— Можно я? — спросил де Линьет, — Скажите, господин Люк, вы писали женщин… обнаженных? — добавил он, покраснев.

— Наивный вопрос! — сказал Люк, — Впервые обнаженную модель я писал в возрасте нашего барабанщика.

— Так рано? — удивился де Линьет, — И она была вашей любовницей?

— Да нет же, — искренне сказал Люк, — Я даже не испытывал к ней вожделение. Меня больше интересовали рефлексы, светотени… пластическая анатомия.

— Так выпьем же за рефлексы и светотени! — предложил Оливье, — И, конечно, за обнаженных женщин! Представляете, какие рефлексы и светотени у пылких магометанок!

— Не искушайте меня, — сказал Люк, — Говорят, Коран запрещает изображение людей вообще, а обнаженных женщин тем более.

— Не только Коран, господин Люк, а и святейшая инквизиция запрещает писать обнаженных женщин.

— И те и те, по-моему, варвары и не понимают красоту, — заметил свободный художник.

— Да он еретик, — сказал вице-король.

— Не надо так шутить, господин де Фуа. Я художник. Я уважаю вашу профессию, извольте уважать мою!

— Продолжайте — и не обижайтесь. Я пошутил. Тема беседы очень приятная.

— Еще я копировал картину великого Веччелио Тициана 'Любовь Земная и Небесная' . Вы видели эту картину? Я ее обожаю. Любовь Земная изображена в образе прекрасной обнаженной девушки, а Небесная — ее символизирует дама в платье Эпохи Возрождения. Но моделью служила одна и та же натурщица.

— Помню, помню! — сказал Шарль-Анри, — Я видел литографию по этой картине Тициана у герцогини де Шеврез.

— Литографию делал мой отец, он был знаком с герцогиней, — заметил Люк, — А я сам сохранил только маленькую копию знаменитой картины. И то не в цвете, а сангиной. Если интересно, могу потом показать.

— Это весь ваш опыт изображения обнаженной натуры?

— Нас не очень-то приветливо встретил Париж. Отец был очень гордый и ни за что не снижал цену за свои картины. А унижаться перед богатыми заказчиками отец не мог. Такой уж человек был Бертран Куртуа по прозвищу Маэстро. Ниша оказалась занятой пробивными бездарями. Если я буду продолжать на эту тему, я разревусь как девчонка. Барон де Невиль прав — пьяная исповедь никому не нужна. Я пропускаю годы нищеты и одиночества и перехожу к тому дню, когда мне удалось спихнуть один заказ богатенькому буржуа. На радостях я устроил себе пир, а потом решил нанять натурщицу. Но я был гордец и дикарь, и знать не знал, где мои собратья находят натурщиц. Дальше уже забавно. Я очень хорошо знал, где гуляют 'веселые девицы' . Чувствуя себя в состоянии купить любую из них, я, однако, искал модель помоложе и помиловидней. Возле Ратуши я приметил смазливенькую девчонку, весьма изящную, с длинными светлыми волосами.

— Я знаю, о ком ты говоришь, — сказал Серж, — Это малютка Луизетта.

— Она самая, — ответил Люк.

— Девчонка в постели просто чертенок, — пробормотал Оливье, — Такие штуки выделывает!

Желторотые насторожились и, похоже, заинтересовались.

— Но когда этот чертенок понял, что я от нее хочу, она заломила такую цену, что я потерял дар речи.

— Маленькая хищница! — засмеялся Серж, — Как же она это объяснила?

— У моей модели в голове такая каша! Позировать художнику обнаженной она считает грехом, а отдаваться мужчине за деньги — работой. Представляете? Кроме того, пояснила девица, любовная игра не занимает столько времени, сколько сеанс живописи. Но все-таки я ее уговорил. Мне эти деньги достались тяжким трудом, но, хотя Луизетта меня бессовестно обобрала, и ей не повезло. Ее сожитель отобрал почти весь заработок бедной моей натурщицы. Потом я как-то бродил возле церкви на Гревской площади и опять встретил мою натурщицу. Она была на мели, я тоже. Но девушка оказалась великодушной и позировала мне бесплатно. У этих падших созданий иногда бывают порывы бескорыстия. И…что, может, не следовало говорить…если после первого сеанса у меня ничего с ней не было, то, что должно было случиться ранее… свершилось.

— Я думал… художники и натурщицы… всегда… это самое…

— Не всегда, господин де Линьет, не всегда, — сказал Люк, — Живопись так затягивает, что уже не до женщин. А в тот вечер я как раз что-то разленился, и работать не очень хотелось. Освещение было не то, я сделал рисунок углем, но до масла не дошло.

