— Спасибо. Комплимент в ваших устах такая редкость для бедного Анри де Вандома — тем он дороже для меня.

— О, не прибедняйтесь. Вас, на мой взгляд, не удивишь комплиментами.

— Это как сказать, сударь! Не так уж я ими избалован, как вам угодно думать. Ой, вы только говорите что-нибудь. А то мне не по себе, все-таки реи скрипят так ужасно.

— А что говорить? Я не идолопоклонник. И всей этой античной чушью уже не забиваю себе голову.

— Но это же модно! И вы сами Марса назвали!

— Это термин. Морской термин.

— Ясно, — вздохнул Вандом.

— А если серьезно, — задумчиво сказал Пиратский Вожак, и Анри показалось, что всегдашняя маска исчезла, и он узнал в повзрослевшем виконте своего фрондерского дружка, — А если серьезно, Анри, я назвал бы себя адептом Иисуса.

И пальцем нарисовал в воздухе восьмиконечный крест иоаннитов. Анри не знал, что за символ нарисовал виконт — его не особо-то интересовали все эти рыцарские ордена, также как войны на суше и на море. Паж решил, что это пиратский способ молитвы и улыбнулся. Теперь он верил, что будет спасен. Рауль приподнял крыжку люка, ведущего на ванты с марсовой площадки.

— Везет мне на люки, — проворчал он.

— Что вы сказали? — встрепенулся Анри.

— Ничего особенного, мой юный друг. Мысли вырвались на волю. Вернее, не очень приятные воспоминания.

— Про люк?

— Ну да.

— Надеюсь, не в тюрьме какой-нибудь?

— Хуже, черт возьми!

— Извините…

— Да вы-то при чем, Анри? Я сам, как дурак, хожу по замкнутому кругу.

Ванты, идущие от марсовой площадки, состояли из восьми канатов и соответственно из семи поперечных ступенек. По диаметру примерно как рука Анри де Вандома. Теперь наши герои находились на последнем этапе спуска. Они уже различали лица топящихся на палубе людей. Бофор следил за Раулем и Анри с тревогой и надеждой. Рауль окинул взглядом оставшуюся часть. Огибая борт корабля, ванты тянулись до самой ватерлинии. Им все же лучше прыгать, чем слезать с лестницы за борт 'Короны' . Так вернее. Рауль сделал знак матросам придвинуться поближе. Те повиновались. И, когда до палубы осталось метра три, он сказал пажу:

— Будем прыгать.

На запястье пажа Рауль заметил еле видную ссадину. В том месте, где было глубокая царапина, оставленная длинными ногтями герцога Орлеанского на нежной ручке Анжелики де Бофор. И он под вымышленным именем утешал перепуганную плачущую девушку и поцеловал ее тоненькое запястье. Совпадение его поразило, когда речь зашла о Фельтоне и миледи. И форма руки была похожа.

"А что, если это не мальчик Анри, а девушка Анжелика? Нет. Это мне показалось. Пить надо меньше, сударь. Это просто наваждение' . Но мысль возвращалась. 'За' были золотые волосы, ясные нежные глаза, мелодичный голос, и даже эта царапина на запястье. Против — мужская логика и скептический, насмешливый взгляд на мир, который Рауль выставлял напоказ как щит. Он тряхнул кудрями, отгоняя непрошенные мысли и улыбнулся ожидавшему его команды Вандому.

— Чего вы ждете?

— Ваших указаний, виконт!

— Перебирайтесь на внутреннюю строну вантов и прыгайте! Теперь не опасно. Высота — всего ничего. Отсюда парус выдержит. Лезьте, я вас подержу.

— А вы?

— А я за вами, — ответил Рауль, — Вместе прыгать нельзя, чудак человек. Побережем наши косточки.

— Бражелон!

— Что?

— А в этом было даже какое-то упоение, вы не находите? — сказал Анри. Бражелон усмехнулся и слегка пожал руку пажа, что означало согласие.

.

Бофор внес Анри де Вандома на руках в свою каюту, бережно положил мнимого пажа на постель, закрыл дверь, усевшись рядом с Анри, плюхнул вина в бокал и протянул пажу:

— Выпей и успокойся.

Анри выпил залпом, по-пиратски. Сам герцог допил оставшееся в бутылке вино.

— Ох, — вздохнул герцог, — Меня все еще трясет.

Анри меланхолически улыбнулся, заворочался и устроился поудобнее, подперев щеку кулачком.

