- Зачем ты забрал его рехнер?

- Видишь ли, - Эберлинг чуть ли не впервые за время своего рассказа продемонстрировал смущение, - тут странность. Конечно, я велел Веберу сказать мне пароль к его нотицблоку, и он это сделал. Мне нужно было уничтожить любой компромат на меня, а кроме того, я собирался использовать этот рехнер для записи звонка в полицию. Накопитель с кокоревской программой был у меня с собой. Я мог бы сходить и за своим нотицблоком, но из предосторожности оставил свой автомобиль достаточно далеко от точки А... Так вот, программа поставилась на рехнер Вебера без проблем. Но, просматривая информацию на его плате, я обнаружил, что многие каталоги закрыты индивидуальными паролями. И, когда я спросил у Вебера эти пароли, он сказал, что не знает. Когда потребовал снять их - сказал, что не может. Выглядело так, словно он надо мной издевается, хотя, разумеется, под штриком это невозможно. Я даже спросил у него, пользовался ли его нотицблоком кто-то еще. Он, конечно, сказал, что нет. В общем, я так и не добился толку.

- Может, он забыл пароли? - предположил Власов. - Штрик плохо влияет на память.

- При длительном приеме, не при разовой дозе, - напомнил Эберлинг. - И не мог он забыть их все сразу. Главный-то пароль, ко всей машине, он вспомнил без запинки. А тот был вполне зубодробительный, бессмысленная мешанина букв и цифр.

- Ладно. И где его "Тосиба" теперь?

- Я ее уничтожил.

- Ясно. Продолжай.

- Собственно, я уже почти все рассказал. Поняв, что от Вебера больше ничего не добьюсь, я дал ему шприц. В общем-то, он умер неплохой смертью - без мучений, и даже не понимая, что умирает... Потом я изготовил запись. Мне нужно было, чтобы первой Вебера нашла русская полиция, а не наши - полагаю, понятно, почему.

- Конечно, - кивнул Власов. В этом случае любые неувязки и нехватки на месте происшествия ложились бы на русских. На их умение нечаянно или преднамеренно затаптывать следы. - И понятно, почему ты оставил открытой дверь. Кстати, зачем ты открыл форточку?

- Я открыл весь балкон, - самодовольно усмехнулся Эберлинг. - Мне нужно было слегка подморозить квартиру. Ускорить трупное окоченение, дабы судмедэксперты потом не смогли правильно определить время смерти. Но, конечно, если б я так и ушел, оставив дверь нараспашку, они бы все поняли. Поэтому балкон я потом закрыл и позволил воздуху вновь прогреться. Но форточку все же оставил, в качестве объяснения на случай, если они найдут в кухне какие-нибудь следы растаявших снежинок...

Фридрих хмыкнул, воздавая должное его хитроумию.

- Потом я изъял кассету с записью нашего разговора, - продолжал Хайнц. - На всякий случай поставил на ее место пустую из веберовских запасов. Но у меня был отличный план - изготовить фальшивку, изобличающую в убийстве Вебера русских демократов, и подсунуть ее в тайник прежде, чем на точку А наведается кто-нибудь из наших. Собственно, я ее изготовил - полчаса разговора, целая драма в одном действии, по-моему, вышло вполне убедительно... обидно, что такой труд пропал даром. Теперь она, конечно, уничтожена.

- Значит, когда мы встретились на точке А, новая запись была у тебя в кармане.

- Именно! Появись ты там на полчаса позже... А раньше я никак не мог - сразу после ликвидации Вебера вернулся в Бург и оттуда уже официально, на поезде, приехал на следующий день. Лемке я до поры отвадил от точки А, при помоши той же программы позвонив ему голосом Мюллера и велев ничего не трогать...

- Это был большой риск. Он мог перезвонить Мюллеру и удостовериться.

- Ты разве еще недостаточно изучил старину Лемке? Он исполнителен, но умом не блещет и начальству доверяет безоговорочно...

- Выходит, я испортил тебе весь замысел, - усмехнулся Фридрих.

- Я не думал, что пришлют тебя, - кивнул Хайнц. - Другой, возможно, и не побежал был на точку А сразу по приезде. Но ты одновременно и помог мне. Выйти на Зайна.

- Вот как? Я думал, вы с ним работаете в тесном дружеском союзе.

- Предполагалось, что он будет работать здесь под моим патронажем, - подтвердил Эберлинг, не обращая внимания на иронию. - Но старый сукин сын слишком хитер. Он не вышел на связь и предпочел, как обычно, действовать самостоятельно. Пришлось поднапрячься, выслеживая его самому и одновременно не позволяя сделать это другим... Правда, потом он допустил большую ошибку, наведавшись к своему старому приятелю Борисову, за которым велась слежка. Наши русские союзники было сняли ее, но, узнав, что заказ на Ламберта сделан Зайну, возобновили вновь - как оказалось, весьма предусмотрительно... Но это было потом.

