Другие стражи порядка занялись, наконец, людьми в красном. Они брали каждого за руки - за ноги (те не сопротивлялись) и уносили в сторону фургона. Кто-то задёргался, и тут же раздался гулкий звук - человека просто швырнули в кузов. Послышалась брань. Журналисты прыгали на месте, как обезьяны, пытаясь хоть что-нибудь заснять, но барьер из людей в сферах и с блестящими щитами был совершенно непроницаем.
Прямо над ухом Власова что-то жирно лязгнуло. Фридрих невольно отпрянул: он подсознательно ждал какой-нибудь гадости. Обернувшись, он увидел давешнего старичка с картузом на голове и с древней "Ляйкой", который увлечённо фотографировал происходящее.
- Ещё раз здравствуйте, Лев Фредерикович, - насмешливо сказал Власов.
Старичок чуть не уронил "Ляйку".
- Да, да, очень приятно, - забормотал он, - я вот тут, некоторым образом... фиксирую, так сказать, происшествие... - он сделал ещё один снимок, явно наудачу, после чего принялся чехлить громоздкий аппарат, шепча что-то невнятное про фотоплёнку. Фридриху стало неловко смотреть, как старик корячится: он взял в руки футляр, чтобы тому было удобнее укладываться.
В этот момент старик снова сложил пальцы в какой-то знак, который Власов, однако, не понял.
- Вы мне, извините, не поможете на минуточку? - обратился старичок к Фридриху. - Тут вот совсем близко...
Власов не понял, как и в чём он может помочь егозульному старикашке, тем более "на минуточку", но сообразил одно: тот хочет увести его в сторонку, видимо, для разговора.
- Да, пожалуйста, - согласился он.
- Минуточку, минуточку, - старичок суетился, увлекая Власова с собой. - Как бы нам тут только того... давайте лучше тут... а вот мой, так сказать, транспорт.
На улице возле красивого здания с каменными фигурами, изображающими атлантов, держащих небо на каменных плечах, одиноко стояла, уткнувшись мордочкой в сугроб, маленькая смешная зелёная машинка. Власов разглядел "инвалидные" номера и машинально подумал, что, видимо, эта улица закрыта для обычного транспорта, но старичок пользуется какими-то льготами по здоровью.
- Давайте поговорим, только не здесь, - голос старичка стал тише, а неприятная стариканская прыткость несколько поумерилась, - я вас отвезу в безопасное место... Вы не представляете, что тут творится. Видели, что было на площади? Это всё Гельман. Паршивый провокатор, ему нужен скандал, не понимаю, как его терпит Фрау, я ей тысячу раз докладывал...
Власов неприязненно покосился на Льва Фредериковича. Похоже, старик был всё-таки не вполне адекватен.
- Очень опасный человек, - бормотал старик, оглядываясь по сторонам, - у него огромное влияние... - тут он, зарывшись в полу пальто, начал что-то выкапывать из кармана, то ли радиобрелок от машины, то ли что-то ещё. На грязный снег упал скомканный носовой платок огромного размера, неоднократно использованный по назначению. Власов посмотрел на запачканную тряпку и решил, что поднимать это следует только в перчатках, лезть за которыми решительно не хотелось.
- Милейший Лев Фредерикович, - бухнуло в спину, - вы куда это собрались?
Власов - уже без удивления - обернулся и увидел Мюрата Гельмана. На сей раз тёмных очков он не надел, и Власов мог рассмотреть его лицо. Лицо преуспевающего гешефтмахера - примерно так Фридрих определил про себя человеческий тип, который предстал перед ним.
Старичок же немедленно преисполнился елейной доброжелательности.
- А вот и вы, Мюрат Александрович! Ну, как прошла акция? Всё засняли?
- Нормально прошла, - Гельману явно не хотелось развивать эту тему. - А вы, смотрю, сдружились с господином Власовым?
- Да вот, некоторым образом, едем сейчас в "Норд", - не без самодовольства сказал старик.
- Пока что, - вмешался Власов, - я никуда конкретно не собрался.
- И правильно, - Мюрат немедленно пошёл в наступление, чего Фридрих и ожидал, - "Норд" - не самое интересное место. Позвольте предложить иной маршрут. У меня как раз заказан столик в "Аркадии" на Колчака. Будем есть оленину и пить брусничную настойку. Кофе там тоже отменный. Всё за мой счёт, у меня сегодня удачный день, - добавил он торопливо.