— Вы зря так разволновались, монсеньор, — тихо сказал паж, — Все в порядке…

— Оставь ты этого 'монсеньора' . Поговорим!

— Поговорим…

— Боже мой, что ты наделала!

— Простите, отец, — сказала Анжелика, — Я очень виновата…

— Скажи еще как в детстве 'я больше не буду' .

— О да! Клянусь, я больше никогда, никогда не полезу на эту высоченную мачту!

— Но зачем, зачем ты туда полезла? Кошка ты, что ли? Вот что я, хоть убей, никак не могу понять?

— Не знаю… — опустила голову Бофорочка.

— Зато я знаю.

— …

— Вздох не ответ. Глупое пари с этим сорванцом-барабанщиком…

— Нет, отец, дело не в пари.

— Я тоже так думаю. В чем же дело?

— Я не знаю. Сначала я думала, что так надо себя вести, чтобы все меня считали настоящим мальчиком. Но потом я подумала… другое… Но это я, наверно, глупость подумала.

— Анжелика, — проговорил Бофор, — Когда я увидел тебя там, у меня чуть сердце не разорвалось. Я проклинал тот день, когда дал добро на этот безумный маскарад.

— Это вовсе не безумный маскарад. Я привыкаю. И ко мне все начинают привыкать.

— Нет уж, милочка! Вытаскивай-ка ты свои наряды и становись той, кто ты есть на самом деле. Вам ясно, мадемуазель де Бофор?

Анжелика покачала головой.

— Уже поздно. Зашло слишком далеко. Я должна выдержать это испытание и до определенного дня быть Анри де Вандомом.

— До какого дня?

— До победы!

— Абсурд! Разве от твоего зарока зависит наша победа?

— Я так решила, отец! Первые трудности — и сразу назад?

— Я хочу понять тебя, дочка! С какой радости юная девица лезет на мачту, словно какой-то юнга? Твое ли это дело? Разве этим занимаются твои ровесницы при королевских Дворах Людовика и Карла?

— Радости? Близко даже нет радости! В последнее время у меня сплошные огорчения… Мое дело, на ваш взгляд, сидеть и плести кружева? Я умею! Надоело! И… не могу я объяснить! Даже вам! И себе тоже — не могу!

— А я могу, — сказал герцог, начиная отходить, — Ты хотела привлечь внимание к своей особе. Но, привлекая внимание этого молодого человека, ты чуть не угробила его и себя.

— Теперь я вас не понимаю! — возмущенно сказала Бофорочка, — О каком молодом человеке вы говорите?

— Разве я не ясно выразился?

— Вы сказали ужасную вещь, отец. Кого я чуть не угробила?

— Себя, дура бестолковая. И Бражелона, который полез спасать тебя… А шансов у вас было… не сто из ста, скажем так. Ты хоть понимаешь, чего ему это стоило?

— Но все же обошлось, — жалобно сказала она, — Не ругайтесь. А то мне тоже становится страшно. Я понимаю, что опасность была очень велика, но нам повезло!

— Все время везти не будет, — проворчал герцог, — Вы могли сорваться.

— Могли, — печально сказала Бофорочка, — В любую минуту. Я-то знаю! Вы правы. Но зачем опять об одном и том же?

Бофор решил как следует припугнуть провинившуюся дочку. Он напустил на себя самый мрачный вид и изрек:

— Я не уверен, что это последнее приключение Анри де Вандома, связанное с риском для жизни. Но запомни: тогда и мне не жить. Своим безрассудным поступком ты и меня убила бы.

— Что вы хотите сказать, отец? — пролепетала перепуганная Бофорочка.

— А то, мадемуазель де Бофор, что в первом же бою герцог Франсуа исчезнет в пороховом дыму. И поминай, как звали.

Бофорочка не на шутку испугалась. Зловещие слова подействовали!

— Вы не имеете права даже думать об этом! Вы… Как же вы можете предать нас?! В вас все так верят! Пожалуйста, батюшка, никогда не думайте о таком ужасе, если хоть чуточку любите меня!

— Я слишком люблю тебя, негодница! Но завтра ты будешь милой благовоспитанной девушкой, а не взбалмошным мальчишкой!

На этот раз Бофорочка затрясла головой весьма энергично.

— Да мы же, наверно, выдали себя, дочка! Думаешь, никто ничего не понял?! Как бы не так?