– В Уппсале?

– Да. Гуннар очень ревностно к этому отнесся, – объяснил Бьорн. – Его очень тревожило, что в Миклагарде ты уже будешь слишком далеко от храма Одина. Он был уверен, что ты захочешь посетить Священную рощу, потому что, возможно, больше никогда туда не попадешь.

Нет, не о ее религиозных пристрастиях заботился Гуннар. Он хотел в последний раз напомнить ей о том, какие последствия ждут ее брата, если она нарушит их соглашение.

– Вообще-то я никогда особенно не поклонялась Одину, – сказала она. – Я могу и не ездить в Уппсалу.

– Как хочешь, – сухо ответил он. Суровое выражение его лица подсказало Рике, что он решил, будто она торопится попасть к своему будущему мужу в Миклагард.

Они наткнулись на серебряных дел мастера. Полюбовались, как ловко он управляется с расплавленным металлом. Рика зачарованно смотрела, как он на одной и той же каменной основе кует и молот Тора, и христианский крест. Потрогав готовые серебряные украшения, она восхитилась качеством обработанной поверхности, ее особой гладкостью.

– Вы делаете амулеты для тех, кто верит и в Тора, и в Христа? – спросила она.

– Да, – ответил ремесленник, – в Бирке люди поклоняются и Тору, и Христу. Кому как нравится. Хоть старые боги, хоть новые, мы уживаемся со всеми. – Он улыбнулся уголками рта. – А я продаю амулеты тем и другим. Что продать вам?

– Я привыкла носить молоточек, – вздохнула Рика, вспомнив свой гладкий сияющий янтарик. – Но кажется, Тор меня покинул, так что сейчас я не ношу никакого амулета. Доброго вам дня.

Они пошли дальше по главной улице, и Бьорн бросил на нее острый взгляд.

– Значит, ты утратила свою веру?

– Скорее, куда-то подевала, – откликнулась она. – Я знаю только богов Асгарда. Я выросла на сагах об их приключениях, но в последнее время они кажутся мне такими далекими.

– А когда боги интересовались нашими делами? Разве что тогда, когда это служило их целям, – пожал плечами Бьорн. – Им не нужны ни второй сын, ни девушка без отца.

– Ты прав, – согласилась она. – Но я привыкла к ощущению, что кто-то наблюдает за мной, заботится о том, чтобы со мной ничего не случилось. Я верила в то, что это Тор.

– Думаю, ты по-прежнему это чувствуешь. – Он не скрывал переполнявшей его горечи. Она прозвучала в его голосе. – В конце концов, ты вот-вот станешь женой очень богатого человека. Чего тебе еще желать?

«Тебя, глупый человек!» – чуть не сорвалось с ее уст. Но вместо этого она прикусила губу и ускорила шаг. Он легко успевал за ней. Больше они не разговаривали, пока не свернули за угол. Тут Рика увидела здание необычной формы. Высокий шпиль и торчащие острые углы крыши…

– Что это? – поинтересовалась она.

– Должно быть, христианская церковь, – ответил Бьорн. – Десять лет назад, когда мы были здесь с дядей Орнольфом, они только начинали ее строить. Я прошел туда. Какой-то маленький священник приехал с юга и собрал вокруг себя единомышленников. И они построили это здание, чтобы было куда прийти помолиться. В результате даже Хергейр, местный городской голова, принял христианство.

– Ты что-нибудь знаешь об этой религии? – осведомилась она.

– Совсем немного. – Глаза его рассеянно смотрели вдаль. – Мой первый набег был на монастырь. И все, что я знаю о христианах, так это то, что они умирают легко. Они очень ревностно относятся к своим книгам и серебряным чашам, но не готовы убивать, чтобы защитить то, чем владеют. А что ты знаешь об их вере?

– Только то, что мне рассказывал Магнус, – ответила Рика. – Он много и долго беседовал со священником, который от датского короля приехал обращать его в свою веру. Магнус рассказал, что их Христос был мощным скальдом. Он рассказывал саги, обучая своих последователей.

– Хм, – пожал плечами Бьорн. Его это не впечатлило. – А он рассказывал тебе, что их Христос умер?

– Да, как бедный Бальдур, – кивнула Рика, думая о злосчастном сыне Одина, смерть которого от яда предвещает начало Рагнарока, Сумрака богов, эпической битвы, знаменующей конец света. – Христиане верят, что их Христос воскреснет и будет жить вечно.

