- Да, разумеется. Эти ослы из Управления...

За окном грохнул выстрел.

Тело Власова среагировало само - прямо по учебнику. Через две секунды он лежал, вжавшись в холодный пол: ноги вместе, руки закрывают затылок от осколков вываливающегося стекла, дыхание на мягком ступоре, на случай газовой гранаты, голова просчитывает варианты: так, стекло цело, теперь принять низкую стойку, перекат, прыжком в дверь, где Хайнц?

Хайнц стоял посреди комнаты и смеялся - искренне, от души. Злой, раскрасневшийся Фридрих аккуратно сгруппировался и встал на ноги.

Увидев его глаза, Эберлинг немедленно замолчал.

- Фридрих, прости! Я знаю, ты не любишь насмешек... но ты всё сделал правильно. Просто ты не знаешь обстоятельств... (Хайнц осторожно вытер выступившую от смеха слезу). Тут рядом живёт один смешной старик, инвалид войны. Обрусевший дойч. Очень славный старикан, хотя и немножко того... Обожает вечерами палить из ракетницы. Устраивает, так сказать, себе и соседям персональный салют. Местные к нему привыкли. Полиция тоже...

На улице снова грохнуло, потом ещё и ещё. Нетрезвый мужской голос крикнул "ура".

- Забавное словечко, - протянул Хайнц. - Между прочим, тюркское. Означает "бей". В связи с чем местные пуристы предлагают вычеркнуть его из русского языка вместе с прочими тюркизмами...

- Ты увлёкся филологией? - Власов с недоумением посмотрел на друга.

- Было где поднабраться... Это всё бургские дела, потом расскажу - несколько туманно объяснил Эберлинг. - Давай всё-таки закончим с нашими. Мне, признаться, не хочется оставаться тут надолго. В России всегда можно ожидать каких-нибудь неожиданностей. Например, визита полицейских, вызванных бдительной бабушкой из соседнего дома. Которая сидит целыми днями и смотрит на это окно. И поймала момент, когда ты задёргивал шторы. Поверь, здесь такое бывает. Да чего там! Недавно вот был случай... Какой-то набоб из местной полиции завёл себе любовницу. И устраивал с ней романтические встречи в квартирах, опечатанных после ограблений или убийств. То ли это его как-то особенно возбуждало, то ли просто прятался от жены и коллег таким вот оригинальным образом... А прокололся он случайно - эксперт-криминалист забыл в одной такой квартирке какой-то из своих инструментов, спохватился уже ближе к ночи, поехал на место, ну и увидел... Так безалаберность раскрыла должностное преступление... Представляешь?

- Давай отложим разговоры на потом, - попросил Фридрих. - Сначала я хотел бы закончить дело.

Хайнц пожал плечами, но замолчал.

Для того, чтобы сколько-нибудь подробно осмотреть всё, достойное внимания, понадобилось минут двадцать. Всё интересное содержимое стола и книжных шкафов подчистую выгребла полиция. Осталось только несколько книг. Фридрих педантично осмотрел и пролистал каждую - разумеется, ничего не обнаружив. В основном это были дорожные романы на французском. Один из них был обёрнут в старый номер какой-то парижской - судя по бумаге - газеты, с политической карикатурой на германо-российскую тему: дойчский заяц в каске залезал сзади с недвусмысленными намерениями на русскую белочку, умудряясь при этом держать в лапах удилище с подвешенным на крючке орешком, которым он и помавал перед беличьей мордочкой. Приглядевшись, Власов разобрал, что на орешке было написано "беспроцентный займ". Почему-то вспомнилось, что в прошлом веке Франция считалась родиной галантности, остроумия и хорошего вкуса.

Эберлинг наблюдал за действиями друга, откровенно скучая.

- Ну что? Я же говорил - пусто. Давай-ка закругляться. Что ты думаешь насчёт лёгкого ужина? Я, честно говоря, голоден как волк. Есть тут одно заведение на Арбате - кормят вкусно и относительно недорого. Зато пиво там отменное. Сами варят. Особый солод, нефильтрованное... ах да, ты же не употребляешь наш главный национальный напиток... Или уже? По кружечке...

