Электрический звонок на чугунных воротах. За ними – дорожки, посыпанные песком, пар над газонами, цветники. Слуга повел Нину вокруг дома. Птицы кричали среди деревьев; тяжелые капли падали с веток.

Из-за кустов – хохот, шум.

– Сюда, пожалуйста! – поклонился слуга.

В комнате на первом этаже не было одной стены: вот сад – и сразу камин, рояль с нотами, узорчатые диваны. На ковре трое мальчишек в скаутской форме строили крепость из спичек. Голые ноги, обгоревшие на солнце носы. Все трое похожи на Олмана и друг на друга.

– Куда ты суешься? – кричал один по-английски. – Это же крыша! Сейчас все из-за тебя упадет!

– Ничего не упадет! Ма-а-ам! Ну скажи ему!

Под роялем два гончих щенка глодали огромную кость – каждый со своей стороны.

– Мы вас уже ждем, – сказал голос из глубины комнаты.

Тамара сидела в нише – то ли на кресле, то ли на кровати. Вокруг горы разноцветных подушек с кисточками, на резном столе – китайский чайник.

Не женщина, а флаг Российской империи – сине-бело-алый. Темно-голубое платье, белые волосы и губы карминно-красные. На груди – жабо, руки в атласных перчатках до локтя.

– Нина Васильевна? Очень приятно. А меня называйте без отчества – я отвыкла, совсем обшанхаилась.

Дети вскочили, поздоровались.

– Брысь отсюда! – приказала Тамара. – И псов своих заберите – видеть их не могу! Выпьете со мной кофейку, Нина Васильевна?

Тамара улыбалась. Спина ее была прямой и неподвижной.

Нина рассказывала о себе, в меру подшучивала над бестолковыми белыми генералами, передразнивала судового повара, не умеющего варить батат. Она чувствовала: ее пробуют – так протыкают пирог лучиной: не сырой ли?

Описала, как можно веселить гостей чехословацкого консула:

– Обед и танцы будет снимать настоящий кинооператор.

– Где мы его возьмем? – удивилась Тамара.

– У китайцев. В Шанхае недавно открылась киностудия – я читала об этом в газете.

У Тамары загорелись глаза.

– Хорошо… Отлично, такого ни у кого не было! Надо еще подумать о безопасности: приглашать будем только тех, у кого нет связей с настоящими дипломатами. Я подготовлю список гостей. Идеальный вариант – богатая молодежь. Юноши и девушки будут заняты друг другом и вряд ли станут интересоваться происхождением вашего консульства. А мы все это подадим под соусом «знакомства с чехословацкой культурой».

Тамара взяла блокнот и быстро подсчитала, во что обойдется прием и сколько ящиков шампанского можно на него списать.

– Будем продавать билеты на фильм и копии пленки – на этом тоже заработаем. Бог мой, Нина Васильевна, как я рада, что вы здесь и что вы говорите по-русски!

Они пили кофе и придумывали. Маскарад «Через сто лет» – знакомый Олмана привез в Шанхай чудесный материал под названием «целлофан». Сбыть его не получилось – никто не знал, что с ним делать. Надо купить несколько отрезов по дешевке и перепродать гостям на костюмы будущего.

«Русские сезоны» – среди беженцев из России полно талантливых артистов. Можно кого-нибудь пригласить.

«Олимпийские игры» – гости устраивают спортивные состязания, но в греческих костюмах…

Тамара была умна и свободна. Она была взрослой, а этой взрослости Нине так не хватало! Когда-то давно, в детстве, мать велела ей отнести ведро вишни подруге. Нина думала, что кто-нибудь из девчонок во дворе поможет, – никто не помог. Она тащила ведро из последних сил и плакала, надрываясь.

– Давай понесу, – сказала незнакомая женщина. – Куда идти?

Нина искала слова благодарности – и не находила. Слишком мелкими казались просто «спасибо» и «слава богу» в обмен на то, что эта женщина взвалила на себя ее беду.

То же чувство охватило Нину и сейчас.

Лохматая голова одного из мальчишек сунулась в дверь.

– Мам, там папа приехал! Он велел передать, что до смерти тебя любит!