- Таксиста убил тоже ты?

- Таксист убил себя сам. Я лишь навестил его после допроса его коллег и поговорил с ним о его пассажире, премировав за содержательный рассказ бутылкой "Власовки". Пить я его не заставлял. Между прочим, все вышло в соответствии с твоими принципами: был бы он трезвенником - остался бы жив.

- Был бы он трезвенником, ты бы нашел иной способ его убить, - мрачно констатировал Фридрих. Хайнц развел руками: на войне как на войне.

- Еще какие-то трупы, о которых я не знаю? - осведомился Власов.

- Нет. Только Кокорев, о котором ты знаешь. Я убрал его в ночь с третьего на четвертое, после нашей беседы в "Калачах". Раньше просто не было времени.

- Значит, дело было не в срочном звонке от Мюллера.

- Нет. Старикан действительно сообщил мне о Зайне, но на тот момент большой срочности еще не было. Необходимо было сначала получить и обработать твой отчет, результаты допросов персонала Шонефельда... Я лишь воспользовался предлогом покинуть тея так, чтобы избежать вопросов и догадок. И сделать дело, несделанность которого меня давно тяготила - особенно после того, как я узнал, что ты в Москве. И в полицию в пятницу позвонил тоже я, когда узнал, что ты собираешься наведаться в Теплый Стан.

- Почему ты его, кстати, повесил, а не устроил передоз, как собирался?

- Да вот представь себе - нечего было ему вколоть. Весь штрик-то пришлось потратить на Вебера. А запас той дряни, которой я пичкал Кокорева обычно, как раз закончился, и новую порцию я мог получить лишь через два дня. Даже имея своих людей в ДГБ, это далеко не так просто - все же система контроля и учета там весьма серьезная, а на помощь с самого верха рассчитывать не приходилось - Бобков непременно поднял бы шум... Ну и вот, ждать я не рискнул. Твой приезд заставил меня понервничать.

- Польщен твоим высоким мнением о моих сыскных способностях, - криво усмехнулся Власов, - к сожалению, оно не очень оправдалось.

- В конечном счете все же оправдалось, - ответил усмешкой на усмешку Эберлинг, указывая взглядом на пистолет. - И это подводит нас к главному вопросу. Что мы теперь будем делать, Фридрих?

- А ты как думаешь? - Власов чуть шевельнул стволом.

- Я думаю, что ты не меньший патриот Райха, чем я, - размеренно произнес Хайнц. - Не каких-то отдельных субъектов, играющих в свои политические игры, и не казенных параграфов, не способных охватить все многообразие реальной жизни. Райха. И ты разумный человек, понимающий, что лучше потерять часть, чем целое. Поэтому... нет, я не прошу тебя помогать мне. Просто не мешай. Четырнадцать часов спустя... теперь уже даже меньше... дело будет сделано. Почему бы в эти четырнадцать часов тебе не заняться чем-нибудь другим? Твоей карьере это не повредит, я обещаю. Крайними окажутся Мюллер и кое-кто еще из верхушки Управления.

Фридрих ответил не сразу. Некоторое время он молча смотрел на своего друга и, казалось, сосредоточено размышлял.

- Я полагаю, Хайнц, - произнес от наконец, - что опасность для Райха, о которой ты говоришь, может быть реальной. Хотя я не могу знать этого наверняка, не перепроверив твои источники и твои выкладки - это азы нашей работы, и ты это знаешь. Но даже если твои расчеты верны, это не может служить оправданием твоих действий. То, что ты затеял - это преступная авантюра, и, полагаю, глупая преступная авантюра. Ради того, чтобы спасти Райх, ты намерен взорвать его изнутри. Ты в одиночку возомнил себя спасителем Отечества, совершенно не интересуясь мнением Отечества на сей счет - будь то миллионы райхсграждан, которых ты готов ввергнуть в потрясения, или единицы экспертов, которые, вероятно, способны предложить разумные альтернативы твоему плану. Напомню, что один такой вот любитель простых решений, считавший, что единственное политическое убийство избавит от всех проблем, в итоге вызвал Первую мировую войну. Конечно, у государств-участников были для нее и более веские причины, и все же именно он стал тем, кто поднес факел к бочке с порохом... Я не намерен допускать такого сейчас. Ты с легкостью переступил через присягу и закон, но я исполню свой долг офицера и патриота, и тебе не удастся меня отговорить. Ты арестован, Хайнц.