- Я не хочу есть, - ответил Власов машинально: как обычно с ним бывало, неприятное ощущение недоделанного дела - в данном случае порожденное безрезультатным обыском - начисто отбило у него аппетит. Тут же он, однако, вспомнил, что за целый день так толком и не поел, и лучше уж воспользоваться предложением Хайнца, чем потом на ночь глядя пытаться что-то приготовить самому. - Впрочем, компанию тебе составлю, - заключил он.

- Вот и составь, пожалуй. К тому же там подают отличный чай с травами по-славянски.

- Предпочитаю хонг.

- Китайский красный? Это как-то очень по-коммунистически, - съехидничал Хайнц.

- Старые почтенные сорта и никакой идеологии, - в тон ему ответил Фридрих. - Кстати, если бы Китай не был красным, это стоило бы других денег. Просто чай - практически единственная статья китайского экспорта, помимо минерального сырья. Насколько я помню, каждый пятый китаец проводит жизнь на чайных плантациях. Кстати, если бы они сократили производство и подняли цены, то получили бы те же деньги, а то и больше. И сэкономили бы десятки тысяч часов человеческого труда. Но такая простая мысль не приходит им в голову: они считают, что чем больше продашь, тем больше заработаешь. Коммунизм несовместим не только с человеческой природой, но и с хорошей бухгалтерией.

- Вот в этом ты сильно ошибаешься, - серьёзно сказал Эберлинг. - У них с бухгалтерией не так уж плохо. Но давай всё-таки поторопимся, что-ли. Я и в самом деле хочу есть.

Через десять минут друзья уже шли по заснеженному Арбату. Сырой ветер приутих, и мерно падающий снег в свете фонарей даже казался красивым.

Торговцы потихоньку сворачивались, укладывали и перекладывали товар, уже не надеясь на скорый барыш. Давешняя девка в шинели продолжала стоять на своём посту: видимо, дневная выручка её не устроила.

Неожиданно из тёмного проулка выкатился непонятного вида господин в огромной лисьей шубе и шапке из того же меха. Он как-то очень быстро пронёсся мимо Фридриха, задев его плечом (Власов брезгливо отшатнулся), подвалил к девке и навис над ней, что-то гундя - тихо, зло, неразборчиво. Девка отлаивалась простуженным высоким голосом. Власов прислушался, но понять ничего не смог.

- Вот, кстати, колоритный типаж... - протянул Эберлинг. - Ночная жизнь. Точнее, предпринимательство. Этот, в шубе - хозяин балаганчика.

- Так, значит, это он торгует серпом и молотом, - протянул Фридрих. - А местная полиция, я так понимаю, в доле?

- Ох, ты опять со своей бескомпромиссностью, - вздохнул Хайнц. - Понимаешь... тут всё очень сложно.

- Мне приходилось слышать эти слова много раз. Как правило, они прикрывали какое-нибудь очень простое обстоятельство, о котором не хочется говорить вслух.

- Ну ты сам понимаешь - нельзя ведь всегда и во всём действовать согласно уставу и партийной программе, - Эберлинг повёл плечом, - есть же и реальная жизнь. Вот, например, этот, в шубе... Я ведь интересовался этой ситуацией. Знаешь, что сказали безопасники? Он - платный осведомитель. Полиция закрывает глаза на то, что он приторговывает серпом и молотом, а он сдаёт им наркодилеров. Принцип меньшего зла.

Мужик в шубе ударил девку по лицу. Та завопила в голос, потом попыталась заплакать. Получилось громко, но неубедительно.

- Я не уверен, что серп и молот - "меньшее зло", - холодно сказал Власов. - Во всяком случае, мой отец был иного мнения.

- Ну будь же ты реалистом! Сейчас другие времена. Коммунизм как таковой непопулярен. Оставим в стороне Петербургский процесс. Но китайцы сделали всё, чтобы от этой идеи остались рожки да ножки.

- Ты мне вроде что-то хотел сказать насчёт бухгалтерии? - припомнил Фридрих.

- Потом, потом... Пойдём.

Через несколько минут друзья дошли до освещённого фасада, над которым горела надпись "Калачи" с двумя рыжими неоновыми блямбами по бокам.

Присмотревшись, Фридрих сообразил, что эти штуки изображают какие-то хлебобулочные изделия - судя по форме, кренделя. Из чего Власов сделал закономерный вывод, что заведение принадлежит русским или юде: хозяин-дойч, прежде чем использовать в названии своего дела непонятное слово, хотя бы заглянул бы в энциклопедию.