– Фрейя по-прежнему носит ожерелье, так дорого ей доставшееся, потому что оно обладает могущественной силой. Но каждую ночь она ищет Одура, свою потерянную любовь. И, странствуя по Мидгарду, она тоскует по утраченной любви и оставляет за собой золотые слезы.

– Можно было бы с пониманием отнестись к этим слезам, если поверить в их искренность, – произнес Бьорн, искоса глядя на Рику. – Благосклонность, которую можно купить за побрякушки, какими бы красивыми они ни были… свидетельствует о душевной пустоте. Любовь без верности, без совместной жизни – это вовсе не любовь.

Губы Рики сжались в тонкую линию. Она не могла смотреть ему в глаза.

Глядя на Рику, Бьорн пытался понять, не намекает ли она на то, что Гуннар был прав. Что она выходит замуж за араба из-за его богатства. Если это так, он должен ее презирать. Но он увидел, как дрожит ее подбородок, и понял, что всегда будет любить Рику, каким бы мукам ни подвергла она его сердце.

Рика поднесла руку к шее, на которой когда-то висел янтарный молоточек.

– Тот, кто находит золотые слезы Фрейи, ценит их очень высоко. – Тут ее голос дрогнул. – Ведь они превращаются в светящееся вещество, такое драгоценное, что даже мы везем его в далекий Миклагард. Слезы фрейи и есть то, что мы называем янтарем.

Она замолчала надолго, и слушатели беспокойно задвигались.

– Когда в следующий раз вы возьмете в руки янтарь, вспомните о женщине, которая заключила плохую сделку и из-за этого потеряла свою любовь, – мягко произнесла наконец Рика.

Бьорн обратил внимание на то, что она сказала «женщина», а не «богиня».

– Рика, пришла пора тебе тоже надеть янтарь, – вдруг сказал Торвальд. Из кисета на поясе он вынул янтарный молоточек и помахал им перед ней. – Я слышал, что ты его утратила и хочешь получить обратно.

Удивление отразилось на ее лице, и она растерянно потянулась к амулету.

– Откуда?.. Как ты… – Она потрясенно смотрела на молоточек. В отблесках костра искрой сверкнула крохотная орхидея, заключенная в янтаре. Да, это, несомненно, был ее амулет!..

– Я рад угодить тебе, – сказал Торвальд и протянул руки к ее стройной шее, чтобы завязать кожаный шнурок. – Он должен украшать шею красивой женщины. Так было всегда.

Бьорн зло прищурился на старика. В какую игру тот играет? Сначала Торвальд хотел купить ей свободу, даже чуть не подрался из-за этого с Бьорном, мужчиной вдвое моложе его и в самом расцвете сил. Теперь Торвальд, как явный поклонник, делает ей подарок.

– О, спасибо! Как я могу отблагодарить вас? – бурно воскликнула Рика.

Когда она обняла Торвальда, Бьорн мысленно дал себе пинка за то, что не подумал отобрать ее амулет у Астрид. Тогда она сейчас обнимала бы его, а не этого дряхлого старика.

– Мне казалось, что твоя вера в Тора пошатнулась, – сухо заметил Бьорн.

– Дело вовсе не в вере, – объяснила она. – Этот амулет – моя единственная связь с прошлым, память о моем отце.

– Твоем отце? – растерянно заморгал Торвальд.

– Да, Магнусе Сереброголосом, – кивнула Рика. – Может быть, вы когда-нибудь слышали о нем. Магнус всегда повторял мне, что я ношу этот знак с самого младенчества.

Бьорн заметил, как на лицо Торвальда набежала тень, но огорченное выражение исчезло так же быстро, как появилось, так что было похоже, что он не ошибся. Его недоверие и неприязнь к старику росли с каждым днём. Бьорн до сих пор не мог понять, зачем Торвальд пустился с ними в это долгое и тяжелое путешествие. Он прожил более пятидесяти зим, даже почти шестьдесят. Иногда его мучили сильные приступы боли в воспалявшейся ноге. Не было у него никакого важного дела в Миклагарде, и они еще не достигли самого опасного участка пути. Зачем было старику так себя истязать?

Но тут Бьорн заметил, с каким теплом смотрит Торвальд на Рику, и, кажется, стал догадываться, в чем тут дело… И это ему очень не понравилось.

