"Я не буду тратить время, излагая утверждённую придворными историографами легенду о Тевтонском ордене" - аккуратно выводил князь, - "ибо сейчас она в общих чертах известна каждому дойчскому школяру. Достаточно лишь напомнить, что, согласно официальной версии событий, предпоследний Гроссмайстер Ордена, эрцгерцог Ойген, изгнанный из пределов родины вместе с другими Хабсбургами, был вынужден перед лицом Папы сложить полномочия, чтобы передать их Норберту Кляйну, под несчастливым водительством которого Орден якобы окончательно деградировал и был распущен без особого сопротивления. Наследницей же традиций Ордена стала - вернее сказать, была объявлена задним числое - молодая, но могучая Пруссия, возглавляемая энергичным патриотическим руководством. Она же, дескать, и приняла на себя важнейшие цели и задачи Ордена.
Я свидетельствую, что это лишь оболочка правды. На самом деле эрцгерцог Ойген Хабсбург передал свои истинные полномочия куда более влиятельному и могущественному лицу, имя которого я не имею права раскрывать и сейчас. Могу лишь намекнуть, что этот славный сын нашего народа, бесстыдно оклеветанный, до недавнего времени влачил мрачное и тягостное существование вдали от родины, претерпевая муки, сравнимые с мучениями святых первых веков христианства. Этот великий человек, чьё имя несправедливо подвергнуто проклятию и забвению - более того, на родине он был объявлен безумцем, а вне её ввергнут в узилище и впоследствии постыдно убит после бесконечных лет пленения в результате сговора между новыми властями Германии и ее врагами, ибо и те, и другие были крайне заинтересованы в его молчании - именно этот человек был и оставался истинным Гроссмайстером Ордена, в том качестве, в котором Орден существовал после своего внешнего падения. Мне это известно лучше, чем кому бы то ни было другому, так как я, сначала в качестве Тайного Администратора Магистрата на землях Остеррайха, а впоследствии Тайного Капитулярия Ордена, был его помощником в трудах на протяжении нескольких лет. Теперь, когда величественные планы Ордена повержены в прах - увы, не силами врагов, а коварным предательством тех, кого мы считали своими друзьями - об этом можно сказать.
Оговорюсь, однако, что, несмотря на нынешнее весьма плачевное положение дел, я всё же считаю себя связанным нерушимыми орденскими клятвами, а посему наиважнейшие тайны, связанные с историей и традициями Ордена, ни в коем случае не будут разглашены - во всяком случае, мной. В частности, я поклялся никогда не называть имени нашего Гроссмайстера и его ближайших помощников..."
Власов криво усмехнулся: после столь напыщенноё клятвы ему стало понятно, что старик намерен рассказать всё, что знает, а может быть, и чуть больше. Это живо напомнило Фридриху ту своеобразную манеру держать слово, которой отличался другой Зайн - к сожалению, успевший-таки улизнуть в свой иудейский ад, или что там у юде вместо ада... Во всяком случае, имя Гроссмайстера, формально не названное, было обозначено более чем очевидно - по крайней мере, для тех, кто знает историю не по школьным учебникам, откуда упоминания Рудольфа Хесса и впрямь были вымараны.
Следующие два листа в платтендате отсутствовали, а сто девяносто восьмая страница начиналась словами:
"...не имеет никакого отношения к комической и зловещей попытке "возрождения" Ордена, то есть его "преобразования" изменником и предателем Райнхардом Хейдрихом. Предвосхищая дальнейшее, скажу, что именно настоятельная необходимость избавиться от этих людей очень сильно повлияла на те решения, которые принимались в те трагические дни всеми заинтересованными сторонами.
Теперь, наконец, я могу сказать правду и о личном составе последнего истинного извода Ордена. Насколько мне известно, в период до 1941 года его ряды украшали такие выдающиеся дойчи, как..."
Следующие двадцать с чем-то строчек были стёрты редактором изображений - на их месте был нарисован перечёркнутый квадрат. Из-под него высовывалась только последняя строка, явно оставленная специально:
"...и бывший церковный служка в бенедиктинском монастыре, впоследствии обладатель партийного билета с однозначным номером некоей малочисленной партии".
