Рика ворвалась в комнату:

– Стойте! Прекратите!

Сокамерник Бьорна скорчился в углу, закрыл глаза и что-то шептал, но Бьорн, полностью обнаженный, лежал распростертым на длинном столе посреди комнаты. Голова его скатилась набок, глаза остекленели. В мочке одного уха у него уже торчало шило, с помощью которого сделали отверстие под кольцо. Оно означало его принадлежность ей. Кровь стекала по щеке. Аль-Амин стоял над ним с ножом в руке.

– Что ты делаешь? – вскричала она, кидаясь к Бьорну.

Тонкий шнур с узлом крепко обвивал его мошонку. Рика судорожно стала его развязывать и только безнадежно запутала.

– Готовлю его к службе у вас, – спокойно объяснил Аль-Амин. – Если вы снимете шнур, он истечет кровью прежде, чем я успею прижечь рану.

– Нет, ты ничего ему не отрежешь, – пролепетала Рика. – Отдай мне это. – Она выхватила у евнуха нож и осторожно, чтобы не поранить Бьорна, подвела его острие под шнур.

– Не огорчайтесь, госпожа. Он почти не почувствует боли, – уверял ее Аль-Амин. – Я всегда, чтобы заглушить боль, даю мужчинам, которых обрабатываю, маковый сок.

Это объясняло вялость Бьорна и стекавшую из его рта слюну. Она перерезала шнур и, нежно приложив руку к его мошонке, с облегчением почувствовала в ней биение крови.

– Госпожа, это неприлично, – произнес Аль-Амин, укоризненно поджав губы.

– Не смей учить меня приличиям. – Оглядев комнату, Рика заметила ворох кисеи и поспешила накрыть ею Бьорна. – Я такого не приказывала.

– Но, госпожа моя, эти люди не могут вам прислуживать, если останутся… целыми, – настаивал Аль-Амин. – Это покроет позором голову моего хозяина.

– Я всегда подозревала, что ты не предан мне всем сердцем, а теперь услышала правду из твоих собственных уст, – сказала Рика. – Ты по-прежнему в первую очередь служишь Абдул-Азизу.

– Нет, госпожа, – промолвил он. – Каждый мой вздох принадлежит вам. Но я прожил в этом доме больше половины жизни. Старые привычки так просто не отбросишь.

Рика почувствовала, как смягчилось выражение ее лица.

– Я понимаю, Аль-Амин, и твоя верность делает тебе честь. Ты просил меня верить тебе, а я прошу тебя поверить мне.

– Но этот мужчина.

– Я обязана хранить верность этому человеку, – объяснила Рика. – Видишь ли, я его знаю. Тебе будет трудно в это поверить, но когда-то я была его рабыней.

– Госпожа! – потрясенно вытаращил глаза евнух. – Если он был когда-то вашим хозяином, он не может служить вам. Он наверняка попытается вас изнасиловать, если оставить его неоскопленным.

– Он никогда не насиловал меня, когда я была его рабыней, – не моргнув глазом заявила Рика. – Он не станет этого делать и теперь. Аль-Амин, я пытаюсь понять ваши обычаи. Я ношу ту одежду, которую хочет видеть на мне Абдул-Азиз. С имамом я изучаю Коран, хотя, по правде говоря, мне кажется, что его больше заботит, не оскверняет ли его мое пребывание рядом с ним во время моих месячных, а не мое обучение. Я пытаюсь принять ваши обычаи, но они не для меня. И никогда моими не станут.

Глаза Аль-Амина затуманились, и Рика подумала, что, наверное, он пожалел о том, что не нашлось в свое время кого-то, кто помешал бы его оскопить. Кого-то, кто положил бы руку на его гениталии и сказал: «Нет, не надо. Не трогайте этого мальчика». Аль-Амин был предан дому Аб-дул-Азиза, но иногда задумывался о том, что неплохо было бы иметь собственный дом. Собственную женщину… детей…

Но уже через минуту взгляд Аль-Амина прояснился. Он посмотрел на маленького священника, все еще стоявшего на коленях в углу, и деловито спросил:

– Полагаю, что если вы не собирались его покупать, то он сможет служить вам в конюшне?

– Ладно, – согласилась Рика и вернула нож Аль-Амину.

– Хорошо, тогда его можно не трогать. Но если этот будет служить в ваших покоях, тогда хотя бы надо сделать вид, что произошли изменения.

– Понимаю, – согласилась она. – Что ты предлагаешь?