– Этого даже боги не могут. – Взгляд Бьорна скользнул вверх по шпилю церкви до креста. – Странно, правда? Те, кто поклоняется Тору, носят на себе знак его силы – молоточек, а христиане носят крестик – знак слабости их бога.

– Магнус говорил, что они видят в этом силу, потому что крест символизирует прощение.

– Прощение? – презрительно заметил Бьорн. – Человек должен нести ответственность за свои деяния, хорошие или плохие. Только слабаки ждут прощения.

– И все же, насколько я помню, ты просил меня простить тебя. За Магнуса.

Бьорн опустил голову.

– Во всем, что касается тебя, я слабак, – признался он. – И потом, ты сказала, что никогда меня не простишь.

Она внимательно посмотрела на Бьорна. Много раз после смерти отца она слышала его голос, упрекающий, подбадривающий, веселый. Но теперь этот голос смолк. Она задумалась, чего теперь захотел бы от нее Магнус. Она могла лишь следовать своим чувствам. Это нужно было сделать ради Бьорна и ее самой.

– Я могу сказать тебе сейчас, Бьорн, что была не права. Я от всей души тебя прощаю. – Она протянула руку и коснулась его плеча. Его кожа была теплой. Она ощутила, как сначала напряглись его мышцы, а затем расслабились. Напряжение ушло. – А ты можешь простить меня?

– Что ты имеешь в виду? – Он накрыл ее пальцы своей ладонью так нежно, словно сама возможность прикоснуться к ней была бесценным даром.

Рика едва могла дышать.

– Можешь ли ты простить мне, что я выхожу замуж за араба?

– Могу, если ты в этом раскаиваешься, – твердо скапал Бьорн. – Ты что, обращаешься к Христу со своими мыслями о прощении? Христиане полны раскаяния и прощения, не так ли? Если ты передумала насчет замужества, то эта религия меня действительно привлекает.

– Нет, я не меняю религию, – выдохнула она, и глубокая грусть прозвучала в ее голосе.

Что бы ни случилось, она не могла рисковать жизнью Кетила и Бьорна. Его тепло поднялось по ее руке, колени ее ослабели, готовые подкоситься. Это прикосновение к нему было ошибкой. Она осторожно отняла руку.

– Я не могу раскаяться в моей сделке с Гуннаром, но я нуждаюсь в твоем прощении.

Они стояли, оцепенев, на площади перед христианской церковью, а вокруг сновали купцы и покупатели, шумела суетливая толпа. Бьорн поверить не мог, что она обратилась к нему с такой просьбой.

Она просила о невозможном. Как он мог простить ее за то, что она вырвала и растоптала его сердце? Ее глаза цвета морской волны смотрели на него с такой отчаянной мольбой, что он был вынужден отвести взгляд.

– Тебе придется продолжать этого хотеть, – наконец произнес он.

По желанию Рики они не стали останавливаться в Уппсале, а направились прямо к устью Двины. Там, у местного племени славов, Орнольф оставил свою «Валькирию», предназначенную для передвижения по рекам. Товары с «Морского змея» перегрузили на этот корабль и разместили на нем.

Это был ладный, высоко сидящий в воде корабль, идеальный для путешествий по мелкой воде. «Валькирия» была построена так, чтобы в любой момент ее можно было водрузить на волокушу и передвигаться посуху. Еще у «Валькирии» был квадратный парус, который можно было использовать при благоприятном ветре, и четыре пары уключин, чтобы идти на веслах в безветренную погоду. Судно было достаточно компактным, дабы с ним могли управиться четыре человека, и в то же время довольно вместительным, чтобы разместить груз и взять на борт двух женщин. Орнольф очень гордился своей «Валькирией». Надо было видеть, с какой нежностью он гладил ее своей широкой ладонью.

Бьорн стоял, в последний раз глядя на «Морского змея». Большинство моряков его команды, возвращавшихся в Согне, склонились над веслами и повели драккар от берега. Две дюжины спин сгибались и разгибались в привычном ритме. Отойдя на некоторое расстояние, они сложили весла и поставили мачту. Попутный ветер тут же раздул парус, и корабль приподнялся над волнами, как верткое и гладкое морское животное. Бьорн провожал его грустным взглядом. Он думал, что вряд ли увидит его снова.