Власов невольно вздрогнул. Как всякий честный дойч, он видел этот партбилет, хранящийся под слоем бронированного стекла в Пантеоне Национал-Социалистической Партии в Мюнхене.
Он оторвался от текста, чтобы посмотреть на часы. Времени до открытия банков оставалось еще достаточно, так что можно было позволить себе спокойно обдумать новую информацию.
В принципе, рассуждения о связях хитлеровской верхушки с остатками Тевтонского Ордена были не новостью - во всяком случае, на Западе, где невежественная публика обожала всё "тайное", "уходящее в глубь веков" и обязательно страшное. Тевтонский Орден с его историей как нельзя лучше подходил для демонизации: военная машина, перемоловшая западнославянские племена и воздвигшая на их землях города Дойчской Марки, выглядела и впрямь внушительно. Правда, сам проект расширения на Восток огнём и мечом и германизации славянских земель оказался элементарно нерентабелен, а потому и сошёл с исторической сцены, уступив место рационально организованному прусскому Райху, который утилизовал и использовал орденское наследие, включая символику, систему званий и боевых наград. Какие-то остатки орденских структур существовали и по сей день: отчаянно напрягая память, Фридрих вспомнил, что лет пять назад по польским делам проходил "аббат-хохмайстер Ордена" откуда-то из-под Вены. Кажется, это был престарелый идиот, которому взбрело в голову выступить с милитаристской речью на тему "недоцивилизованных" поляков и прочих славянских народов. Разобравшись, - время было горячее, и несчастного старика приняли было за провокатора - на него слегка цыкнули и оставили в покое. Помнится, Мюллер со свойственным ему юмором предлагал отправить аббата-хохмайстера к доктору Менгеле на опыты: пробовать на нём новейшие седативные препараты... Ничего более существенного за Орденом не значилось.
Рассказ цу Зайн-Витгенштайна позволял посмотреть на дело под другим углом. Если Тевтонский Орден и в самом деле продолжал существовать - не как оперетка, а как дееспособная структура - вплоть до тридцатых-сороковых годов и в нём состояли достаточно серьёзные люди, то здесь и в самом деле можно говорить... Здесь Власов себя решительно оборвал. О чём тут можно говорить? В конце концов, вспомнил он, любой серьёзный политик состоит в десятке-двух разных организаций, в том числе и таких, которые не афишируют свою деятельность. Как правило, он делает это не для того, чтобы служить этим организациям, а для того, чтобы пользоваться их финансовыми и человеческими ресурсами, а также иметь площадку для распространения собственных идей. Тем более, в двадцатые годы, когда Германия была унижена и раздавлена, а патриоты искали утешения в славном прошлом, интерес к Ордену было вполне объяснимым - особенно для католиков, хотя бы номинальных. Хитлер к таковым относился: он и в самом деле родился в католической семье и в детстве учился в бенедиктинском монастыре. Впоследствии, ища тех людей, которых он мог бы возглавить и повести за собой, Хитлер вполне мог набрести и на людей из Ордена. Из этого ничего не следовало, кроме того, что он какое-то время состоял в этой курьёзной организации, вот и всё.
Однако, если Гроссмайстер Ордена и в самом деле занимал то высокое положение, на которое намекал - да что там, писал почти открыто - Зайн-Витгенштайн, это несколько меняло дело. К тому же, судя по тому, что уже было сказано, Орден и в самом деле давал своим членам некие возможности - например, распространял по своим каналам закрытую информацию. Другой вопрос, насколько секретарь Хитлера влиял на его реальные решения... Впрочем, напомнил себе Фридрих, западный обыватель в любом случае сделает свои конспирологические выводы, а атлантистская пропаганда найдёт, с чего здесь поиметь свой барыш.
Он вернулся к тексту. Дальше в нумерации была зияющая дыра: очередной дат начинался с двести шестьдесят первой страницы. Почерк здесь стал уже более неряшливым - старику либо надоело выписывать завитушки, либо он просто торопился - но при том, как ни странно, более удобным для чтения.
