— Вы никак хотите увязаться за мной будить Пиратов? — усмехнулся Рауль.

— Да, сударь.

— Гм…

— Что-то не так?

Рауль пожал плечами.

— Вас ожидает — хе! — забавное зрелище!

— Меня не удивишь подобными зрелищами. Одно презабавное зрелище я уже успел сегодня увидать.

— Да? Когда же это вы успели?

— Вы, господин виконт, представляли собой о-очень забавное зрелище!

— Вот как?

— Впрочем, когда вы облачитесь в парадную форму, льщу себя надеждой, что зрелище будет приятным. Так поспешите же!

— Вы можете подождать меня в моей норе.

— О нет! — смущенно промолвил Анри — Лучше на галерее.

— Вольному воля, — сказал Рауль равнодушно, — А все-таки, мой юный друг, будьте готовы услышать всякое. Ваши нежные ушки могут не выдержать пиратскую ругань. Понимаете: люди с перепоя, будят ни свет ни заря…

— Меня разбирает любопытство, — заговорщицки прошептал Анри, — Что за таинственный приказ?

— Любопытство погубило кошку — английская пословица, — вздохнул Рауль, — Бедная кыса.

— А вы любопытный человек?

— Уже нет. Раньше, черт возьми, я был черезчур любопытным. Совал свой нос куда не надо, ввязывался во всякие истории. Но теперь я одумался. Я стал ленивым, циничным и равнодушным.

— Ясненько. Но мы заболтались!

— Да, мы заболтались.

— Я вас жду!

— Я мигом.

С помощью миляги Гримо Рауль надел свою парадную форму. Критически взглянул на себя и в зеркало и наморщил нос.

— Какая-то помятая физиономия, — пробурчал он.

— Пить меньше надо, — сказал Гримо.

— Больше не буду, вот-те-крест, не буду! Веришь, Гримальди?

Старик усмехнулся.

— Не верю.

— Почему это? — обиженно воскликнул Рауль.

— Не верю, и все!

— Хорошо же! Я тебе докажу! Я не алкаш!

— Вы не алкаш, сударь, но вы хотите забыться, а выпивка дает только иллюзию забвения. Потом только хуже.

— Что же делать?

— Если бы я знал, — пробормотал Гримо, — Но вам пора. Паж, небось, заждался.

Навряд ли найдется на свете человек, довольный собственной внешностью. Даже те, кого окружающие, весь белый свет, tout le mond, считают красавчиками и очаровашками, и те счастливцы не всегда довольны собой. Хотя самому Раулю его физиономия показалась помятой, Анри де Вандом был очарован. Точнее, была очарована Анжелика де Бофор! Ей даже захотелось погладить его по щеке, прижаться своей щекой к колючим щекам Пиратского Короля. От этих мыслей она покраснела. К счастью, Рауль не заметил смущения и замешательства переодетой герцогини — он был слишком задумчив, ломая голову над странным приказом начальства.

— Действовать будем так — обойдем всех наших и соберемся в моей каюте, обсудим ситуацию. Надеюсь, успеем до сигнала.

— Если бы я хорошо ориентировался в корабле, взял бы на себя носовые каюты, в вы кормовые, или наоборот, — кротко сказал Анри, — Но следопыт из меня никакой, я и в трех соснах могу заблудиться, тем более в этом пловучем лабиринте.

— Понятно, — сказал Рауль, — Наши все в кормовых каютах. Топайте за мною, Вандом, и не отставайте ни на шаг. Уяснил? — он провел рукой по щеке, — Черт! Жаль, побриться не успел. Какая-то рожа не та.

— Очень даже та! — живо возразил Вандом, — Лучше сказать — та еще… рожа.

