Лемуан почесал голову, поцокал языком. Ах, Даниэль, где ты учился искусству обольщения? Отправь на эти курсы Поля Мари – он даже деньги вперед внесет.

Такие чудные дела творились в Шанхае, что Макар Заборов не переставал удивляться. Иностранцы вдруг одумались. Когда стало ясно, что помощь из метрополий не поспеет, Муниципальный совет постановил бежать до русских генералов и привести их с почетом.

Разговаривали с ними вежливо:

– Сделайте отряд для защиты нашей собственности от китайских обормотов. А то по ночам спать страшно.

Генералы за дело взялись, только условие иностранцам поставили: уж коль скоро мы будем защищать ваши превосходительства, извольте всем харчи выдать, жалованье по три доллара в день на брата, оружие, и чтоб от болезней лечить, какие ни заведутся.

Наши тут же записались в Русский волонтерский отряд – две роты по триста человек как из-под земли выросли. В награду иностранные власти разрешили всем, даже казакам Глебова, жить в Шанхае сколько влезет. И в виде исключения позволили отряду иметь российский триколор в качестве знамени.

Хозяйка Нина Васильевна вызвала служащих к себе в контору: «Надо груз вверх по Янцзы сопровождать». Никто не согласился. Нет, матушка, раз мы тут осели, в городе Шанхае, стало быть, это наш дом. Его защищать надобно, поэтому мы пойдем в волонтерский отряд, а не в сторону засевших в Ханькоу коммунистов.

Сколько Нина Васильевна глазами ни сверкала, сколько ножкой ни топала, ничего у нее не вышло. Макар, конечно, ей посочувствовал: женщина все-таки, – но тоже записался добровольцем. Гори оно огнем, трамвайное депо.

Жаль, конечно, что опять война. Да и младшие дочки – за коммунистов. Но одно дело собрания устраивать да газеты печатать (тут вам никто слова поперек не скажет), а другое – нападать на город. Тут хочешь не хочешь, а надо вставать под ружье.

Маршируешь в строю после обеда – красота невозможная. Все русские – орлы, хоть и в заплатанном обмундировании. Веселье, смех – первый раз такой парад, да еще с винтовочками.

Мимо коляски едут – везут иностранных волонтеров к стратегическим пунктам. Сзади еще рикши чешут – со слугами, ружьями и боеприпасами. Во как люди на войну собираются! Не боись, братишки, не выдадим. Русский отряд идет!

– Запевай! – велит полковник Лазарев.

– «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» – Да все с гиканьем, со свистом.

Китайцы повылазили в окна – таращатся. Чай, ни разу не слыхали русских песен.

Левой! Левой! – разбитые ботинки, рыжие сапоги. Ну, пойдет потеха! Марья Макаровна, дочка, как в воду глядела. «Мы еще повоюем!» – сказала. Все-таки правильная девушка растет, сознательная. Они с господами офицерами учредили какой-то съезд или просто комиссию, чтобы бороться с коммунистическими шпионами. Все у них по-научному: тайно подсматривают, кто ходит в советское консульство, на многих предателей завели досье, но в полиции их не показывают, потому что и там у большевиков свои люди.

– Сами справимся, – говорит Марья Макаровна.

Левой! Левой! Свернули к ипподрому, где размещены временные плацы.

– Ро-о-ота… – оттягивает паузу полковник Лазарев.

– Тпру! – кричит кто-то из середины колонны.

Встают на «раз-два». Полковник бегает, ищет виновника, а сам смеется.

Макар Заборов стоит во фрунт, грудь колесом, глаза смотрят весело, как и положено. Жива еще слава русского оружия – еще повоюем!

Магазины на Нанкин-роуд сияли рождественскими огнями. Продавцы пытались сбыть товар до того, как война докатится до Шанхая. В каждой витрине – елки, цветные лампочки, муляжи подарков в серебристой бумаге. Универмаг «Sincere» за две недели до праздника объявил о грандиозной распродаже. У входа – детский базар, на втором этаже – палатки с пирогами, калифорнийскими мандаринами и французским вином. Барышни в красных платьях совали в руки открытки: «Каждому покупателю – изумительная вышитая скатерть». Ниже мелким шрифтом пояснялось, что скатерти даются тем, кто потратит в универмаге более десяти долларов.

