К двери подошел следователь – совсем мальчишка.

– Еще одно слово, и вас посадят в карцер, – произнес он с сильным русским акцентом.

Крутился вентилятор на столе, от движения воздуха колыхались жалюзи. Феликс покачивался на стуле, курил и слушал адвоката Олмана. Когда началась война и была объявлена чрезвычайная ситуация, ему и другим сотрудникам политотдела велели допрашивать арестованных. Рук не хватало, вызвали даже тех, кто был в отпуске.

Олман – чистенький, свежий – трогал подкрученные усы и вежливо объяснял, что мексиканский подданный Фернандо Хосе Бурбано не подлежит аресту.

– Ваш подопечный давно состоит на учете в полиции, – буркнул Феликс.

Олман придвинулся ближе, сложил ладони домиком:

– Дон Фернандо не делает ничего плохого по законам своей страны – казино в Мексике разрешены.

– Он бандит! – перебил Феликс.

– Нет-нет. Дон Фернандо всего лишь хочет вести бизнес. Не его вина, что в Шанхае это невозможно без участия покровителей. А если вы беспокоитесь из-за ничейных солдат, то проблема улажена. Ученый Ци Сеюань согласился принять их в свою армию. Завтра Северный вокзал будет очищен и поезда вновь начнут ходить. – Олман встал, показывая, что разговор окончен. – Всего хорошего. Надеюсь, сегодня мой клиент будет ужинать дома.

– Рогова сюда! – крикнул Феликс, когда Олман вышел из кабинета.

На Клима Рогова досье не было. Его привели – коротко остриженная башка, пальцы в чернилах после снятия отпечатков. Феликс долго смотрел на него в упор. Этого субъекта он помнил: во время сидения в Гензане тот каждый вечер устраивал карнавал у бараков. Рядом, в двух шагах, умирали в тифу мальчики-кадеты, а ему хоть бы хны. Феликс слушал гогот у костра – кулаки сжимались от ненависти.

– Выбор у тебя простой, – сказал он по-русски, – либо депортация вместе с полковником Сю, либо служба на благо полиции.

Рогов пытался вилять:

– Разве вы имеете право депортировать Сю из собственной страны? Он гражданин Китая…

– Имеем, имеем… – сказал Феликс. – А уж тебя, беспаспортного, мы вообще можем выслать в любой момент. Например, в Советскую Россию. Ты ведь белый офицер?

– Нет.

– Не ври. В любом случае, либо ты соглашаешься на нас работать, либо…

– Я отказываюсь.

– Замечательно, я сажаю тебя на пароход до Владивостока, а в сопроводиловке пишу, что ты каратель из отряда атамана Семенова. [52]И пусть ОГПУ с тобой разбирается.

Есть в полицейской работе своя доля удовольствия. Заглянешь в лицо мрази, которой все нипочем, которая готова служить и мексиканским бандитам, и китайским военным преступникам, заглянешь – и увидишь забавное недоуменьице: «Как так, граждане? Меня, такого хитроумного, и в угол загнали?»

Эдна паковала чемодан. Мятежные генералы заняли Пекин и вынудили президента уйти в отставку – мистер Грин требовал репортаж. Все знакомые говорили, что Эдна сошла с ума: во время войны ехать через всю страну. Она только отмахивалась: «Новости – это моя работа».

Если бы Даниэль остановил ее! Но он спокойно помог ей собраться, сам застегнул замок на портативной пишущей машинке. Его совершенно не беспокоило то, что Эдну могут убить.

Она искала причины и не могла понять: почему он разлюбил ее? Эдна перебирала в памяти их разговоры: да, они ссорились по мелочам, но она никогда не унижала и не оскорбляла его; она не располнела, не опустилась; ее было за что уважать…

Эдна хотела уехать еще и потому, что она начала выпрашивать у мужа знаки внимания, задавала вопросы, на которые нет других ответов, кроме «я люблю тебя». Но Даниэль уклонялся от них со своей обычной элегантностью. Эдна чувствовала, что ему просто неинтересно с ней.

– Я не знаю, когда вернусь, – сказала она, садясь в автомобиль.

Даниэль поцеловал ей руку:

– Дай мне телеграмму, когда доберешься до Пекина.