Как и предполагал Рауль, их встречали возгласы, очень мало напоминавшие приветствия и любезности светского общества, к которым приучили Бофорочку. Да и в двери кормовых кают, лучших на флагмане, приходилось стучать, правильнее сказать — барабанить. Первым подняли де Невиля. Рауль сделал жест, который Анри понял так: 'Не вмешивайтесь, я сам буду разговаривать с ним' . Хотя Анжелика де Бофор знала Оливье де Невиля с детства, в новом обличье барон показался ей незнакомцем, совершенно другим человеком. Сравнивая Оливье прежнего и Оливье нынешнего, она ужасалась. Оливье заорал: 'Да какой же это сукин сын, раздери его черт, барабанит в такую рань! ' Бофорочка вытаращила глаза — при ней Оливье никогда так не выражался! Даже когда монахини перевязывали его рану, и строгая аббатисса разрешила ему ругаться, при женщинах Оливье не позволил себе и чертыхнуться. 'Свои' ,- спокойно сказал Рауль. Дверь открылась. Какое-то мгновение Оливье тупо смотрел на друга в парадной форме и удивленного пажа, с робким любопытством выглядывавшего сбоку. `'Б-б-бражелон, ты, что ли? — покачиваясь спросил Оливье, — Че те надо?" — 'С тобой все в порядке? ' Паж хихикнул. "Вы не очень-то оригинальны, сударь' ,- шепнул паж. 'Да-да, — произнес Оливье, — А ты как…после вчерашнего? ' — 'Как видишь' , — лаконично произнес Рауль. 'А какого черта ты так вырядился?" — "Приказ герцога. Общий сбор по сигналу колокола. Форма одежды — парадная' . — "Во дьявол! — выругался Оливье, — И чего ему неймется, герцогу нашему!" — «Собирайся». — 'Ты…зайди…это…и юноша пусть тоже зайдет…надо…поправиться… ' — "Неужели вы опять будете пить с ним, виконт? ' — с ужасом спросил Анри. "Разумеется, нет, — ответил Рауль, — С меня хватит". — 'Как? Вы не хотите выпить? У меня припасена бутылочка, уважь, Бражелон, дружище… ' — "В лучшие времена. А сейчас не хочу и тебе не советую". Оливье, еще плохо соображая, начал ворчать что-то о холоде, которым веет от господина де Бражелона и о таких вот друзьях, которые не хотят понять человека. Анри шепнул Раулю: "Время".

"Он еще не совсем проснулся", — сказал Рауль.

"Он еще не совсем протрезвился", — сказал Анри.

Выручил компанию Педро-цыган. Он заверил Рауля и Анри, что барон через три минуты будет готов, поднес своему господину стакан, который Оливье осушил одним глотком.

Рауль усмехнулся, а паж зажмурился.

Вскоре компания собралась в каюте виконта. Выполняя приказ герцога, все надели парадную форму, шляпы с белыми перьями, белые перчатки. Правда, кружева на жабо и рубашках были слегка примяты, и физиономии Пиратов встревожены, хотя они пытались скрыть эту свою тревогу шуточками, наигранной бравадой и болтовней не без элементов черного юмора, который Анри уже не так шокировал — он, подобно хозяину каюты — Раулю — пытался хранить хладнокровный и безучастный вид. Между тем Пираты пытались восстановить последовательность пирушки — желторотые высказали предположение, что они вчера слишком расшумелись, и герцог рассердился на них за такое ужасное поведение. Люк и Гугенот, наиболее трезвые в компании, до конца сохранявшие ясность мысли, возражали, что ничего ужасного не было. 'Мы и не так пили в Париже, — сказал Гугенот, — А Д'Артаньян только смеялся… ' Обсуждение финала пирушки восполнило пробел в сознании Рауля: в свою каюту он был доставлен с помощью верного Гримо, который явился за ним и с помощью Гугенота дотащил бесчувственного гуляку. Гугенот хотел еще что-то добавить — так, во всяком случае, показалось Раулю, но остановился на полуслове. А желторотые продолжали трястись от страха. Серж де Фуа решил припугнуть их и зловещим голосом, безжалостно сгущая краски, припомнив кое-какие эпизоды из своей бурной юности, списал свои былые грехи на желторотых, заверив, что за такое вопиющее нарушение дисциплины, как их вчерашняя попойка, последует неминуемая кара — их всех закуют в кандалы и посадят в самые темные трюмы на хлеб и воду.

— Но зачем же тогда такое странное распоряжение, господин де Фуа, — с сомнением спросил Жюль де Линьет, — Зачем сажать в трюм людей в парадной форме?

— А форму конфискуют, — заявил Серж, — Отдадут другим, более достойным.

Шарль-Анри надвинул шляпу на глаза и шмыгнул носом.

— О, кузина! — прошептал он.

— Да, — продолжал Серж, — Там, в темном трюме, вы, господин де Суайекур, не сможете писать письма своей прелестной кузине.

— Лучше пусть меня расстреляют! — воскликнул Шарль-Анри, — Я ей обещал!

— Полно пугать ребят, Серж, — сказал Рауль, сжалившись над желторотыми, — Он шутит, мальчики. Он просто шутит. Вчерашняя гулянка тут не при чем, уверяю вас. Герцог разрешил пирушку. Здесь что-то другое.