– Все должны видеть, как он ходит ко мне, как к врачу, лечить рану в области паха, – сказал Аль-Амин. – Для этого будет достаточно ожога. Я прижгу его здесь. – Евнух провел пальцем по внутренней поверхности бедра Бьорна. – Да, этого будет достаточно. – И он отвернулся, чтобы раскалить лезвие ножа.

У Рики все внутри сжалось при мысли о боли, которую испытает при этой процедуре Бьорн. Она могла бы просто отпустить его, освободить, чтобы он через несколько недель отправился на север вместе с Орнольфом. Но ее жадное сердце не хотело с ним расставаться. Она уже один раз его потеряла. Второй раз ей этого не пережить. Пусть работает на конюшне рядом со своим приятелем, который ему так дорог. Но тогда она не сможет с ним даже поговорить… и это будет невыносимо.

Аль-Амин повернулся к Бьорну, лезвие в его руке светилось багровым цветом… Он склонился над Бьорном, крепко схватил его за ногу, чтобы тот не шевельнулся, когда опустится нож. Это произойдет быстро. Бьорн, опоенный маковым соком, боли не почувствует. А вот потом… Рика знала, что из всех ран ожоги самые болезненные. Она схватила Аль-Амина за руку.

– Нет, – приказала она, – пусть ухаживает за лошадьми. Я не хочу, чтобы ему причиняли боль.

– Как пожелает моя госпожа, – откликнулся Аль-Амин с изящным полупоклоном.

Султана отдыхала в увитой виноградом беседке, когда Аль-Амин и другой новый раб пронесли бесчувственного большого раба в комнату, примыкавшую к конюшне. При их приближении лошади беспокойно заржали. Рика прошла за ними. Вероятно, решила Султана, чтобы проследить, как устроили новых рабов.

– Судя по всему, она велела оскопить только большого раба. Жаль, что ему дали макового сока. Он издавал любопытные крики, пока его не успокоили, – произнесла Султана, постукивая длинными ногтями по ручке кресла.

Тарик кивнул:

– Северная корова кровожадна. Она захотела наблюдать. Султана прищурилась, провожая взглядом удаляющуюся Рику.

– Я, кажется, начинаю ее понимать.

Месяц спустя Рика стояла у окна, наблюдая, как Бьорн выводит во двор красивую кобылу. Бока ее блестели, она игриво перебирала ногами, явно желая скакать. Бьорн придерживал ее голову, чтобы Торвальд мог сесть на нее.

– Когда ты ждешь возвращения в город Орнольфа и Йоранда? – услышала она вопрос Бьорна.

– Наверное, через неделю или две, не раньше. – Торвальд наклонился и погладил шею кобылки. – Но я буду ездить в гавань каждый день, узнавать, не слышно ли что-нибудь о них. Если бы Орнольф знал, что ты здесь, он бы никогда не отправился в Фессалонику.

– Ты не знаешь, передал ему Йоранд меч и браслет? – Рика перегнулась через подоконник, стараясь побольше услышать, но так, чтобы они ее не увидели. Она не понимала, почему Бьорн настойчиво интересуется судьбой меча и браслета. Раньше он никогда не проявлял особого внимания к товарам.

– Он передал, уже давно, – ответил Торвальд. – Но Йоранд – единственный свидетель, Голосу Закона этого будет недостаточно. А вот теперь, когда и ты сможешь сказать свое слово, мы обратимся в суд.

– Мы с тобой далеко от Голоса Закона, но у меня есть подозрение, что моя хозяйка, – Рика вздрогнула от горечи, прозвучавшей в его словах, – освободит меня, чтобы я поплыл на север с Орнольфом. Поговори с ней, Торвальд.

– Я бы очень этого хотел, Бьорн, – ответил старик. – Но она все еще не желает иметь со мной никаких дел. Я давным-давно потерял право говорить Рике, что ей делать. Так много времени прошло зря… Столько боли пережито. – Торвальд умолк, но после паузы взял себя в руки. – Не обращай внимания на ворчание беспомощного старика, – с отвращением произнес он. – Всегда хочется переделать прошлое, хоть знаешь, что это невозможно.

– Не только старики этого хотят, друг мой. – Бьорн хлопнул кобылку по крупу.

Он стоял, уперев руки в бока, и провожал взглядом выезжающего со двора Торвальда.

Рике показалось, что, прежде чем повернуть назад к конюшне, Бьорн поднял глаза на ее окно, но взгляд был мимолетным, почти незаметным.