— Пусть останусь без ушей,

Раем — только в шалаше! — заметил Анри де Вандом.

— Да, — вздохнул Рауль, — Рай был в шалаше.

— Интересно, в Алжире цветет иван-чай? — спросил Шарль-Анри.

— Вот уж не знаю, — сказал Рауль, — Посмотрим.

— Ах вы, ботаники несчастные! — взвыл Гугенот, — Цветочков захотели?

— Опять каркаешь? — разозлился Оливье.

— Молчу, молчу, — прошептал Гугенот.

— Да, — вздохнул Шарль-Анри, — В этом сезоне нам не видать иван-чая.

— Как своих ушей, — заметил Гугенот, — Этот сезон обещает быть весьма жарким.

— Я тебе уши отрежу, если не уймешься! — пригрозил де Невиль.

— Этому человеку, — сказал Гугенот, — Ни в коем случае нельзя читать мемуары уважаемого графа де Ла Фера, учти это, милейший Рауль. Если он начал внаглую к месту и не к месту красть фразочки Атоса, что будет, когда этот нахалюга ознакомится с мемуарами?

– 'Пустяки' , — улыбнулся Рауль, — Тоже, оттуда же. Но уж главу про амьенский погреб ты не получишь ни в коем случае, хмельная душа!

— Про амьенский погреб я и без тебя знаю от гасконца. Это теперь место паломничества. Собственно, погреба, где г-н Атос и потрясный Гримо пили две недели, уже нет.

— Неужели трактирщик разорился? — пробормотал Рауль, — Насколько я знаю, мушкетеры честно расплатились с ним.

— Трактирщик — хитрая бестия, и он еще тогда здорово наварился. А уж потом, когда в его погребок потянулись поклонники аж из-за рубежа — о наших я и не говорю…

— Из-за рубежа?

— Из веселой Англии…

— Ах да, лорд Уинтер…

— Да, лорд Уинтер сделал отличную рекламу своим французским друзьям.

— Скорее амьенскому кабатчику.

— И владелец кабачка смекнул, что, коль его заведение так посещаемо юными безумцами 'с мушкетерскими сердцами' , он сделал в погребке зал с факелами, свечами и уютными столиками. За вход — двойная плата. Предприятие амьенского трактирщика расширилось, и он сам водит любопытный народ, повествуя о тех славных временах. `'Мушкетерский погребок' в Амьене — одна из достопримечательностей. Я там был, я там пил и очень рекомендую наведаться в Амьен.

— Наведаемся! — воскликнул Шарль-Анри.

— А меня возьмете? — спросил Ролан.

— Куда ж мы без тебя, будущий мушкетер! — улыбнулся Рауль.

— Вот там и обмоем твой мушкетерский плащ, малек, — сказал Оливье.

— Этому господину только бы за воротник залить, — покачал головой Рауль.

– 'Он и кувшин повсюду были пара' , — сказал Серж, — Все тот же Франсуа Вийон.

– 'Он и кувшин повсюду были пара' — тема для дружеского шаржа, — сказал Гугенот насмешливо, — Нарисуй шарж на этого шалопая, Апеллес.

— Это я мигом! — оживился Люк, взял свою папку, достал чистый лист и коробку с углями.

— Если ты не очень устал, Люк, — сказал Рауль.

— Пустяки, — заявил Люк, — Я уже отошел. Картина все равно еще не подсохла. Ну-ка, барон, голову правее, ближе к окну. А вы чуть подвиньтесь, люди, не загораживайте натуру. Попрошу живую натуру не шевелиться.

— И долго мне так сидеть? — спросил Оливье.

— Сиди 'по стойке смирно' ! — сказал Серж.

Оливье скривился.

`'Уж я тебе покажу' , — подумал Люк и взялся за рисунок.

Первыми захихикали желторотые. Вскоре на лицах всех Пиратов, с интересом наблюдавших за уверенными взмахами люкова уголька, появились улыбочки. Только Оливье не улыбался — он не видел, что рисует художник. Художник Люк Куртуа, как справедливо заметил герцог де Бофор, был романтиком. Хотя парижские шаржи Люка приводили в восторг 'золотую молодежь' , сам Люк не всегда был доволен подобными произведениями, чаще недоволен, чем доволен. Получая деньги за очередную поделку, Люк старался поскорее забыть свою натуру и проесть гонорар. Но в тех шаржах Люк передавал внешнее сходство, умело утрируя смешные черты портретируемого, не без легкой лести 'живой натуре' . Здесь все было иначе. Барона де Невиля Люк успел узнать ближе, чем случайных клиентов. Да и настроение у него было теперь совсем другое! Он уже не обслуживал богатеев, / бывало, думал: ' Слава-те, Господи, хоть кто-то попался изголодавшемуся художнику! '/ — он был своим в этой компании, одним из них, и сгрудившиеся за его спиной Пираты не раздражали его так, как толпа зевак, обсуждавшая его уличные портреты.

