Я восполню этот постыдный пробел в исторической правде - так, как могу. Разумеется, кроме моих личных воспоминаний здесь будет и то, что мне удалось выяснить, пока я ещё находился в рядах заговорщиков, уже победивших, но ещё не вступивших в схватку друг с другом и поэтому откровенных. Впрочем, время откровенности быстро кончилось.

Начнём с того, что заседание Райхстага было назначено на раннее утро - по личной просьбе (то есть приказу) Хитлера, намеренного выступить с речью. Мы были уверены, что эта речь будет посвящена разоблачению "подлого заговора против Фюрера и народа Германии". В пользу этой версии говорило и то, что была запланирована радиотрансляция. Впрочем, Хитлер любил звуки собственного голоса и при каждом удобном случае стремился облагодетельствовать всех дойчей возможностью лишний раз послушать извергаемый им вздор, иногда по нескольку часов подряд.

Нельзя сказать, что здание Райхстага не охранялось. Напротив, оно охранялось слишком хорошо. Существовали как минимум две практически независимые системы охранения помещений, одна из которых занималась исключительно нижними ярусами здания и катакомбами, в том числе охраной подземных ходов, включая пресловутый подземный ход в здание председателя Райхстага. Кроме того, важные персоны посещали здание вместе со своей охраной. Особенно боялись личной охраны Хитлера - полномочия этих людей были столь же высоки, как и их подозрительность.

Однако, внешнее охранение здания было откровенно слабым - это было ясно даже мне. Психологически это можно понять: дворец, находящийся в центре имперской столицы, не воспринимался как..."

Здесь текст обрывался, а за ним шла страница триста сорок четвёртая.

"...его личное участие. Дитль был в числе тех пятерых, которые поднялись на купол здания. Как бы то ни было, но это был достойный и смелый поступок, и я должен повторить эти слова даже сейчас.

Подъём представлял собой гротексное зрелище. "Эдельвайсы" поднимались по отвесной стене Райхстага, легко вбивая альпинистские крюки в щели между плитами. Я никогда не мог бы предположить, что подобный способ штурма вообще возможен, если бы не видел это собственными глазами.

Впрочем, что касается видимости, то она оставляла желать худшего: сентябрьская ночь была недостаточно тёмной. Однако ловкость и проворство "эдельвайсов" были таковы, что их тела почти сливались с густой чёрной тенью, отбрасываемой зданием. Двигались они почти бесшумно. Кажется, я слышал приглушённый стук: удары наносились горными молотками, снабжёнными специальными твёрдыми каучуковыми насадками, но совсем бесшумными они всё-таки не были.

После того, как первые пятеро поднялись, по тросам стали поднимать какое-то оборудование. Тогда я не мог разглядеть, что это такое. Возможно, если бы я знал, какое именно оружие они собираются применить, я иначе оценивал бы наши шансы.

Сколько времени это продолжалось, не помню. Мне это показалось вечностью. Так или иначе, у них были все шансы оказаться замеченными, несмотря на удачно выбранное место и густую тень. Я до сих пор уверен, что какой-нибудь старичок, ветеран прошлой войны, страдающий бессонницей и подозрительностью, мог заметить скрытное движение на стене. Возможно, в его жалкой квартире не было телефона, чтобы немедленно сообщить в полицию, и он решил подождать до утра - а утром его всё-таки сморил сон?.. Если говорить о нашем душевным состоянии в ту решающую ночь, то я назвал бы его возвышенным. Не было ни страха, ни той мелочной суетливости, которая обычно маскирует страх. Светлеющее берлинское небо, чёрно-серая колоннада Райхстага - всё это не внушало нам ни ужаса, ни надежды. Все были спокойны и собраны, равно готовые к победе и поражению. Как сказал великий дойчский поэт (а разве можно не считать дойчем того, кто в цветущие годы оставил своё случайное место рождения ради Германии?), блажен тот, кто посетил сей мир в его роковые минуты. Нечто подобное мы ощущали все. В нас билось одно сердце, в нас жило одно дыхание, мы чувствовали себя единым целым".

