- Значит, не слушаете, - вздохнул Михаил. - Не буду вам мешать, вы тут на работе, - добавил он разочарованно.
- Меня заинтересовал ваш текст, - Фридриху стало слегка неловко, и он решил быть вежливым, - нет ли у вас нормального варианта? Я бы прочёл на досуге.
- Не могу, - смутился Михаил, - нормального на бумаге нет... Хотя погодите, у меня же эта штука с собой, - он засунул руку в карман брюк и принялся там копаться.
- Не надо, - начал было Власов, но настойчивый юноша уже достал из кармана вещицу и протянул собеседнику.
Это была шнелль-карта - новинка, недавно выпущенная в продажу "Сименсом". Фридрих с интересом повертел её в руках: штучка была новой и довольно дорогой.
- У меня там наговорено, в этом, как его, звуковом формате... - Михаил слегка смутился, явно стесняясь технического невежества. - Я сначала наговариваю текст, а потом уже записываю этим дурацким языком, чтобы для печати. Вы можете себе скачать куда-нибудь? У вас же есть, наверное, чего-то такое, - он не договорил, пошевелив пальцами в воздухе.
Фридрих вертел в руках карту - думать нужно было быстро. Скорее всего, подумал он, на шнелль-карте содержится, кроме звукового дата, рехнервирус или рехнермина. Шанс, что Власов наивно скачает себе опасный дат, невелик, но реален, почему бы не попробовать - вдруг можно будет получить доступ к его целленхёреру или рехнеру? Целленхёрер был бы для них даже интереснее. Кстати, для кого - для них? Если его предположения верны, Михаил работает либо на Фрау, либо на Гельмана, а может быть, и на ДГБ, или на всех сразу - впрочем, его могут использовать и втёмную. Хотя... а что, если это ниточка к тем, кто убил Вебера? Ничего нельзя исключать заранее. В таком случае не будем пренебрегать шансом. Они хотят, чтобы я скачал заражённый дат - что ж, я это сделаю. Запустить исполняемый код из памяти этого целленхёрера вряд ли возможно, зато сам факт наличия вредоносной программы объяснит многое... Рискнём.
Он улыбнулся и достал "Сименс". Универсальный разъём должен был подойти к любой технической новинке компании.
Целленхёрер опознал устройство и проверил ёмкость встроенной памяти. Находящийся на шнелль-карте дат был такого размера, что занимал почти всю свободную память телефона, зато формат опознавался легко: стандартный звуковой двойного сжатия. Встроенная проверка рехнервирусов не нашла - впрочем, Власов на сей счёт и не заблуждался. Если это те, о ком он думает, то они работают тонко.
На экранчике телефона появилась коротенькая полоска. Расти вдоль она не спешила: дат был великоват для устройства.
Михаил наблюдал за процессом с откровенной заинтересованностью.
За этими манипуляциями Фридрих и не заметил, как в зал вернулся Гельман. Через минуту тот уже нависал над Власовым. Выглядел он необычно - протрезвевшим, злым и сконфуженным.
- Фридрих Андреевич, - тихо сказал он, - у меня неожиданная проблема. Пожалуйста, не уходите, что бы ни случилось. Сейчас будет немножко неприятно, очень прошу, никуда не уходите...
- Я вроде бы и не собираюсь, - Власов чуть отодвинулся от всполошённого визави. - Насколько я понимаю, вы хотите поговорить...
- Да, да, очень важный разговор... Просто... Я тут запланировал нечто вроде представления... то есть выступления... Но позже, позде! Кто же знал, что он припрётся именно сейчас! Пожалуйста, ну представьте себе, - Гельман зачастил, засуетился, - представьте, что вы делаете важную работу, ну, какой-нибудь доклад пишете, не я не знаю, записку, и тут к вам вбегает мальчик с поломанной игрушкой, ревёт и требует, чтобы вы её починили...
- Я бы велел ему выйти вон, - пожал плечами Фридрих.
- Ну тут так не получится, я же его и приглашал... - Гельман в досаде шлёпнул ладонями по ляжкам, - не вовремя, не вовремя! Творческая личность, - лицо Гельмана перекосила гримаса бешенства, - они все такие, творческие личности... Как же я ненавижу всю эту шваль!
- Вы кого имеете в виду? - Власов посмотрел на суетящегося галерейщика почти с удовольствием.