Потом был ужин. В мгновение ока накрыли стол, запустили детей. Тамара учила их делать катапульты из ложек и вязать морские узлы на салфетках. Ее муж, осипший после трехчасового выступления в суде, вкусно ел, больше всех смеялся и рассказывал о том, как на Янцзы поймали пиратов. Оказалось, что шайкой командовала молодая девица.

Мальчишки слушали раскрыв рты, но Нина заметила, что все байки Олмана предназначались Тамаре. Он смотрел на нее и улыбался. Он целовал ей руку и произносил одними губами: «Я люблю тебя».

Первый раз в жизни Нина видела мужчину – успешного, сильного, богатого, – который до самозабвения обожал калеку. Это было странно и восхитительно.

– Вы уж простите – застольные манеры у нас не очень, – сказала Тамара, когда мальчишки и Олман умчались в детскую. – Но я специально ращу из сыновей оболтусов.

– Зачем?

– Чтобы им не пришло в голову страдать, когда я умру.

Стемнело. Издалека доносились топот ног и голоса. Пахло влажной землей, ветер качал на деревьях китайские фонарики. Только что Нине казалось – вот наконец нашла удивительный счастливый дом, над которым не властны даже болезни. Но после слов Тамары ей стало жутко. Здесь все было временно, и каждый обитатель особняка знал это.

– Я не лечусь, – добавила Тамара. – Доктора велят мне пить какую-то дрянь, а от нее в голове мутится. Ну ее к черту! Ко мне ходит китаянка – втыкает лечебные иглы, так что болей почти нет.

– Вы не боитесь смерти? – проговорила Нина – и тут же замолчала, испугавшись своей бестактности (единственная ошибка за весь вечер!).

Но Тамара не рассердилась:

– Смерти боишься только тогда, когда думаешь, что это важно. Нет, не важно. Люди тысячи лет жили до нас и еще тысячи лет проживут. Мир не перевернется, когда я уйду.

– Жаль, что у вас в английском столько ошибок, – сказала Эдна, прочитав материал Клима о русских беженцах. – Все есть, и детали, и чувства… Только текст надо переписывать.

– Зато не надо передумывать, – отшутился Клим. Ему было не по себе: он знал, что в статье будут огрехи, но не догадывался, что так много. Разговорный английский – это ерунда, запомнишь несколько сотен фраз, и можно болтать. А литературный язык надо ставить годами: это традиция в несколько столетий – поговорки, аллюзии, идиомы…

Грустное зрелище – журналист, который, как собака, все понимает, а сказать не может.

Тем не менее Эдна заплатила Климу пять долларов.

– Мы сделаем так: я буду исправлять огрехи, а вы смотрите и учитесь. Потом сами сможете писать для газеты.

Он кивнул:

– Я это проходил, когда жил в Аргентине.

По утрам Клим являлся к Эдне с тремя-четырьмя заметками – о трамвайных воришках, о махинациях на лошадиных аукционах, о подпольных кулачных боях… Она приходила в восторг:

– Как вы умудрились об этом узнать?

– Поговорил с людьми.

Климу постоянно казалось, что Эдна может взбрыкнуть и не заплатить: не важно, по какой причине – много ошибок, тема не подходит, объем не тот.

Из-за того что между ними была такая пропасть – она жена чайного воротилы, он нищий эмигрант, – Клим подсознательно ждал от Эдны подвоха. Она работала в газете не за деньги, а из честолюбия, она не могла его понять, а он не мог жаловаться и объясняться.

В ней тоже было кое-что от Нины: страстное желание всеобщей любви и восхищения. И она тоже жила в повелительном наклонении.

Клим был с ней отстраненно любезен: хвалил ее браслеты, смешил ее, тактично помогал, когда видел, что в ее собственной статье можно кое-что поправить.

– У нас неплохой дуэт получился, – говорила Эдна. – Я исправляю вам форму, а вы мне – содержание. Знаете, я все-таки хочу познакомить вас с мистером Грином. Я ему рассказывала о вас. Он, конечно, большой сноб и не верит, что из иностранца может выйти толковый репортер в английской газете, но я уговорила его, чтобы вас приняли в штат на должность курьера. Это не бог весть что, и обычно курьерами служат китайцы, но вам надо заводить связи среди журналистов. Не беспокойтесь, бумаги вам разносить не придется – вы будете работать на меня. Просто со следующего понедельника приходите к восьми в редакцию.