Ада до ужаса боялась вторжения. Робко спрашивала Лиззи: может, им стоит эвакуироваться на север? Но в хозяйку как бес вселился: она смаковалафронтовые сводки, смеялась над беженцами и говорила, что с удовольствием будет смотреть, как делается история.

– Не паникуйте, Ада. Вы все равно умрете – если не сейчас, то через пятьдесят лет. Походите по магазинам, выберите подарки. Наслаждайтесь жизнью!

Ада с Бриттани поплелись в универмаг. Сперва сделали фотоснимок на фоне снежных гор и избушки, нарисованных на куске холста. Потом Бриттани помчалась искать подарки для подруг: Мэри – куклу в шляпе, Ребекке – брошку в виде стрекозы, а Генриетте ничего, потому что не заслужила. Себе Бриттани отыскала большой паровоз с машинистом и тремя вагонами.

Ада повела ее, нагруженную подарками, на второй этаж: Лиззи велела купить бутылку шартреза.

Полки с ликерами – от пола до потолка, как ущелья с узкими проходами. Приказчики в длинных передниках:

– Чем могу служить?

– Спасибо, я сама выберу.

Ада брала в руки то одну бутылку, то другую: бог его ведает – может, подделка?

– Я устала… Домой хочу… – канючила Бриттани.

Ада цыкнула на нее:

– Не вертись под ногами! Сядь вот здесь, на скамеечку, и жди, пока я найду подарок для мамы.

С Бриттани было трудно. Она скучала по Хобу, думала, что нянька испугалась войны и уехала к родственникам. Истерики, скандалы – каждый день.

Ада дошла до самого конца винного ущелья. Взяла две бутыли: в одной зеленый ликер, в другой желтый – какой лучше? И вдруг краем глаза заметила, что с другой стороны сквозной полки – в просвет между бутылочными боками – на нее смотрит человек.

Даниэль Бернар.

Коротко стриженный, похудевший, на висках – седина.

– Вы вернулись? – в изумлении проговорила Ада.

Он грустно улыбнулся:

– Оказалось, я не могу без вас жить.

Она покраснела.

– Поедете со мной? – спросил Даниэль.

– Куда?

– А вам не все равно? Я остановился в гостинице «Синяя луна». Завтра уезжаю. – Он протянул ей ладонь. – Вы со мной?

Ада нерешительно коснулась его пальцев:

– Да…

– Я жду вас завтра в вестибюле – в семь утра. И пожалуйста, никому ни слова.

Он ушел. Ада еще долго смотрела в пустой проем между бутылок. Сквозь него виднелся рекламный плакат, приклеенный к противоположной полке: девушка в купальном костюме готовилась нырнуть в бокал с вермутом.

– Мисс Ада, я хочу домой! – Бриттани, надув губы, дергала ее за пояс.

– Да-да… Пойдем…

Ада чувствовала себя испуганным низколобым дикаренком, потерявшим своих и готовым прибиться к любому охотнику, который позовет ее. И будь что будет: пусть возьмет в помощники или попутчики, пусть съест, если сильно оголодает.

Ада выкупала Бриттани, прочитала ей книжку. Бедная девочка, теперь у нее никого не останется, кроме вечно занятой матери. Отец – конченый человек.

– Спокойной ночи! Я тебя очень люблю. – Ада поцеловала Бриттани, погасила лампу.

«Надо попрощаться с прислугой», – подумала она, спускаясь вниз.

На душе было тревожно и грустно. Ада провела в доме Уайеров четыре года: столько всего произошло – хорошего, страшного, удивительного! Теперь она отдавала себя в руки человека, которого почти не знала. У нее не было иной защиты, кроме его любви: Даниэль мог сделать с ней все что угодно.

Несколько дней назад Ада попросила Митю погадать ей: он сказал, что ее ждет большая перемена.

– Хорошая или плохая?

– Это ты сама решишь. Мы не в силах выбирать события, но мы можем изменить свое отношение к ним.

Тусклая лампа над лестницей чуть покачивалась на длинном шнуре. На дне абажура – побитая мушиная рать.

Написать миссис Уайер записку? Верно, не стоит. Считайте Аду пропавшей без вести.