— Ну! — спросил нетерпеливо Оливье, — Скоро ты, Апеллес?

— Сиди, жертва! — цыкнул Люк, — Пять минут всего прошло.

— Хоть бы кувшин дали… — проворчал де Невиль.

— Потерпишь.

— Кувшин я запросто придумаю. Что-нибудь восточное…

Несколько взмахов уголька — и на листе появился восточный кувшин. Украшения на кувшине представляли перепуганную физиономию. Нарисованный Оливье устремил жадный взор на несчастный кувшин.

— Скоро ты, Апеллес? У меня уже рука затекла.

— Я заканчиваю. Остались лилии.

Люк провел еще несколько линий — и на бандане появились лилии. Он добавил прямых штрихов, прорисовывая бахрому.

— Готово! — сказал Люк, и, сняв зажим, показал рисунок своим товарищам. Пираты расхохотались.

— Апеллес, ты превзошел самого себя! — сказал Гугенот смеясь.

— Мое терпение лопнуло! — заявил Оливье, — Дайте взглянуть!

— Извольте, — сказал Люк.

— Эким уродом ты меня нарисовал, — пробормотал Оливье, — Люди, неужели я такой на самом деле?

— Апеллес тебе еще польстил, — сказал Серж.

— Это же шутка, — сказал Рауль.

— Вставь в раму и повесь в фамильной галерее, — посоветовал Гугенот.

— Да мои благородные предки из рам повыскакивают и разбегутся, кто куда, — ухмыльнулся Оливье.

— Твои благородные предки и не такое видали в той же Палестине, — сказал Рауль.

— Ты слишком добр, Рауль. Ну, за неимением конного парадного портрета…

— …генерала де Невиля, — вставил Гугенот.

— …сохраню, пожалуй,… для… потомства!

Пираты опять захохотали.

Анри де Вандом все-таки уловил за этой беспечностью и бравадой скрытую тревогу. 'Все хиханьки да хаханьки. Слишком часто они смеются. Не накликать бы беду' .

Кто-то постучал в дверь. Пираты насторожились. Смех замер.

— Заходите! — сказал Рауль.

Вошел помощник капитана, молодой де Сабле. Он приветствовал собравшихся и обратился к Раулю:

— Приятно видеть, что наши уважаемые пассажиры весело проводят время.

— Стараемся, как можем, любезный господин де Сабле.

— О! — сказал де Невиль, — Вот кого спросим! Господин де Сабле, как скажете — похож?

И Оливье, держа рисунок на уровне лица, вопросительно взглянул на помощника капитана.

— Превосходно! — воскликнул молодой моряк, — Вы такой и есть, господин де Невиль. Господин художник выразил всю вашу сущность.

Оливье хмыкнул и свернул рисунок в трубку.

— А я за вами, господин де Бражелон. Вас желают видеть герцог де Бофор и капитан де Вентадорн.

— Иду, — сказал Рауль.

Пираты притихли. Помощник капитана с лукавой, еле заметной улыбочкой оглядел пассажиров. А те тревожно смотрели на своего вожака. Все они, как и сам Рауль, решили, что появление молодого де Сабле связано с их опытами в области изобразительного искусства.

– 'Храбрый герцог наш' …Бофор

Вызывает на ковер, — пробормотал Рауль со вздохом.

Оливье заметил лукавую улыбку моряка и шутливо обнял Рауля.

– 'В два счета веселуху испохабят',[61] как сказал поэт, — буркнул Серж. А Рауль вспомнил, что 'храбрый герцог де Бофор' не собирается `'цуцукаться с разгильдяями' . 'Взять все на себя? Эту дурацкую шалость, достойную малолетних школяров? Но лидер в ответе за все, даже за глупости…

— Пустяки, — сказал он беспечно.

— Захватите, пожалуйста, сведения о жителях побережья, взятых в плен мусульманскими пиратами, — сказал помощник капитана, — Монсеньор герцог сказал, что эти документы должны быть у вас.

— Наконец-то, — сказал Рауль, — Расслабьтесь, Пираты, ложная тревога.