- Да уж видели мы, - не удержался старик, - видели. И слово нехорошее разглядели...
- У нас с уважаемым Львом Фредериковичем эстетические разногласия, - картинно развёл руками Гельман. - Я новатор, а он, знаете ли, придерживается консервативных взглядов на искусство.
- Я тоже, - отрубил Власов. Ему не нравился Гельман, к тому же он начал понимать, что означала сцена на площади.
- Ну, вы человек, несомненно, умный, - зашёл галерейщик с другой стороны, - мы могли бы поговорить об этом... я не надеюсь, что смогу вас переубедить, но, по крайней мере, вы выслушаете точку зрения, отличную от общепринятой...
- Прошу меня извинить, Мюрат Александрович, но мы с господином Власовым едем в "Норд", - пошёл ва-банк старикашка, открывая дверцу своей инвалидной машинки.
- Прошу меня извинить, Лев Фредерикович, но мы с господином Власовым едем в "Аркадию", - тем же тоном заявил Гельман.
Фридриха это начало откровенно забавлять.
- Господа, - сказал он, - может быть, вы перестанете делить мою шкуру? Я, пожалуй, пойду прогуляюсь без вас.
Повисла пауза. Власову показалось, что он слышит, как скрипят мозги собеседников, просчитывающих варианты.
Первым расчёты закончил, как ни странно, старикан.
- Ну, - сказал он, широко разводя руками, - я, уж извините, не поеду: нечего мне там делать, и повод не нравится, - последние слова он выделил голосом, - а вы как хотите. Значит, до вечера.
- До вечера! - ухмыльнулся в бороду Гельман.
Старик повернулся, даже не пытаясь сделать какой-нибудь очередной знак. Сел в свою инвалидку, громко хлопнул дверью. Машина обиженно запехала моторчиком и тронулась с места.
- Забавный старикан, - откомментировал галерейщик, старательно добавляя в голос великодушия и снисходительности, - только очень настырный. Зато он очень предан нашей Фрау, - лицемерно вздохнул он, - за это мы его любим... Так что насчёт "Аркадии"?
- Не откажусь, - Власов решил, что галерейщика стоит выслушать. - Но предупреждаю: я не употребляю алкоголь.
- Очень жаль, - Гельман, кажется, искренне огорчился. - У меня только что прошла успешная акция... да пойдёмте, пойдёмте... - он снова попытался было взять собеседника под локоть, и снова в последний момент сдержался.
Они прошли мимо атлантов. Серый, грязный снег лежал у ступеней. Погода тоже испортилась: голубой купол закрылся, небо затянуло серой хмарью. На улице стало неуютно. Гельман попытался было завести разговор о буржской погоде, но тут у него начал разрываться целленхёрер и галерейщик пустился в какие-то сложные переговоры. Посреди разговора в кармане галерейщика запиликала ещё одна трубка, и тот, зажимая пальцем микрофон на первой, принялся столь же энергично договариваться о каком-то интервью. Одновременно он умудрялся делать знаки Власову, чтобы тот не отставал.
Фридрих почему-то думал, что галерейщик ездит на каком-нибудь роскошном "Запорожце". К его удивлению, когда они дошли до стоянки, Гельман решительно направился к не слишком роскошному "Мерседесу" спокойного тёмно-синего цвета. В Райхе на таких машинах ездили молодые студентки. Власов вспомнил Марту Шварценеггер: ей бы такая машина подошла больше, чем поездки в общественном транспорте.
Внутри машины было всё как обычно. Фридрих обратил внимание только на маленькую православную иконку, приклеенную к стеклу.
Галерейщик, сопя, устраивался за рулём, одновременно заканчивая последний разговор. Тем не менее, он, видимо, периферийным зрением поймал взгляд Власова на иконку.
- Это так, знаете... - почти извиняющимся тоном сказал он, пряча трубку в карман. - Я вообще-то во все эти церковные дела не верю. Но, говорят, эта штука помогает даже тем, кто в них не верит, а водитель я неважный. Нет-нет, всё нормально, но вот знаете ли, такое дело - неуверенно чувствую себя на дороге...