- Очень, очень прошу, просто умоляю, - Гельман уже пятился обратно к выходу, - подождите, это недолго...
Власов бросил взгляд на целленхёрер. Полоска не доросла и до половины. Время шло медленно - и проходило, честно говоря, безо всякой пользы для дела. Хотя, подумал Фридрих, зверинец тут подобрался занятный. Пожалуй, даже занятнее, чем сборище на Власовском проспекте...
- Господа! - раздалось в зале. Голос принадлежал Гельману. - Солнце русской культуры! Приветствуем!
Галерейщик снова стоял у двери, дружеским жестом полуобнимая за талию персонажа настолько странного и нелепого, что рука невольно потянулась за "стечкиным".
Это был огромный, грузный, заросший седой щетиной человек с отвисшими щеками, которые чуть не лежали на воротнике рубахи. То была именно рубаха - кошмарное изделие из грубого серого полотна, навыпуск, изрисованное какими-то рисунками и надписями и заляпанное свежей грязью. Из расстёгнутого ворота торчали клоки сивых волос, ниже выкатывался горб пуза. Ниже можно было разглядеть ноги в чём-то вроде штанов (Власову вспомнилось слово "порты", встреченное в каком-то словаре), заправленных в армейские ботинки умопомрачительного размера.
В руке он держал бутылку - судя по всему, водочную. Та буквально тонула в широченной пясти, тоже грязной: Власову с его места была видна въевшаяся чернота под ногтями незнакомца.
Фридриха передёрнуло от омерзения.
- Прошу внимания! - Гельман забежал с другой стороны, снова приобнял вошедшего. - Лучший русский поэт современности! Валериан Рукосыло-Пермский! Сегодня специально... в честь нашего вечера... творческий блиц!
- Выпить есть? - густым насморочным басом прогудел его подопечный.
Никто ему не ответил.
Власов к тому моменту уже сидел. Странноватая фамилия поэта показалась ему смутно знакомой - вроде бы была какая-то история... Увы, хвостик воспоминания всё никак не ухватывался.
- Это ещё что такое? - тихо спросил Фридрих, нагибаясь к Михаилу.
- А, это... - юноша махнул рукой с видом крайней досады. - Я думал, это позже будет... Позорище. Гельман на вечера водит всяких уродов. Этого из Перми выез. Называет это "живой поэзией".
Тут все разговоры перекрыл густой голос новопришедшего:
- Ну так нальёт кто-нибудь русскому человеку?
Гельман по-обезьяньи ловко шмыгнул к минибару, схватил бутылку с вином и передал поэту. Тот смачно присосался, хлебнул.
- Кислятина, - пробурчал он и приложился ещё раз. Гельман дождался глотка, потом аккуратно вынул бутылку из пясти и поставил на стол.
Поэт и бровью не повёл. Видимо, опёку со стороны галерейщика он принимал как должное.
- Зажались чё? - обратился он к сидящим в зале. - Давно живого поэта не видели? Ну ща устроим тут веселуху. Лив-арт, всё горячее. Ым... - он икнул, - ымпровизация нах.
Рукосыло зевнул, и стало видно, что у него не хватает зубов в верхней челюсти.
Гельман улыбнулся, как бы приглашая всех оценить шутку.
- Ну чё? Из русского цикла почитаем что-нибудь. Про Россию и Революцию. Я за революцию духа и всего на свете. Потому что всё говно и нищета, если духа не видно...
Зал молчал, разговоры примолкли.
- Заскучали? Вот, значит, стихи. Не эти ваши дихтунги, а правда! О жизни нашей мудацкой!
Поэт встал в позу, отдалённо напоминающую позу молотобойца, и, помогая себе взмахами кулака, выкрикнул в зал:
- О Русь, я срусь,
А по звизде -
Я пьян, я ссан,
Болят муде,
Разврат - мне брат,
Мой Бог - мой скот,
Я в катыхах
Сижу, задрот...
Власов, ошеломлённый таким свинством, обвёл глазами зал. Никто не вставал с места, никто не возмущался. Прищурившись, он вгляделся в лицо Рифеншталь: на нём застыло выражение, которое, наверное, можно было бы поименовать удовлетворённой гадливостью. Ей было противно - но она была довольна этим обстоятельством.
Расправившись с жизнью, поэт заявил, что сейчас прочтёт "что-нибудь социальное".