— У вас было мало белил!

— Вы правы, господин Гугенот. У меня их тогда вообще не было. А писать обнаженку без белил просто немыслимо. Как стрелять невозможно, не имея пороха. Кажется, у бедной девушки были неприятности с ее сожителем из-за меня. Тогда я ничего не знал об этом. Она рассказала позже. Я считал, что малютка раскаялась в том, что обобрала бедного художника и решила со мной рассчитаться по-честному. Эх, малютка Луизетта! Как-то она там?

— Так выпьем же за Луизетту! — предложил Серж.

Желторотые переглянулись, но все-таки присоединились к тосту Пиратов.

— А теперь поведайте нам, господин художник, как вас угораздило затесаться в нашу пиратскую компанию, — сказал вице-король.

— Господин де Фуа, Ваше Пиратское вице-величество! Не было бы счастья, да несчастье помогло! — улыбнулся Люк, — Я познакомился с вашим Пиратским Королем, то есть, с господином де Бражелоном и впился в него как клещ, умоляя представить меня господину де Бофору. И получил заказ. Очень интересный!

— От герцога? — спросил де Линьет, — Может, вы писали мадемуазель де Бофор? Но, конечно, в платье.

— Дочь Бофора я не писал. И не так быстро, сударь. Заказ я получил от виконта.

— Что же он заказал вам, Люк? — насторожился Оливье.

— Портрет.

— Чей?

— Молодой особы.

— Мадемуазель де Лавальер в обнаженном виде, — хмыкнул Оливье.

— Твое счастье, что Рауль этого не слышит, — сказал Серж, — От таких версий барона де Невиля я начинаю трезветь.

— Простите, — сказал Люк, — О м-ль Лавальер и речи не было. Я писал совсем другую девушку, и вовсе не в обнаженном виде.

— Я только предположил, — сказал Оливье.

— Что же до Лавальер, то я видел ее изображение у виконта. Пастель, небольшого формата, примерно 22 на 30. Довольно милый рисунок для молодой девицы. Но я раскритиковал автопортрет мадемуазель, после чего владелец сего произведения предал его сожжению. Как когда-то мрачный Савонаролла сжигал произведения искусства во Флоренции.

— Отлично! — сказал Оливье, потирая руки, — Не оправдываю Савонароллу, но полагаю, что это прогресс!

— Что прогресс, не понял? Аутодафе, устроенное Савонароллой?

— Аутодафе, устроенное Раулем.

— А кто модель вашего портрета? — спросил Серж, — Новая возлюбленная нашего Пиратского Короля? Дай-то Бог!

— Близко даже нет. Молоденькая гризетка, продавщица цветов. Юная Розочка, подружка его слуги Оливена.

— Портрет гризетки для слуги — маслом на холсте?! — пожал плечами Серж, — Что Рауль, совсем сбрендил?

— У господ свои причуды, — усмехнулся Люк.

Он не собирался говорить своим собутыльникам о том, что лукавую миловидную мордашку Розы обрамлял фон 'королевского' портрета Лавальер. Но Пираты слово за слово выпытали у Люка тайну портрета и встревожились.

— Но позвольте, — сказал Оливье, — Значит, вы причастны к созданию того таинственного 'королевского' портрета м-ль де Лавальер, который заперт в 'святая святых' квартиры де Сент-Эньяна, и о котором ходило столько слухов при Дворе?

— Я выполнял работу негра, — скромно сказал Люк, — Меня держали в какой-то комнатенке во дворце, приходил какой-то ушлый молодой человек по имени Маликорн, меня проводили с завязанными глазами в аппартаменты де Сент-Эньяна, и я писал фон. А художник, автор картины, работал с живой натурой, то бишь с Луизой де Лавальер.

— С обнаженной натурой, — проворчал Оливье.

— Вовсе нет, с чего вы взяли, барон? На портрете Луиза де Лавальер была в серебристом платье, а вовсе не в обнаженном виде! Я готов присягнуть, что это так! Я готов на Евангелии поклясться. Впрочем, я и платье писал: для меня они манекен приносили, а на манекене точь в точь такое же платье. Это чтобы не утомлять натуру. А сам Миньяр, придворная знаменитость, писал только лицо и руки Луизы. Работать приходилось порой и по ночам, то, что можно писать при искусственном освещении — Сент-Эньян торопил меня, а его торопил король. Подарок на день рождения мадемуазель.