа-тель, держит перед собой Ивана и Александру. И их выпихивает к ответу. Так и Нестеров, "Первый", выставляет вперед себя Горяшина, когда надо за что-то перед верхами ответ держать. Высший за низшего и прячется. И уже нет виноватых. Потому и неисправима наша жизнь, коли каждому демиургену при нас таких хорошо. Во всем виноват рабоќтный люд, которым все и прикрываются. Бога уже ни для кого нет под властью демиургенов. А раз ты не божий, то и не богобоязненный.

Это были неотвязные мысли, мимолетно промелькнувшие в урочный час в голове крестьянина. Как их другому высказать?.. Кто вот поверит, что они со Стариком Соколо-вым свиделись с потустороннего мира духом, с затылоглазником. Он ли их вызвал на Та-таров бугор, или они его, поќди разберись. И как матерый зверь покидает усмотренное охотником его логово, так и клятый дух ведуна ушел из своего кубла, когда оно озаќрено молитвой в истинной верю… Толюшке Лестенькову он этого не реќшится высказать. Пого-ворят лишь под высью неба об обыденном, о повседневном, чем жизнь их определяется.

3

В доме еще спали. Первое за эту весну отдохновенное воскресение. Дмитрий Да-нилович заглянул к Анне. Она открыла глаза, спросила:

— Уходишь куда что ли?..

Он сказал, что собирается на плесо с Толюшкой. Анна подняла голову, как бы же-лая встать и проводить, но не встала, не проводила.

— Сходи, — вымолвила она и попросила, чтобы ненадолго. Воскресение, так и в за-городе надо поделать. Вместе и хорошо бы.

Он посидел с ней, поправил постель, подушки. Она заторопила его, чтобы уж шел, раз надумал.

Подъехав к дому Лестеньковых, Дмитрий Данилович стукнул легонько в окно, по-дождал. Вышло на крыльцо мать Толюшки, Агаша. Только вернулась с дойки. Высунулся Толюшка из бокового окошка, прошамкал, что выходит. Дмитрий Данилович шутливо за-метил, что рыба больно сытых не любит.

Выезжая на дорогу, глянул в сторону дома Татьяны. "Вот ведь напаќсть какая, ша-лая баба в любви призналась, старику-то". Грудь обволокло теплом. "Тьфу ты…" — ругнул себя и сердясь и радуясь вроде бы чему-то не своему. Нажал на газ, резко вывернул "Уралец" на большак. Сбавив скорость, спросил, обернувшись к Толюшке:

— На овес-то не наведывался у прудов?.. Нет, может, завернем. Вчера мимо проез-жал, — сказал он, глянув через плечо на своего напарника, — сосняк в Гарях захотелось про-ведать как спасенного от гиќбели…

Лестеньков буркнул, кивнул, "можно". И они свернули к Барским пруќдам. И тут Дмитрий Данилович обратил внимание на одеяние парня. Сиќняя спортивная куртка, кепка с большим козырьком, как у канадского фермера в одном польском фильме. Брюки тоже не обычные. Зятья в таких приезжают. Это все Дмитрию Даниловичу и сразу бросилось в глаза, но мысли затормозились. Может вот из-за Татьяны. Сам он был в паќрусиновой куртке с капюшоном, брюках из плотной материи, кирзовых сапогах. На голове старая кепка, выгоревшая до землистого цвета и белых ниток. Наряд колхозника, не канадского Фермера, вроде как-то и стыдновато перед фермером-то, пусть и в кино он перед тобой.

— Ты Толя, что тебе заморский турист, — оглядел парня пристальней. — Иван со Светланой тоже хотят купить брюки такие, но не попадаются, дефицит, говорят. Чудное это слово, с каким-то душком нынешним. — Тут же отринул усмешливое. — А тебе идет, где достал-то?..