На вокзал он не поехал. Сказал, что у него дела.

Какой, к черту, вокзал? Тихо ступая по ковру, подкрасться к детской, заглянуть в приоткрытые двери.

Вот она. Солнце разложило на полу ярко-желтые квадраты, и один из них пришелся точно на Аду. Она сидела на нем, как на парадном блюде. На голове – самодельная корона из фольги. Волосы, перевязанные разноцветными шерстяными нитками, торчали во все стороны.

– Нужно, чтобы было раз, два, три… много косичек, – говорила Бриттани. – А у тебя только раз, два, три… мало!

Половица скрипнула под ногой Даниэля.

– Кто там?

Он с фальшивой беззаботностью вошел в детскую.

– А мы опять играем в принцесс! – сказала Бриттани и сунула Даниэлю тяжелую книгу с картинками. – Вот в этих.

– И что, мисс Ада у тебя принцесса? – спросил он.

Ада покачала головой:

– Нет, я злая королева-мачеха. Сейчас Белоснежка нарядит меня для бала, и я начну ее терзать.

Она схватила Бриттани и принялась щекотать ее. Та хохотала; ноги в белых чулках мельтешили в воздухе.

– А-а-а! Пусти меня, злая мачеха!

Вечером, когда Ада собралась домой, Даниэль, как всегда, подкараулил ее в прихожей. Сделал вид, что поднимается к себе и встреча абсолютно случайна.

– Всего хорошего, – бросила Ада, вприпрыжку спускаясь с крыльца.

Даниэль смотрел ей вслед.

– Ада!

– Что?

Остановилась. Он подошел к ней:

– Ада, я готовлю новую партию чая для отправки в Европу. Чай называется «Принцесса». Хотите, ваш портрет будет на каждой пачке?

– Не хочу.

Она повернулась, чтобы идти, но Даниэль просительно взял ее за руку – чуть выше запястья:

– Ада, я заплачу вам. Сколько вы хотите?

Секунда на вычисления.

– Пятьдесят… пять долларов. – Но, увидев его готовность, она тут же добавила: – Это вперед. И еще столько же после.

Даниэль достал из кармана бумажник:

– Вот держите. У меня нет пятерки.

Она показала на десятидолларовую купюру:

– Я вам завтра принесу сдачу.

– Не надо сдачи. Так вы согласны?

– Пожалуй.

– Я направлю вас в фирму моей подруги. Нина Купина занимается рекламой, она тоже русская…

– Я ее знаю. Мы приплыли в Шанхай на одном пароходе.

Ада спрятала деньги в сумочку, но потом переложила в карман.

– Сумку вырвать могут, – пояснила она и, помахав Даниэлю, пошла к калитке.

Он не выдержал и рассмеялся: девочки, скрывающие неуверенность за нахальством, – это такая прелесть! Интересно, сколько потребуется денег, времени и комплиментов, чтобы влюбить ее в себя?

Вернувшись в дом, Даниэль позвонил Нине:

– У вас есть на примете художник, который мог бы нарисовать этикетку к чаю?

– Конечно. А что именно надо изобразить?

– Одну девицу. Я пришлю ее вам, хорошо?

– Разумеется.

Ада торжествовала: все складывалось замечательно – война кончилась, Шанхай остался невредим, Митя ушел. Он до смерти надоел ей глупыми вопросами: «А что такое „Виктрола“? А что за дух там внутри сидит и поет?»

Но самая главная удача – сто пятнадцать долларов ни за что ни про что. При мысли о том, что мистер Бернар в нее влюбился, Ада едва могла удержаться от хохота. Самое главное – не терять голову: он женат, и рассчитывать на что-то серьезное не стоит. Держать его на расстоянии и постараться вытянуть из него как можно больше. Только бы Эдна ничего не узнала!

Хорошо бы скопить на билет в Америку. Но говорят, там приняли новый закон и теперь нельзя, как раньше, приехать и пройти регистрацию. Введены специальные квоты на эмигрантов каждой национальности. Если не проходишь по квоте – поворачивай назад. Так что все равно надо прорваться в американское консульство и потребовать, чтобы они выправили паспорт – как дочке американского гражданина.