Они добрались до верховьев Двины быстрее, чем хотелось бы Рике. Она наслаждалась неторопливым путешествием по тихой реке и легким дружелюбием спутников. Но иногда напряженность между ней и Бьорном достигала такого накала, что все остальные, она в этом не сомневалась, должны были чувствовать, как колебался и искрил окружающий их воздух. Впрочем, если они и замечали это, то не подавали виду. И каждый вечер полные желания глаза Бьорна посылали ей чувственное сообщение.

Какая-то частица ее разума сообщала, что глупо продлевать эту муку для них обоих. Но другая… благодарила судьбу за каждый лишний день, проведенный в его обществе, за возможность наблюдать, как играют его налегающие на весла мускулы; слышать его смех в ответ на очередную нелепость, брошенную Йорандом; чувствовать на себе его ласкающий взгляд вечерами у костра. Она копила в памяти эти мгновения, приберегая их на потом, как орхидею, навсегда заключенную в янтаре. Эти краденые мгновения станут ее утешением, когда двери гарема захлопнутся за ней.

Великий город с высокими стенами уже маячил в ее воображении… Но ведь она еще туда не добралась. Она выжмет из каждого дня как можно больше радости и любовной муки.

В верховье реки Орнольф заключил торговую сделку с местным племенем славов, и в обмен на большой кусок серебра они дали ему большую телегу с корытообразным коробом, чтобы переправить «Валькирию» посуху до самого Киева. Серебро при этом было тщательно взвешено, и, чтобы уравновесить весы, Орнольф даже добавил к большому серебряному куску еще половинку монеты со странными арабскими письменами.

Каждое утро, когда Бьорн поднимал Рику и сажал на лошадь, он совал ей в руку небольшой кусочек дерева с вырезанными накануне вечером рунами. Иногда это были имена членов их компании, причем составлявшие их звуки он старался воспроизвести в правильной последовательности. Рика обратила внимание на то, что имя Торвальда он никак не мог написать правильно. Иногда это было сочетание символов, передававших какую-то чепуху, заставлявшую Рику улыбнуться. Однажды он удивил ее тем, что преподнес гребень, искусно вырезанный из рога, на котором написал: «Рика владеет этим гребнем».

У них практически не было возможности поговорить наедине, и руны стали для них тайным средством общения. Поскольку больше никто прочитать их не мог, они как бы имели свой собственный код. Этим утром, когда он передавал ей очередную деревяшку, его ладонь задержалась на ее руке дольше, чем позволяли приличия. Однако она руку не отдернула.

В этот день Хельга и Торвальд поехали в телеге вместе с Орнольфом. Она, Бьорн и Йоранд ехали верхом. Когда остальные отвлеклись разговорами, она потихоньку прочла послание, переданное Бьорном.

«Рика владеет этим сердцем» – гласила надпись. Слезы набежали на глаза. Свинцовая тяжесть легла на сердце, стеснила грудь. Зачем она делает с собой такое? Не может она владеть его сердцем, не хочет этого! Невольно вспомнила она его губы, поцелуи, обоюдное яростное желание. Его губы требовали, она отвечала тем же. Рика покачнулась в седле.

У них не было ни одного шанса на будущее. Гуннар с его угрозами насчет Кетила и самого Бьорна об этом позаботился. Так почему же она завлекает его, улыбается, кокетничает, смеется, мучает его и себя надеждой на то, чего быть не может?

«Потому что это то, что должно происходить между нами», – ответила она себе. Она жадно хотела его, томилась, и какую бы боль ни испытал он потом, ей было просто необходимо получить от него сейчас хоть эту малость. Пока можно.

Она крепко зажмурилась, чтобы остановить слезы, и увидела перед собой укоризненное лицо Магнуса: губы поджаты, брови нахмурены. Старый скальд растил ее милосердной, а не жестокой.

Это должно закончиться прямо сейчас. Порез от острого ножа заживает быстро. Конечно, сию минуту Бьорн lie сочтет ее поведение добрым, но позднее, когда забудет о ней в объятиях другой женщины, он поймет всю мудрость ее поступка.

Рика расправила поникшие плечи и уронила деревяшку наземь так, чтобы Бьорн это увидел. Услышав, как она хрустнула под колесом телеги, Рика даже не поморщилась.