Власов попытался открыть очередной платтендат и досадливо чертыхнулся сквозь зубы: в данных был какой-то сбой, и дат не открылся.

Следующий дат содержал страницу триста восемьдесят девять.

"Дверь распахнулась настежь, и оттуда высунулся человек в чёрном комбинезоне и противогазе. Первое, что он сделал - протянул мне такой же противогаз. Он предложил мне также накидку, но я её отверг.

Пользуясь случаем, разоблачу ещё одну легенду - о людях в "чёрных эсэсовских формах". Именно цвет одежд убийц в дальнейшем стал поводом для тщательно распускаемых слухов, а также и для вполне реальных репрессий против СС. На самом деле это были обыкновенные прорезиненные армейские комбинезоны с накидками, используемые для защиты от ядовитых веществ. Как я слышал краем уха, вся партия была изъята с какого-то старого военного склада лично Канарисом.

Я до сих пор не знаю, какое именно средство они применили. Во всяком случае, это был не зарин, зоман или иприт, а что-то относительно новое - по крайней мере для того времени. Похоже, это действовало очень быстро и смертельно.

Потом, когда всё кончилось, мне пришлось - не из любопытства, а по необходимости - побывать в помещениях охраны на нижних ярусах. Война приучила меня к хладнокровию, но зрелище, открывшееся мне, меня всё же смутило. Там лежали буквально кучи трупов, вповалку друг на друге - все с посиневшими лицами и сухой красной пеной на губах. Кажется, никто не успел взяться за оружие. Иные, похоже, не успели даже проснуться. В одном месте проход загораживал труп тучного мужчины с недоеденным бутербродом во рту. Этот бутерброд почему-то запомнилось мне особенно отчётливо.

Но не будем упускать из виду хронологическую последовательность событий. Итак, я вошёл, торопливо надевая резиновую маску через голову..."

На следующей странице верхние абзацы были снова замазаны. Пришлось читать с середины.

"...ими командовал невысокий энергичный человечек - не помню его имени и звания. Кажется, он потом погиб во время перестрелки наверху.

Когда я поднялся по лестнице, я увидел, как по белому мрамору стекает кровь. Я никогда не видел столько крови. Ковровая дорожка разбухла, под ногами хлюпало. Наверху лежал труп. Это был явно штатский - во всяком случае, об этом свидетельствовали очки и серый пиджак, тоже намокший от крови.

"Эдельвайсы" убивали всех, кто оказался на их пути. Возможно, это было единственным выходом - посеять панику, ужас, устроить настоящую бойню, чтобы добраться до нескольких хорошо охраняемых персон.

Итак, я поднялся вверх по лестнице. В моей руке был пистолет, и я не замедлил бы пустить его в ход, попадись мне кто-нибудь на пути. Но никого не было, только из коридора доносились чьи-то невнятные стоны и проклятия. Не знаю, что на меня нашло, но я свернул в коридор. Признаться, я готов был пристрелить раненого - настолько меня разозлила его брань. Умирать со столь грязными словами на устах было недостойно сколько-нибудь образованного человека.

В коридоре было темно: половина лампочек не горело, а остальные едва светили. Возможно, случайная пуля повредила проводку. Посреди коридора лежал на боку грузный человек с серым лицом. Он был одет в штатское. Его лицо сквозь стёкла противогаза показалось мне смутно знакомым, но не более того.

Увидев меня, он попытался было пошевелиться, но тут же бессильно уронил руку. Я приблизился, держа оружие наготове.

Человек с огромным усилием поднял голову и попытался меня рассмотреть.

- Я ваш друг, - сказал я, не спуская с него глаз. - Что здесь происходит?

- Измена, измена... - человек на полу снова крепко выругался, потом взял себя в руки и постарался говорить отчётливо. - Убивают всех. Где фюрер?

- Не знаю, - честно ответил я.

- Переворот... - простонал человек на полу, но снова сосредоточился. - У меня большая потеря крови. Выбейте дверь в любой кабинет, затащите меня туда и окажите первую помощь. Если вы к тому же найдёте работающий телефон, получите Железный Крест с мечами.